Гончаров приобретает популярность (Часть 2)

– Кто там! Трофимыч, открывай ворота. Гулевати будем.

– Ага, это ты значит.
– Узнав меня осерчал он.
– Губитель Серегин! И какого рожна тебе от меня надо? Одного посадил и меня хочешь, душегуб! Чего пришел?

– За жизнь поговорить.
– Ненароком звякнув бутылками пояснил я. Люблю с пожилыми людьми за жизнь поговорить.

– А я вот как орясиной тебя через горб перетяну, вот тебе и будет весь мой сказ.
– Неуверенно пообещал дед очевидно прикидывая какое количество спиртного может находиться в моем пакете.

– Зачем же так сразу, орясиной?

– А за внучка моего, Серегу, вот зачем.

– Зверь он, Трофимыч, убийца и живодер. Ты сам это прекрасно знаешь. Пять душ на его совести, мыслимо ли дело?

– Да знаю.
– Старик досадливо махнул рукой.
– И в кого только такой звереныш уродился, ума не приложу. Ну заходи коли пришел, только не в избу, там бабка лаяться будет, айда ко мне в сарайку, а то в гараж...У меня там все приспособлено.

Сарайка носила функции предбанника и бара и действительно была оборудована со знанием дела, но мне нужно было попасть в саму избу. Поэтому я по достоинству оценив его золотые руки пожаловался на холод и попросил познакомить с хозяйкой.

– Как хочешь, только потом не обижайся.
– Удивился старик и повел меня в дом.

– Федоровна, принимай гостя!
– Пропуская меня вперед объявил он.

– На что он мне?
– Резонно спросила сидевшая на диване строгая старуха в красивой кофте и газовой косынке.

– Антонина Федоровна, это вам от меня.
– С поклоном приподнес я ей коробку конфет.
– Кушайте на здоровье, а мы с Александром Трофимовичем, если вы не возражаете, немного покалякаем на кухне.

– Ишь ты какой вежливый.
– Удивилась старуха.
– Знаю как вы будете калякать, да уж ладно, садитесь, сейчас я вам сама на стол соберу. Только много не пейте, болеет он потом сильно, а мне завтра к вечеру в город надо.

– Ну что вы, Антонина Федоровна, где уж в нашем - то возрасте много пить, так только клювики смочем.
– Заверил я беспокойную старуху.

Я напряженно следил за сервировкой стола. Вот появились везесущие грибочки, за ними дежурные огурчики с капусткой. Сало и самодельный сыр. Графин холодного кваса для запивки. Но все это меня волновало постольку поскольку, я ждал пояления посуды, рюмок из которых нам предстояло пить. И наконец они появились, но к глубокому моему разочарованию они были представлены современным дешевым хрусталем. Собрав на стол хозяйка пригубула с нами рюмочку и сославшись на неотложные дела оставила нас наедине.

Положение выходило дурацкое. То ради чего я ссюда ехал было мне уже известно, а вести задушевные разговоры с деревенским дедом не было ни желания ни времени. Хотя был один момент, который неплохо было бы проверить.

Достав из нагрудного кармана портрет Носача я показал его Трофимычу.

– Не приходилось ли вам встречать эту личность?

– Как же не приходилось?
– Наполняя рюмки удивился дед.
– Очень даже приходилось.

– И где же?

– А вот где вы сейчас сидите там и он сидел. Тоже водку приносил.

– На чем он приезжал, на какой машине?

– Ни на какой. Пешком пришел, пешком и ушел и больше я его не видел.

– А когда это было?

– Дай бог памяти, однако с неделю назад он пришпандорил.

– И о чем же у вас был разговор.
– Чокаясь с хозяином невзначай спросил я.

– Известное дело о чем.
– Интеллигентно выпивая отозвался дед.
– Все о том же. Все им не дает покоя церковное церковное серебро спрятанное Алексеем Михайловичем в двадцать втором годе. Все как мухи на мед на него летят и летят.

– А как он представился?

– Назвался Анатолием Васильевичем, сказал, что музейный работник и собирает материалы о нашей церкви.

– И что же вы ему ответили?

– А что я мог ему ответить когда и сам - то ни хрена незнаю. А тут недавно слух пустили, что оно под церковью в подвале лежало, да только кто-то его уже умыкнул. Вот и все мои сведения.

– Но вы же говорили о нем Сергею?

– Говорил, да только что я ему говорил? Что дескать где - то поблизости Алексей Михайлович заховал церковное добро, а он сразу ко мне какую-то свиристелку привез. А она пристала ко мне как банный лист к заднице. Укажи где поп оклады спрятал и все тут. Я ей по русски объясняю, не знаю, говорю, да и никто не знает, а она все свое твердит, покажи, да покажи. Надоела хуже горькой редьки. Тогда бабка её и вытурила в три шеи. А ты наверное тоже про тот клад приехал выспрашивать? Тогда зря. Ничего такого я не знаю.

– А кто же знает?
– Задал я дурацкий вопрос иногда дающий неожиданные результаты.

– А тот кто знал того уже нет. Здается мне, что про него ведала наша учительша, внучка Алексея Михайловича, Мария Андреевна.

– А почему ты так думаешь?

– Она больше всех возле церкви крутилась, почти каждый день на утес тот хромала. Бывало дохромает и сядит, сидит и вроде как думу думает, а сама наверное соображала как половчее черковное добро спереть, но её уже нет.

– Твой внучек, подонок, постарался, калеными щипцами из старухи тайну вытягивал. Причем, как мне кажется, по твоей дед наколке.

– Обижаешь. Ежели и обмолвился я когда в полслова, то не нарочно, а просто так получилось. Больно нужен мне их церковный хлам.

– Вольно невольно, а старуху под нож подставил.

– Ну что я говорил? Ты и меня теперь заарестуешь.
– Засопливился старик.

– Кому ты нужен, пень трухлявый. Что ж теперь делать! Давай уж выпьем за упокой души рабы божьей Марии! Да не из этого дерьмового хрусталя, а как положено. У тебя что же лафитников граненных дома не осталось?

– Лафитничков - то? Да вроде где-то было, осталось пару штук, сейчас гляну. Они где - то здесь, в буфете болтались. Ну точно, вот они.

Старик вытащил две пыльные граненные рюмки и сердце мое подпрыгнуло от радости. Это было то что нужно. Пока он их всполаскивал я уже думал как ловчее его прищучить и вынудить сознаться.

Какое же разочарование я получил когда Трофимыч выставил их передо мной. Граненными они были только снаружи, Внутренняя же часть, там где должна была стоять свеча была гладко закатана.

– Хорошая посуда.
– Разливая водку решил я довести дело до конца. Наверное не у каждого такие рюмки водились?

– Да что ты?!
– Удивился старик.
– Этого добра в каждом доме хватало. Лет тридцать тому назад только из таких и пили. Другой тары не было.

– А у Марии Андреевну тоже такие рюмки были?

– А то как же. Это я хорошо помню. Она хоть сама и не пила, а у себя всегда держала. Ну там, кто дров наколет, кто оградку подправит, она тому и наливала.

– Пойдем, дед, по селу прогуляемся, во двор к ней зайдем и на крылечке ещё раз помянем. Видно хорошая она была женщина.

– Женщина - то хорошая, да поздно больно.