Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

– - Ах, бросьте!
– - решительно оборвал его Клоков.
– - Пропади пропадом эта народная мудрость, ибо цена ей -- грош!

– - А какая вообще чему-нибудь цена? Клоков опять засмеялся, вырвал из блокнота листок и, быстро написав что-то на нем, протянул Стенину. На листке значилась цифра: 3 000 000.

– - Долларов, -- как бы между делом сказал Клоков.
– - На мелкие расходы.

– - А-а...
– - усмехнулся Роберт Николаевич.
– - И, взяв из рук Клокова этот листок, зачеркнул пять нулей и показал ему.
– - Сребреников...

– - Чушь, чушь!
– - продолжал веселиться Клоков.
– - Совершеннейшая чушь! И вообще, к вашему сведению, дорогой мой, мы живем в постхристианскую эпоху.

– - Он снова взглянул на часы и пожал плечами.

– - Мы ждем чего-то?
– - спросил Роберт Николаевич.

– - Возможно, -- неопределенно протянул вице-премьер.

И тут негромко заверещал внутренний телефон. Клоков не спеша снял трубку.

– - Герман Григорьевич, возьмите, пожалуйста, шестую трубочку, -раздался по внутренней связи голос секретаря-референта Лапичева.

Клоков положил трубку и поднял другую. Несколько секунд он слушал молча, и вдруг лицо его исказилось.

– - Да как?! Когда? Как это могло случиться? Боже мой! Какая страшная весть! Хоть какие-то подробности известны? Да... да... да...

Он положил трубку и несколько секунд сидел молча, уперев взгляд в бумаги и папки докладов, лежащие на столе.

Наконец Клоков поднял глаза.

– - Полчаса назад на Можайском шоссе в автомобильной катастрофе погибли академик Черемисин и его дочь... Они куда-то очень спешили.

Глаза их встретились.

– - Постхристианская эпоха, -- очень тихо выговорил Стенин.

– - Постхристианская...
– - подтвердил Клоков.

* * *

Как и Боцману, за свою офицерскую жизнь Пастуху не раз приходилось бывать на аэродроме в Чкаловской, и потому он отлично знал все подходы к нему, помнил расположение всех КПП, строений штаба, штурманских и технических служб, подъездных путей и стоянок самолетов у ремонтной авиабазы и на линейке вдоль взлетной полосы. Знал он и другое: большой военный аэродром, центральный узел военно-транспортной авиации, всегда, а особенно с афганских времен, охранялся по нулевому номеру строгости. Усиленные караульные наряды, двойной бетонный забор за колючей проволокой, стальные нити с сигнализацией на кронштейнах, прожектора и вышки... Внаглую попасть на поле нечего было и думать. Тут требовалось особая смекалка, на крайний случай -- дикая везуха. Только рассчитывать на нее едва ли приходилось.

Весь этот день, куда бы ни заходили, они едва ли не поминутно проверялись -- нет ли наружки. Однако заметить погоню или слежку не смогли.

– - Что ж, -- сказал Пастух, когда они присели в рощице на пригорке, откуда, с расстояния примерно километр, открывалось летное поле, -- когда-то здесь нас два месяца днем и ночью и в любую погоду натаскивали брать живьем разную нечисть на борту воздушных судов. Придется на время изменить профиль.

– - Все замечательно, -- скептически прищурил глаз Боцман.
– - Все ты складно поешь, командир. Только у меня есть пара вопросов. Как нам забраться туда, за этот хилый штакетник? Это раз. Вопрос второй -- с этой высотки я вижу на стоянке аж два "Руслана". Какой из них наш?

Пастух не отозвался, задумчиво почесывая слегка обросшую щеку. Оба эти вопроса мучили и его самого.

– - Послушай, -- сказал Боцман, -- наш дядя Костя, конечно, мужик что надо, однако у меня чувство: нас в очередной раз подставили. А возможно, и его заодно с нами.

Пастух молчал. И Боцман продолжил:

– - Ни пропусков, ни документов, прикрытия-обеспечения -- ноль-ноль сотых... Как работать-то? Чего молчишь? Скажешь, я не прав?

Сощурив глаза, Пастух, не мигая, смотрел на два гигантских белых самолета на самой дальней стоянке у противоположного края аэродрома.

Их пузатые, почти семидесятиметровые фюзеляжи, казалось, возлежали брюхами прямо на траве.

– - Видишь ли, дорогой мой лейтенант Хохлов, если бы дядя Костя мог сделать все, о чем ты абсолютно справедливо тут говоришь, он нашел бы, наверное, сотню других ребят кроме нас. Однако он почему-то их не нашел. Значит, не так все просто. Значит, не мог иначе. А нам -- хотим мы того или нет -- надо подтверждать класс и оправдывать репутацию. В общем, думать надо, Боцман. Смотреть и думать. Как говорил мой ротный, "шевелить шариками".

* * *

Обшарпанная черная "Волга" Голубкова притормозила у Тушинского аэродрома. От того некогда знаменитого московского летного поля, где столько десятилетий устраивались авиационные праздники и каждый год восемнадцатого августа все звенело и содрогалось от оркестров, игравших "Все выше и выше, и вы-ыше!..", теперь не осталось почти ничего. Чуть ли не все поле было заставлено торговыми рядами: ларьками, киосками, магазинчиками, здесь шла ныне своя жизнь, такая далекая и чуждая всему, что было прежде. Тут царило и правило, утверждая себя, сугубо земное, а небесному был презрительно оставлен лишь убогий маленький уголок, где сиротливо ютились ветхие спортивные самолетики да несколько вертолетов с эмблемами прославленного когда-то Центрального аэроклуба и армейскими звездами.

Голубкову смотреть на это было больно, но Артист и Муха, дети нового поколения, ничего странного или грустного во всем этом не видели. Им уже не дано было "почувствовать разницу", и полковник с грустью отметил это.

Их "Волга" въехала в неприметные ворота со стороны Волоколамки и подкатила к низкому дощатому строеньицу -- то ли сторожке, то ли бытовке строителей. Но, завидев эту "Волгу", оттуда немедленно, как чертик из табакерки, навстречу выскочил удалой малый в цветастой рубашке и таких же ярких шортах. Вид у него был крайне легкомысленный, однако обратился он к Голубкову строго по уставу:

– - Здравия желаю, товарищ полковник! Машина заправлена, к полету готова!

– - Эти товарищи со мной, -- коротко бросил Голубков, и они поднялись втроем на борт защитно-зеленого армейского Ми-8.

В салоне вертолета был всего один человек, и Голубков сказал ему:

– - Передаю вам этих молодцев, как говорится, с рук на руки. Все инструкции вами получены. Из кабины выглянул командир вертолета.

– - Куда, товарищ полковник?

– - В Чкаловскую.

Двигатели загрохотали, засвистели винты, вокруг машины поднялся вихрь. Вертолет, дрожа и покачиваясь, завис в воздухе, затем земля быстро ушла вниз и словно куда-то откатили и ухнули все земные проблемы, осталось только закатное небо позади машины и город внизу в огненно-медных лучах садящегося солнца.

Они летели невысоко, не выше двухсот -- трехсот метров, и открывающаяся картина была прекрасна и волнующа.

Прильнув к иллюминаторам. Артист и Муха молча смотрели на свой город.

Вон там, на Крылатских холмах, всего четыре дня назад они сидели на стадионе после гонок на выживание... Вон оттуда, из больницы в Сокольниках, похищали Трубача... Вон там, на Юго-Западе, скрывались и ждали развития событий в квартире Семена... И всего несколько часов назад, раз за разом вперед и назад проходя тем же фарватером, плыли в салоне теплохода "Москва-17"... А вон там, на Якиманке, в едва различимой крохотной церкви Иоанна Воина сейчас служил, наверное, вечерню отец Андрей.