Гонщик

— А за что его так, не говорили? — встрепенулась Томилина, обратив на меня взгляд, полный боли и надежды.

— Говорили. Доказательств этому нет, но у подруги вашей несколько месяцев назад объявился воздыхатель, очень рассчитывающий прибрать к рукам ее состояние. А племянник, как вы понимаете, у него на пути стоял, вот и…

— Это правда?

— Абсолютная. Мне господин Боголюбов сам обо всем поведал.

На лице женщины явственно проявилось облегчение. Я продолжил:

— Кстати, Боголюбов еще обмолвился, что тем вечером вы лишь чудом смерти избежали. У того убийцы правило было: свидетелей в живых не оставлять. И коли ехали бы вы вместе с племянником вашей подруги, так в один день вас обоих бы и похоронили.

— Это правда?

— Истинная правда. Богом клянусь!

Я широко перекрестился на иконы в красном углу, а внутренне хмыкнул: тоже мне, сам в бога не верю, в церковь не хожу, а туда же, клясться решил. Однако на Томилину это произвело буквально волшебное действие: помещица всхлипнула раз, другой и, внезапно для меня, разрыдалась.

У меня не слишком большой опыт в области утешения плачущих женщин. Собственно говоря, я знаю только один способ, его я и применил. Просто шагнул вперед, обнял Томилину за плечи и привлек к себе. Она же, машинально обхватив меня чуть повыше пояса и уткнувшись мне в бок, ревела белугой, а я гладил ее по голове и говорил всевозможные подходящие к случаю глупости. Позади скрипнула дверь: служанка сунулась с флаконом нюхательных солей. Я раздраженно отмахнулся: мол, убирайся, и она тут же скрылась.

Слезы, в том числе и женские, рано или поздно заканчиваются. Закончились и эти. Оторвавшись от моего изрядно подмоченного сюртука, Томилина сразу же застеснялась:

— Ах, Владимир Антонович, я сейчас ужасно некрасива, так что идите.

Я поднялся и уже почти повернулся к дверям.

— Нет, стойте! Наклонитесь ко мне.

Анастасия обхватила меня за шею и наградила полноценным поцелуем. В щеку. И зашептала:

— Спасибо тебе, Володенька, спасибо за все. Ты сейчас такой камень с моей души снял! Теперь все, ступай. Как траур выйдет, я сама тебе записку пришлю.

Наши с Клейстом каторжные труды увенчались успехом: к концу недели мы успели закончить заказ больницы, и уже в ближайший понедельник на мой счет в местном отделении Государственного банка должна была поступить приличная сумма. Кроме того, мы разобрали по винтику и собрали обратно гоночный мобиль в поисках возможных неисправностей. Ну а главное — заменили кузов Игнатьевскому «Даймлеру», и сейчас я отправлялся на нем в гости к заказчику.

Я ехал неспешно, поглядывая краем глаза на прохожих, улыбаясь симпатичным барышням, когда такие встречались на пути. А прохожие глядели во все глаза на проезжающее мимо чудо. Еще бы: этот мобиль сейчас единственный в своем роде, и не только в Тамбове. Помнится, в моем мире на создание подобного дизайна понадобилось лет сорок.

Прохор караулил меня у ограды, и едва только мобиль показался в конце улицы, распахнул ворота. Я не торопясь прокатился по широкой дорожке и плавно затормозил возле крыльца особняка. Мне навстречу, перепрыгивая через ступеньку выбежал Игнатьев-младший.

— Здравствуйте, Владимир Антонович! — выдохнул он, не отрывая взгляда от мобиля. — Вы уверены, что это мой «Даймлер»? Даже не верится! Вы сотворили чудо, я просто в восторге. Скажите, откуда вы берете эти идеи? Думаю, завтра половина членов гоночного клуба будет умолять меня продать им этот уникальный экземпляр. И денег предложат как бы не вдвое против той цены, за которую я купил мобиль у «Даймлера».

— Действительно, молодой человек, откуда такая фантазия? — раздался за спиной солидный баритон.

Я обернулся. Рядом с мобилем стоял господин на вид лет сорока в легком чесучовом костюме-тройке английского фасона и щегольских штиблетах. Пиджак был расстегнут, открывая вид на изрядной толщины золотую цепь, тянущуюся от жилетного кармана к поясу. На пальце правой руки был надет массивный перстень с крупным камнем. Лицо его, украшенное тщательно подстриженной бородкой, было живым и подвижным, точно таким же, как и у моего приятеля, разве что с поправкой на возраст.

— Игнатьев Иван Платонович, купец первой гильдии, — отрекомендовался он, протягивая мне широкую твердую ладонь.

— Стриженов Владимир Антонович, гонщик, — ответил я в том же духе, напрягая кисть и пытаясь не дать купцу продавить себя.

— Силен, — оценил мои старания хозяин, прекращая терзать мою руку. — Так откуда эти твои идеи?

Такая фамильярность меня покоробила, но я решил обстановку пока не нагнетать и посмотреть, что будет дальше.

— Из головы, Иван Платонович. Ну и еще из чисто практических соображений.

— Тогда пройдем к столу, поужинаем и побеседуем о практических соображениях.

Я человек непритязательный. Щей, каши и блинов, которыми потчевали меня сестрички с добавлением выпечки из ближайшей лавки, вполне хватало: достаточно вкусно, достаточно сытно, достаточно обильно. Но ужин у купца Игнатьева я был вполне в состоянии оценить. Пожалуй, здешний повар был даже поискусней Авдотьи в пансионе мадам Грижецкой, а уж та была редкой мастерицей. И ведь все это на дровяной плите, где точная регулировка температуры невозможна в принципе. Все это я и высказал Ивану Платоновичу в самых изысканных выражениях. Тот довольно улыбнулся в бороду:

— Еще бы, из самой Франции повара выписал. Впрочем, все это так, пустяки. А теперь, позвольте, я тебя порасспрашиваю. А то от сына только и слышу целыми днями: Стриженов то, Стриженов сё… Да и репутация у тебя сложилась довольно скандальная.

Я пожал плечами:

— Репутацию люди мне сами придумали. Накопали какие-то крохи, раздули их до небес, и теперь меня же ей попрекать пытаются. А мне на эту репутацию не то, чтобы совсем начхать, но мобили чинить да в гонках побеждать она не мешает.

— Это, конечно, так, — покивал Игнатьев-старший. — А что ты скажешь насчет…

На первый вопрос я ответил вполне подробно. На второй более сжато. А когда последовал третий, да еще на достаточно личную тему, я решил, что с меня хватит.

— Скажите, Иван Платонович, к чему все эти вопросы? Совместных дел у нас нет, в зятья к вам я не набиваюсь. Между тем, ваше любопытство начинает граничить с неуважением.

Купец сделал вид, что не заметил моего сухого тона и легко рассмеялся.

— Честно говоря, я бы от такого зятя не отказался, да только вот бог дочерей не дал. А что касается совместных дел… есть у меня один должник. И в счет долга он собирается отдать мне механическую мастерскую. Так вот, неплохо было бы нам составить товарищество. Мой пай — та самая мастерская со всем оборудованием и, если захочешь, с работниками. А твой — ты сам, твоя голова и твои идеи. С прибыли будешь получать, скажем, процентов пятнадцать.

Мне стало противно: меня собрались грубо поиметь. С видом благодетеля дать убитую мастерскую, поманить условно большими деньгами, а после, когда я впахивая, как вол, налажу процветающий бизнес, похлопать по плечу и отодвинуть в сторону. Пока был я никто и денег у меня не было ни гроша, я был никому не нужен. Разве что госпоже Неклюдовой, которая успешно вытягивала из моего предшественника все невеликое жалование за исключением платы за пансион. Теперь же… Я уверен, что прежде, чем позвать меня на ужин, Игнатьев собрал обо мне всю доступную информацию. А поскольку Володя Стриженов предыдущие почти тридцать лет своей жизни был слабаком и мямлей, то закономерно посчитал его лёгкой добычей. Тем более, что никакой «крыши» у него не наблюдалось. Ну считать же таковой шапочное знакомство с несколькими полицейскими и пару любовниц из числа светских дам.