ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

– Не будем прощать эти наглые выходки, – писк вечно тормозного Вовы был теперь уже запоздалым и никак не писался с новым состоянием умов всех присутствующих. А могли ли они у кого-либо в этот момент разумно работать – это было большим вопросом.

Противостояние свершилось и забаррикадировало разумения в головах, причём каждому свои.

– Солев, подайте дневник.

Этот ход училки был ожидаем, но столь же, по мнению класса, и неудачен, если выбирать из всех предполагавшихся, потому как сопроводился безысходным и обречённо-тихим всеобщим: «Ррээхх!». Фасоль достал из “заплечника” [9] дневник и, предвкушая, что ему вечером предстоят поучения от родителей – кстати, некстати преподавателей института – потащил свою “хорошистскую паспортину” для написания пасквиля или просто размашистой цифры радикально-красного цвета напротив графы «поведение».

9

заплечник – рюкзак

– Жертва несправедливости, – сопроводил Чирба, проплывшее мимо его парты, согбенно-обмяшее тело Фасоля.

И Фасоля действительно было жалко всему классу, потому как была известна его неспособность к тому, что называется “морально-волевыми поступками”. Большой и мягкий увалень без своего мнения, нет вернее со своим, но только с мнением внутри самого себя и не всегда даже для себя, а скорее для других – вот именно таким его все и знали. И эта выходка Фасоля, а со стороны Фасоля это была именно выходка, так вот эта выходка была весьма неожиданна для класса и могла быть объяснена лишь его сиюминутным порывом, вызванным совсем несвойственным Фасолю младо-задиристым проявлением. Хотя тут, наверное, ещё и подмешалось желание Фасоля не отстать и проявиться. Кстати, Той давненько уже примечал припухлость глаз Фасоля, когда тот поглядывал на Нинку Изотову. «Эх, ему бы “стержня” на этом проходе от парты до стола училки» – подумалось бы стороннему наблюдателю. Но, было – как было, и вяло-безвольная рука Фасоля вручила дневник в суетно-нервную руку физички.

Ермила тем временем, перестав уже быть причиной веселья, отошёл от исполнения роли “молча-мрачно-стоящего” и стабилизировался в положении “сплю сидя”. Впрочем, о нём в этот момент, скорее всего, вспоминал только Гонза, пытавшийся угадать: будет ли после урока что-либо дополнительно к затрещине или обойдётся лишь ею.

Что-то, предначертанное в дневнике Фасоля, подытожил прозвучавший звонок, сделавший уже никому не нужным продолжение всеобщего ехидства со злотворящими импровизациями. Тем более что звонок всегда был запуском процесса перехода от шопотно-записочного обсуждения текущих дел к громкому перекрёстному кричанию. Это, казалось бы, приводило к какофонии и хаосу, но именно они и становились желанной атмосферой в классе. И не столько даже новенькая, а и любая другая училка или учитель оказывались уже вне процесса и, сказав больше глазами, чем голосом: «Урок окончен», покидали класс…

Парни, осведомлённые о предстоящей драке вместе с укоренившимися курильщиками, не растрачивая попусту время, метнулись в сортир первого этажа. «Старшие», поняв предстоящее, снисходительно покинули “курилку”, напутствовав негромким распоряжением: «Без поножовщины!».

Той, имевший “освобождение” от части урока, уже сидел на подоконнике, забычивая глазами свои ботинки.

“Зрители” уплотнились по периметру, образовав посредине недостаточно просторный для драки пятачок. Стоящие же в первом ряду вообще рисковали получить что-либо размашистое, которое непременно вылетает из “молотиловки” при переходе боя в стадию “махаловки”.

Той спрыгнул с подоконника и вышагнул в центр шипящего нетерпением круга. “Ряска” подзуживающих тел тут же затянула всё свободное пространство между ним и батареей под окном. Круг сомкнулся и выдавил из себя Хлюпу, чуть не врезавшегося в Тоя, и они оба оказались теснимыми со всех сторон нетерпеливо-требовательной толпой. Они были не в состоянии ни дубасить друг друга и даже не могли, прихватившись за грудки, молотнуть друг друга лбами. Был только один вариант – врезать коленом в пах. Именно это и попытался исполнить Хлюпа, но именно этого поджидал от него и Той, а потому он вовремя развернулся и перекрыл пах своим коленом.

– Стоп, стоп! Раздайся. Сдвинься, бл, кому говорю! – Ермила своими здоровенными лапами размазывал толпу вдоль стен сортира.

Не сдвинулись только компактно стоявшие “отмороженные”. Впрочем, Ермила по ним и не настаивал. У них был свой – понятный всем статус.

– До кровянки, – уведомил Ермила, сформировав достаточное для драки пространство.

– До пола, – возразил Назмик и сцыкнул воздух сквозь щелятые зубы.

Толпа опасалась определяться с правилами и выжидала.

– Как пойдёт! – авторитетно поставил точку Агай. Он не принадлежал ни к какой хулиганской группировке. Он был всегда сам по себе. Его авторитет зиждился на огромной физической силе, которую он периодически демонстрировал “на физре”. Излюбленным номером всего класса было, когда Агай приседал у шведской стенки, на плечи ему вставал грузный Анастас, далее на плечи Атанасу взбирался Чирба, завершал всю композицию на плечах у Чирбы Гонза. И вот Агай, попружинив в приседе, вставал в рост, разворачивался в сторону охавших девчонок и стряхивал с себя “пирамиду”. Гонза при этом предусмотрительно заарканивался за шведскую стенку, чтобы не подвергать себя полёту с неприемлемой для него высоты. В общем Агай был не столько авторитетным, сколько сильным и с его мнением приходилось считаться всем, даже “отмороженным”…

Более медлить было нечего, да уже и позорно. Драка же началась как-то нелепо-сумбурно. Что Той, что Хлюпа – оба, стоя на месте, принялись молотить друг друга руками сверху вниз и слева направо. Вредоносность этого действа была весьма несущественна и лишь отдельные плотные “шмяки” слегка заводили толпу.

Компашка Назмика активно поддерживала Хлюпу и призывала его «работать ногами и бить по мудям». Сочувствующие Тою были менее активны и оживлялись только по результатам редко долетавших до лица Хлюпы ударов Тоя, но ограничивались лишь опасливыми поощрениями типа: «Вот так, бля!». В целом – шла бессистемная “молотиловка” с обеих сторон.

У Тоя уже слегка кровило в уголке рта, у Хлюпы подкапывало из носа. Исход драки для всех был примерно ясным и столь же неинтересно-удовлетворительным. Забить противника в пол было явно не суждено ни одному, ни другому.

Тоя уже сковывала обида от почти несуществующей поддержки и понимания недостатка своих физических возможностей для свершения перелома в драке и одержания убедительной победы. Хлюпа же страдал от необходимости постоянно утирать рукавом всё более кровивший нос и от наставлений Назмика, которые были скорее оскорблениями. Вскоре всё и вовсе перешло в разоринтированную “махаловку” по рукам, груди и плечам друг друга – драку беззрелищную и бессмысленную.

Звонок к уроку прикорешил остатки пыла драчунов, а возглас Ермилы: «Всё, хорош!» – оттолкнул их друг от друга.

– Хлюпик – трупик, – констатировал Назмик и, махнув рукой, повёл за собой на выход ухмыляющихся и цокающих языками подрастающих бандитов.

Хлюпа сморкнулся кровью себе под ноги, топотнул по-блатному ногами, предварительно выгорбив спину и, засунув руки в карманы, жёстко и неопределённо матюгнулся. Потом он выярил рожу с отвисшей нижней губой, каблучно развернулся и, вдруг обмякнув, побрёл за Назмиком.

Той созерцал всё это действие молча и весьма угрюмо. Он взращивал в себе сначала досаду на самого себя, потом, вскипятив её до степени самоунижения, коротко зыркнул на своих пацанов из-под свалившихся на глаза бровей, отвернулся к окну и принялся имитировать оправку своей одежды.

– Нормально ты ему вляпал… – начал распаляться Анастас, но сразу осёкся, увидев, как неприятно дёрнулось плечо Тоя.

– Ладно Той, пошли уже, щас ещё Эмка начнёт гнобить за опоздание, – отбубнил Фасоль (Эмкой парни кликали училку по немецкому языку).

– Не, лучше ваще уже не ходить, – внёс предложение Тюль. – Пошли, пока не застукали, пересидим на “стадике”… в теплушке. Потом чёго-нибудь наврём… Ну, к примеру, что у Фасоля резко случился понос.

– И вы всё это черпали вёдрами, – не оборачиваясь к парням, нервно выпалил Той. – Идите в класс. Бегом я сказал! Уя… отсюда! – Той развернулся, он смотрел мимо всех и не просто зло, а по-волчьи: закостенело-пронзительно. – Пошли вон! – добавил он злости.

– Ну и чорт с тобой! – Тюль досадно сплюнул и двинулся к выходу.