Горацио Спаркинс (старая орфография)

— Mиссъ Малдертонъ, сказалъ Гораціо, посл обычныхъ привтствій и кланяясь очень низко: — могу ли я льстить себя дерзкою надеждою, что вы позволите мн имть удовольствіе…

— Кажется, что я еще не ангажирована, сказала миссъ Тереза, съ ужаснымъ подражаніемъ равнодушію: — впрочемъ… дйствительно…. такъ много…

Гораціо казался такимъ плнительно-жалкимъ, какъ Гамлетъ, когда ему попала подъ ноги померанцовая корка.

— Я поставлю себ за особенное счастіе, сказала наконецъ интересная Тереза, съ глупой улыбкой, и лицо Гораціо просвтлло какъ пуховая шляпа подъ проливнымъ дождемъ.

— Какой прекрасный молодой человкъ! сказала весьма довольная мистриссъ Малдертонъ, въ то время, какъ любезный Спаркинсъ и его дама становились въ кругъ образовавшейся кадрили.

— У него чрезвычайно милое обращеніе, сказалъ мистеръ Фредерикъ.

— Чудный малый! возразилъ Томъ, всегда готовый кстати и не кстати вмшаться въ разговоръ: — говоритъ точь-въ-точь какъ аукціонистъ.

— Томъ! весьма серьёзно сказалъ его отецъ: — кажется, я уже сказалъ теб, чтобы ты не былъ дуракомъ!…

При этихъ словахъ на лиц Тома отразилось такое удовольствіе, какое показываетъ башенный флюгеръ при пасмурной погод.

— Какъ восхитительно! сказалъ своей дам плнительный Гораціо, прогуливаясь съ ней во зал посл окончанія кадрили: — какъ восхитительно, какъ отрадно оторваться иногда, хотя бы даже на самые кратчайшіе, мимолетные моменты, отъ мрачныхъ бурь, треволненія и превратностей жизни и провести эти моменты, несмотря на всю кратковременность ихъ, въ очаровательномъ, упоительномъ обществ особы, которой суровый взглядъ — смертный приговоръ, которой холодность довела бы до безумія, которой измна была бы гибелью, которой постоянство было бы блаженствомъ, пріобртеніе любви которой было бы драгоцннйшей и лучезарной наградой изъ всхъ, какими только Небо можетъ надлять человка!

«Сколько чувства въ словахъ его! сколько души!» подумала миссъ Тереза и еще тяжеле опустилась на руку своего спутника.

— Но довольно, довольно! воскликнулъ краснорчивый Спаркинсъ, съ театральнымъ видомъ. — Къ чему я сказалъ это? къ чему я… къ чему выражать подобныя мннія? Миссъ Малдертонъ…. (и Спаркинсъ вдругъ остановился)…. могу ли я надяться предложить смиренную дань….

— Ахъ, извините, мистеръ Спаркинсъ! прорвала восхищенная Тереза, и лицо ея зарумянилось въ самомъ плнительномъ смущеніи. — Въ этомъ случа я должна просить васъ обратиться къ моему папа. Безъ его согласія я никогда не осмлюсь….

— Но я увренъ, что какъ папа не станетъ противиться….

— Конечно! я не думаю! Но вы еще не знаете его, прервала миссъ Тереза, очень хорошо зная, что съ этой стороны св нечего бояться, но желая, чтобы дальнйшее объясненіе было похоже на сцену изъ какого нибудь чувствительнаго романа.

— Вроятно, вашъ папа не прочь отъ-того, чтобы я предложилъ вамъ стаканъ негуса, съ нкоторымъ изумленіемъ возразилъ достойный обожанія Спаркинсъ.

«Только-то? — сказала про себя обманутая въ ожиданіяхъ Тереза. — Стояло ли длать такое длинное вступленіе для подобныхъ пустяковъ!»

— Я поставилъ бы себ за величайшее удовольствіе, сэръ, видть васъ у себя на обдомъ въ Дубовой Хижин, въ Камбервелл, въ будущее воскресенье, въ пять часовъ, если только вы не получили еще лучшаго приглашенія, сказанъ мистеръ Малдертонъ при заключеніи вечера, въ то время, какъ онъ и сыновья его разговаривали съ мистеромъ Спаркинсомъ.

Гораціо поклономъ выразилъ свою признательность и принялъ лестное предложеніе.

— Должно признаться вамъ, сказалъ маневрирующій отецъ, предлагая табакерку новому знакомцу: — что я и вполовину не отдамъ преимущества этимъ собраніямъ предъ комфортомъ — я сказалъ бы даже: предъ нгой — Дубовой Хижины: для пожилого человка они не имютъ никакихъ прелестей.

— Что же посл этого человкъ, скажите мн? сказалъ метафизикъ Спаркинсъ. — Что же такое человкъ? говорю я.

— Весьма справедливо, сказалъ мистеръ Малдертонъ:- весьма справедливо.

— Намъ извстно, что мы существуемъ и дышимъ воздухомъ, которыя окружаетъ васъ, продолжалъ Гораціо: — что каждый изъ насъ иметъ свои недостатки и желанія, свои лишенія и прихоти….

— Конечно, конечно, сказалъ мастеръ Фредерикъ Малдертонъ, съ глубокомысленнымъ видомъ.

— Я говорю, вамъ извстно, что мы существуемъ, повторилъ Гораціо, возвышая свои голосъ: — и потомъ существованіе наше вдругъ прекращается; мы достигаемъ конца нашей учености; достигаемъ причины вашихъ душевныхъ стремленій; достигаемъ конца концовъ. Что же еще боле извстно вамъ?

— Ничего, отвчалъ мистеръ Фредерикъ, и въ этомъ отношеніи никто другой не нашелся бы лучше отвтить.

Въ свою очередь и Томъ хотлъ возразить что-то, но, къ счастію для своей репутаціи, онъ встртился съ суровыми взорами родителя и отступилъ какъ школьникъ, уличенный въ воровств.

— Клянусь честью, говорилъ мистеръ Малдертонъ старшій, возвращаясь вмст съ прочими домой: — что мистеръ Спаркинсъ удивительный молодой человкъ! Какая изумительная ученость! какія необыкновенныя свднія! и какой отличный у него способъ изъясняться!

— Мн кажется, что это кто нибудь переодтый, сказала миссъ Маріанна. — Какъ очаровательно романтиченъ онъ!

— Онъ говоритъ очень громко и пріятно, робко замтилъ Томъ: — но и ршительно не понимаю, что онъ выражаетъ своими словами.

— Я почти начинаю отчаиваться въ твоихъ понятіяхъ, Томъ! сказалъ отецъ, который, благодаря разговору съ мистеромъ Гораціо Спаркинсомъ, очень много просвтился.

— Мн чрезвычайно удивительно, Томъ, сказала миссъ Тереза: — что въ теченіе вечера ты какъ будто нарочно старался быть смшнымъ.

— Безъ сомннія…. конечно! закричали вс въ одинъ голосъ, и несчастный Томъ съежился и замолчалъ.

Въ тотъ вечеръ мистеръ и мистриссъ Малдертоны держали длинный разговоръ касательно блестящихъ надеждъ и будущаго благополучія своей дочери. Миссъ Тереза отправилась въ постель, размышляя о томъ, что въ случа если она приметъ вмст съ бракомъ высокій титулъ, то будетъ ли прилично продолжать знакомство съ ея теперешними подругами, — и въ теченіе цлой ночи ея свились переодтые нобльмены, великолпные балы, страусовые перья, свадебные подарки и Гораціо Спаркинсъ.

Съ наступленіемъ воскресенья все вниманіе мистриссъ Малдертонъ и ея дочерей занято было въ теченіе цлаго утра разршеніемъ догадокъ касательно экипажа, въ которомъ нетерпливо ожидаемый Гораціо Спаркинсъ прідетъ: возьметъ ли онъ кабріолетъ? не оказываетъ ли онъ особеннаго покровительства дилижансамъ? или не вздумаетъ ли пріхать верхомъ?

— Клянусь теб, душа моя, предосадная будетъ вещь, если этотъ вульгарный брать твой вздумаетъ сегодня навязаться къ вамъ на обдъ, сказалъ мистеръ Малдертонъ своей жен. — По случаю прізда мистера Спаркинса, я нарочно кром Фламвела никого не приглашалъ. Подумать только, что братъ твой — лавочникъ — о! это невыносимо. Я не хочу слышать, чтобы онъ упомянулъ передъ нашимъ новымъ гостемъ о своея лавк…. нтъ, нтъ, ни за тысячу фунтовъ! Все бы еще ничего, еслибъ только у него достало смысла скрывать позоръ, которыя онъ наноситъ всей нашей фамиліи; но онъ адски любитъ говорить про свое ремесло и непремнно добиться до того, чтобы узнали, что онъ такой.