Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

Бибиков был вынужден признать, что из 500 самоубийств за два года «лишь» 50 были следствием жестокости помещиков. Он не согласился с тем, что остальные случаи были вызваны пьянством. В то же время и он не видел корня проблемы, а именно того, что крестьяне доведены до крайней бедности и отчаяния 489 .

Поскольку было невозможно добиться немедленного изменения в отношениях помещиков к крепостным, генерал-губернатор хотел, по крайней мере, очистить от польских управляющих конфискованные имения, перешедшие под казенное управление. К тому времени в трех украинских губерниях насчитывалось 464 казенных имения, из которых 404 арендовали поляки, на которых, по мнению Бибикова, нельзя было положиться, а потому насущной задачей было полное устранение их с должностей. О необходимости проведения подобной чистки уже говорилось в 1839 г. В данном случае в списке из 12 антипольских мер, представленных в Комитет западных губерний и рассмотренных на заседаниях 3, 20 и 28 апреля 1840 г., это предложение было внесено под 11-м пунктом.

489

Ibidem. Ответ В. Здзеховского, 1 марта 1841 г. Свидетельства чиновников о бедности и отчаянии крестьян, а также примеры из народных песен, записанных в том числе Т. Рыльским, см.: Крижановська О.О. Соціальні настрої та уявлення селян Правобережної України у 20 – 50-х рр. 19 ст. // Український історичний журнал. 2007. № 2. С. 130 – 142.

Интересно, что даже заядлые сторонники русификации в Комитете колебались по поводу идеи устранения польских арендаторов, управляющих и экономов и признали эту задачу невыполнимой. Граф П.Д. Киселев, министр государственных имуществ, несомненно, с радостью отправил бы на украинские земли русских или прибалтийских экономов, которые «по нравственным своим качествам предоставляют ручательство в несомненной их преданности правительству», но где было их взять? И высшему лицу в Министерстве государственных имуществ пришлось сделать признание, в корне противоречащее общим обвинениям киевского губернатора, а именно что лишь поляки имеют опыт управления этими имениями и в этом деле они незаменимы. Петербургские власти, таким образом, смягчили занятую киевскими властями позицию и восстановили мнимое равновесие. Оказалось, что, несмотря на проявление очевидной жестокости к крепостным, большая часть поляков знает свое дело. Кроме того, Киселев отмечал, что «поспешность в сих мерах, единственно с целью быстрого преобразования края, в видах исключительно политических, может иметь совершенно противные последствия». Он считал ошибочным ради отдаленных целей назначать управляющими русских, незнакомых со спецификой этой работы, поскольку это могло бы привести к ухудшению положения крепостных и нарушению экономического развития этих земель, напрямую зависящего от умелого управления.

Комиссия признала польские методы ведения хозяйства единственно способными обеспечить рентабельность конфискованных имений в сложившейся ситуации, подтвердила существующее положение дел, однако в то же время среди первоочередных задач назвала обеспечение благосостояния крестьянства 490 .

Однако этого оказалось недостаточно, чтобы сдержать рвение Бибикова. 12 августа 1841 г. Комитет рассмотрел его подробный отчет, в котором он еще раз изложил обвинения против польских экономов, которых, по его мнению, ничто не объединяло с крестьянами: ни религия, ни язык, ни верность трону и родине. Зная, что подобные рапорты сначала читает Николай I, крайне чувствительный к такого рода аргументам, Бибиков добавил, что в ряде случаев крепостные, выдававшие повстанцев в 1831 г., после конфискации имений были переданы в управление женам и родственникам последних. «Как это быть могло?» – пометил царь на полях рапорта. Киселев был вынужден долго объяснять, что, согласно законам, подобных ситуаций избежать невозможно, но в 1840 г. палаты государственных имуществ получили тайную инструкцию о замене по мере инвентаризации государственных имений польских управляющих русскими или прибалтийскими немцами, а в случае их отсутствия – поляками, служившими в царской армии, на которых можно было бы положиться. Киселев также обратился к губернаторам с просьбой подать списки возможных кандидатов на эти должности из числа русских, а к рижскому генерал-губернатору – с просьбой опубликовать в газетах перечень имений, где нужны новые управляющие. Оказалось, продолжал министр (и это пришлось признать даже Бибикову), что в трех украинских губерниях «вовсе нет лиц, коих он признавал бы достойными к занятию администраторских мест».

490

РГИА. Ф. 1266. Оп. 1. Д. 26 – Журнал заседаний за 1840 г.

Тем не менее киевский генерал-губернатор, пользовавшийся поддержкой царя, смог одержать верх над министром. Киселеву пришлось вернуться к первоначально отвергнутому им плану действий. Стремясь доказать свое повиновение, он сообщал, что в прессе уже объявлен список казенных имений и уже появилось несколько желающих. При повторной публикации количество русских, желающих стать управляющими, должно было, по его мнению, возрасти. С целью скорейшего изгнания поляков он предлагал отдавать имения русским «в безотчетную администрацию». Киселев также получил от Комитета одобрение проекта о предоставлении новым управляющим после двенадцатилетней службы 30 % прибыли, а не 12 %, как это было в прибалтийских землях. Кроме того, по его мнению, особую привлекательность эти должности могли получить после принятия закона, позволяющего арендаторам участвовать в дворянских собраниях 491 .

491

Ibidem. Д. 28.

Вырвать крестьян из-под польского влияния

Основной проблемой в изучаемый период продолжала оставаться судьба помещичьих крепостных. Все эти годы, вплоть до 1848 г., Бибиков пытался добиться ограничения полномочий помещиков, что нашло выражение также в известном проекте «Инвентарных правил».

Эта грандиозная идея по сути своей была антипольской; поскольку в других частях империи вопрос о крепостничестве, поднимавшийся многими русскими писателями от А.Н. Радищева до А.И. Герцена, никогда не ставился. Здесь же, напротив, с появлением все большего количества данных об очередных злоупотреблениях помещиков идея контроля над ними становилась все более настоятельной.

Возмущение царских властей вызывали уже не только телесные издевательства, убийства, самоубийства, но и побеги крестьян. В октябре 1842 г. уездный предводитель дворянства Киевской губернии получил от гражданского губернатора еще одно напоминание о распоряжении 1826 г., а также очередной призыв начать борьбу с недостойным отношением к крепостным, которое, как говорилось в документе, приводит к частым побегам крестьян в соседнюю еще малозаселенную Новороссию. Обеспокоенный побегами, министр внутренних дел просил сообщить о предпринимаемых в этой связи мерах. В очередной раз ответственным представителям шляхты сообщалось, что «согласно возложенной на Вас обязанности, Высочайшего рескрипта и существующих узаконений, всем внушать человеколюбивое обращение с крестьянами и должное снисхождение ко всем их нуждам» 492 .

492

ДАКО. Ф. 1238. Оп. 1. Спр. 418. На тему преследования крестьян и многочисленных побегов из поместий см. популярную повесть Теодора Ежа «Васыль Голуб» (Jez T.T. Wasyl Holub (1857)) и ее анализ в: Kozak S. Ukraina w tw'orczo'sci T.T. Jeza // Slavia Orientalis. 1969. № 4. S. 401 – 413.

Это подозрительное проявление любви высоких царских чиновников к украинскому люду зачастую ограничивало или даже парализовало продажность низших чиновников. События, происходившие с июля по сентябрь 1845 г. в селе Бузова Киевского уезда в имении помещицы Цивинской, дают возможность увидеть эту проблему в более широком контексте, а также понять трудности, возникавшие при урегулировании крестьянского вопроса.

Подкупленная землевладельцами царская полиция не ограничивала помещичьего произвола. Хотя документы не дают прямого ответа, но нетрудно догадаться, на чьей стороне оказался исправник, когда в селе Бузова начались волнения. Следует подчеркнуть, что подобные случаи дают возможность понять, что, какими бы ни были планы гражданского губернатора и какой бы ни была его ненависть к полякам, это не означало, что на местах проводимая им политика реализовывалась.

Узнав, что через губернию вскоре будет проезжать царь, шестнадцать крестьян Цивинской решили подать жалобу. Будучи неграмотными, они обратились с просьбой к Рогальскому, одному из бедных безземельных шляхтичей, который вел скорее крестьянский, чем господский образ жизни. 19 июля 1845 г. он от имени крестьян написал, что Цивинская обманывает их, и они вынуждены выплачивать большую сумму налога, чем предусмотрено государством. Кроме того, она также забирает у них большую часть зерна для производства водки, захватывает лучшие наделы земли, притесняет барщиной, в том числе заставляя работать на винокуренном заводе, и не оставляет крестьянам времени для работы на собственных наделах. Жалоба, конечно же, попала к гражданскому губернатору, который захотел убедиться в достоверности изложенного. С этой целью он обратился к уездному предводителю дворянства Гудим-Левковичу, одному из немногих русских на этом посту (строго говоря, происходившему из казачества Левобережной Украины) и такому же, как и поляки, стороннику крепостного права, а также к исправнику. Эти двое обратились с письмом к православному священнику, которому, очевидно, тоже было щедро заплачено, поскольку он не решился пойти против помещицы. В своем ответе гражданскому губернатору предводитель обвинил во всех грехах крепостных – победа оказалась на стороне сильнейшего.

По сообщению Гудим-Левковича, крестьяне собрались у церкви, заявляя, что царь собирается им даровать свободу, и выступая против своей помещицы. Одна из наиболее взволнованных крестьянок божилась, что получила от царя серебряный крестик и призывала село к бунту, а кроме того, оскорбляла присутствовавших «граждан» и исправника. Кроме того, предводитель сообщал, что «характер крестьян с. Бузовой более как от 30 лет всегда отличался самыми резкими чертами неукротимой страсти к бродяжничеству, буйству и своеволию». Таким образом, с помещицы были сняты все подозрения. Чтобы показать, на чьей стороне сила, предводитель шляхты арестовал и отправил в Киев Рогальского, написавшего прошение к царю, а также потребовал суда над двумя крестьянами. В следующей главе еще будет затронута тема близости положения деклассированного польского шляхтича и украинского крепостного 493 .

493

ДАКО. Ф. 1238. Оп. 1. Спр. 565 – Письмо предводителя дворянства Киевского уезда гражданскому губернатору от 28 сентября 1845 г.

В 1844 – 1845 гг. борьба царских властей за украинские души приобрела особый характер. Приходские школы, содержавшиеся поляками для обучения простолюдинов до 1832 г. (сначала – в традициях Комиссии национального просвещения, затем – под эгидой Виленского университета и под опекой Т. Чацкого), после Ноябрьского восстания были закрыты. Отныне лишь православные священники получили право вести начальное обучение исключительно на русском языке, поскольку царь, как некогда и поляки, украинский язык считал диалектом. По его приказу с августа 1832 г. в шести главных уездных местечках Киевской губернии на средства приказов общественного призрения были открыты начальные школы. Однако до Бибикова доходили слухи о том, что в нескольких крупных имениях велось обучение на польском языке. Существование подобной конкуренции не входило в планы царских властей, стремящихся к культурному доминированию в этом регионе. С 1831 г. русский язык стал обязательным на государственном уровне, несмотря на это, польский продолжал использоваться в частной сфере, в т.ч. в общении с украинскими крестьянами 494 .

494

ЦДІАУК. Ф. 442. Оп. 794. Спр. 186. Все школы, существовавшие при римско-католических или греко-католических приходах, были закрыты указом от 15 апреля 1832 г. В Волынской губернии их было 55, в Подольской – 35. См.: Ibidem. Ф. 710. Оп. 1. Спр. 53. Лешек Заштовт приводит данные вдвое выше, однако основывается на более ранних отчетах бывшей Волынской финансовой комиссии, которая, как мы видели, искажала статистику. См.: Zasztowt L. Kresy 1832 – 1864. Szkolnictwo na ziemiach litewskich i ruskich dawnej Rzeczypospolitej. Warszawa, 1997. S. 316 – 318.

12 сентября 1844 г. канцелярия генерал-губернатора разослала исправникам всех трех губерний циркуляр с пометкой «совершенно секретный» с требованием представить перечень имений, в которых крестьянские дети учатся на польском языке. В большинстве ответов полиции отрицалось проведение обучения на этом языке, хотя и указывалось на существование отдельных кружков, которые организовывали зажиточные помещики отчасти с образовательной целью, поскольку посещавшие их крестьяне прислуживали в костеле или пели в хоре. К примеру, в имении княгини Марцелины Чарторыйской, урожденной Радзивилл, ксендз из-под Ровно вместе с органистом преподавал азбуку и катехизис восьми детям в возрасте от 7 до 15 лет, причем не только крестьянским. В имении графа Плятера того же уезда имелась музыкальная школа, где дети разучивали польские песни. В имении Ожешко Ковельского уезда 11 детей, в том числе, как подчеркивалось царскими чиновниками, 9 православных учились петь. У графа С. Холоневского в Литинском уезде проходили занятия по польскому языку, музыке и счету. У князя Лямберта Понятовского в Киевском уезде шестеро детей учились польскому и русскому языкам, а также счету и ведению реестров. У С. Липецкого 12 подростков от 14 до 18 лет учились играть на разных инструментах и петь на польском языке. Молодецкий из-под Дубно одел учеников школы пения в синюю форму с отворотами, как в российских гимназиях. Нововейский из-под Ровно держал хор, в котором читали и пели на польском языке, а семнадцати уже взрослым певцам (11 православных и 6 католиков) были присвоены итальянские фамилии: Паганини, Тартини, Альбини, Щербини и т.п.