Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

На смену отвергнутых требований, приходило отчаяние. Новоявленные однодворцы, чтобы избежать ужасной службы в армии, кое-где прибегали к средствам, распространенным среди крепостных, т.е. к нанесению себе увечья. Однако российское правосудие и в данном случае не оставляло их в покое. 30 июля 1840 г. Комитет западных губерний рассматривал дело деклассированного шляхтича Петровского 615 из Киевской губернии, отрубившего себе указательный палец, чтобы не идти в солдаты. Министр государственных имуществ, в чьем ведении находился этот человек, объяснял, что представителей других социальных категорий за такое преступление наказывают розгами и отправляют в штрафной батальон или в Сибирь на поселение, однако для однодворцев подобное наказание не предусмотрено. Бибиков же считал, что однодворцев следует рассматривать наравне со всеми остальными. Комитет принял решение не наказывать Петровского, поскольку такой случай не был предусмотрен, однако в то же время Комиссии было поручено подготовить поправку к закону 616 .

615

Еще одна возможная транскрипция фамилии – Пиотровский. (Прим. пер.)

616

РГИА. Ф. 1266. Оп. 1. Д. 26.

1 апреля 1844 г. Комитет принял решение, которое на первый взгляд может показаться невинным, но последствия которого были поистине драматичными. Решение касалось однодворцев, многих из которых власти называли бездомными. Это решение свидетельствует об ожесточенном отношении царских властей ко всем, кто мог свободно передвигаться в этом закостенелом обществе. Отныне их будут первыми забирать в рекруты 617 .

Наиболее важным, пусть и косвенным, следствием этих мер стало пресечение доступа к образованию. До тех пор пока обнищавшая шляхта не была причислена к однодворцам, она имела право на среднее и даже высшее образование. И хотя после 1831 г. школьное образование было полностью русифицировано, тем не менее, оно давало возможность продвижения по социальной лестнице и, несмотря ни на что, помогало сохранению польской культуры, поскольку способствовало сплочению учеников, подавляющее большинство которых были поляками по рождению и во внеучебное время испытывали воздействие национальных традиций. 30 октября 1841 г. Герольдия довела до сведения Киевской центральной комиссии, что деклассированная шляхта не может состоять на службе в административных органах и обучаться в школах, подведомственных Министерству народного просвещения. Эти нежелательные лица не допускались к посещению заведений, «в которых воспитываются исключительно потомственные дворяне» 618 .

617

Ibidem. Д. 34.

618

ЦДІАУК. Ф. 481. Оп. 2. Спр. 212. – О разрешении выдачи свидетельств детям уроженцев западных губерний на право поступления в учебные заведения ведомства Министерства народного просвещения. Среди 1880 студентов, прошедших через Киевский университет в период с 1834 по 1863 г., было 35 однодворцев. Эти исключительные случаи касаются периода до 1841 г. См.: Zasztowt L. Kresy 1832 – 1864. S. 139.

Бибиков, как уже отмечалось, ранее предлагал предоставить определенные выгоды с целью побудить тех, кто не представил документы в Центральную комиссию, наконец это сделать. 12 октября 1843 г. он обратился в Петербург с предложением освободить от налогов тех однодворцев, которые закончили среднюю школу с отличием. Однако министр народного просвещения С.С. Уваров занял негативную позицию, и это несмотря на признание, что такая возможность была предусмотрена законом, согласно которому всякий ученик, продемонстрировавший отличное знание русского языка и литературы и закончивший гимназию с 14-м чином, освобождался от уплаты налогов. Его беспокоила прежде всего огласка такой возможности. Поскольку ревизия прав на дворянство еще не была завершена, то, по мнению Уварова, это «понудит многих из них, пользуясь означенной льготой, поступать в учебные заведения и кончать курс наук в гимназиях». Таковым было мнение государственного деятеля, стоящего на страже образования, и президента Академии наук 619 .

619

РГИА. Ф. 1266. Оп. 1. Д. 32.

Образование было привилегией потомственного дворянства, так же как и право владеть землей и крепостными. Однако в некоторых случаях царская администрация занимала в отношении некоторых из «бывшей шляхты» иную позицию, тем более что великорусские однодворцы имели право владеть несколькими крепостными в своих поместьях. Как уже отмечалось, те из шляхты, кто купил землю после 1831 г., должны были продать ее в 1834 г. Однако как следовало поступить с небольшим количеством тех, кто получил землю в наследство? Именно этот вопрос был задан 13 декабря 1844 г. Киселевым Бибикову. И в очередной раз была заведена бюрократическая машина, продолжившая поиски жертв. Несмотря на всю незначительность вопроса, к его решению подошли с завидным упорством, свидетельствующим о степени ожесточения властей.

Первые отчеты начали поступать в 1845 г. Волынский гражданский губернатор нашел лишь одного действительно состоятельного деклассированного шляхтича – Антония Зелинского, который имел 179 душ. У других их было немного: В. Шадурский – 12 душ, Я. Сенкевич – две семьи, В. Сидкевич – пять душ, восемь человек владели частями сел. В Подольской губернии было обнаружено пять однодворцев, у которых было по 29, 9, 5, 2, 1 крепостному соответственно, в Киевской губернии таковых вообще не было найдено. Кто-то предусмотрительно записал свое имение на жену. Зря! Все они должны были продать свои земли. В марте 1846 г. Бибиков интересовался, сделано ли все должным образом. Лишь незнанием можно объяснить ошибку, которую допустили эти люди, записавшись во второй разряд шляхты, имея право быть в первом. С целью удостовериться, что подобные аномальные случаи не повторятся, 23 января 1847 г. Сенат вновь приказал продать всю собственность, которая могла перейти в руки однодворцев. 20 августа 1849 г. Бибиков вновь потребовал провести проверку, по итогам которой было выявлено еще 14 случаев. Киевскую администрацию продолжало лихорадить и после отъезда Бибикова в 1853 г. За этот период в Киевской губернии было обнаружено еще семь подобных случаев. Все это были свидетельства беспощадного хищного отношения. Волынскому гражданскому губернатору удалось в письме к Бибикову от 8 июня 1845 г. выразить основную причину предпринимаемых властями действий в словах, которые впоследствии станут стереотипными: «Заключая об однодворцах Западных Губерний как о сословии людей необразованных, грубых и вообще преданных от праздности разным порокам, я на вопрос, могут ли они по примеру однодворцев Великороссийских губерний, удерживать в своей собственности крестьян, имею честь доложить Вашему Превосходительству, что, по моему мнению, их бы следовало устранить от владения крестьянами, как своей собственностью, ибо власть в руках подобного рода людей бывает поводом ко многим злоупотреблениям» 620 .

620

ЦДІАУК. Ф. 442. Оп. 1. Спр. 5247 – Переписка за 1844 – 1853 гг. по вопросу о запрещении собственности однодворцам.

Осуществляемые столь долго, терпеливо и систематически меры не могли со временем, вопреки воле потерпевшей стороны, не оказать пагубного влияния на традицию шляхетской солидарности, объединявшую обнищавшую шляхту с польской аристократией. Спору нет – как было показано выше и как, в числе других, подчеркивал в своих воспоминаниях Т. Бобровский многие дворянские собрания неоднократно пытались противиться ликвидации рыцарского сословия 621 . Тем не менее это не отменяет того факта, что часть польских помещиков благосклонно отнеслась к проводимым мерам. Не следует забывать, что весь первый ликвидационный этап, до 1840 г., осуществлялся именно дворянскими собраниями. В какой-то степени возможно сравнить отношения внутри шляхетского сообщества с еврейским гетто времен Второй мировой войны, когда по приказу оккупанта одна часть людей в гетто предавала другую.

621

Bobrowski T. Pamietnik mojego zycia. Т. 1. S. 78 – 79. В качестве доказательства своего тезиса автор цитирует протест шляхты Гайсинского уезда 1840 г., который дает в приложении. См.: Ibidem. Т. 2. S. 527 – 529. Поскольку текст был написан по-польски, он так и не был передан царю.

То, к чему богатая шляхта относилась как к тяжелой необходимости, деклассированные не могли не воспринимать как страшную измену и возмутительное пренебрежение. Ярким примером, показывающим боль и горе безземельной шляхты, была история одной из групп деклассированных, пытавшихся воспротивиться переселению на казенные земли. Они отказались отдаться в руки полиции, которая должна была препроводить их вместе с крестьянами из села Лучинка Могилевского уезда Подольской губернии за сто километров, в казенное село Думенки Литинского уезда. В результате они были под конвоем доставлены в винницкую тюрьму. Это произошло в 1851 г. А ранее, в 1835 г., они обращались с жалобой к Подольскому дворянскому собранию, позже – в Центральную комиссию, причем в однодворцы не записались, чем обрекли себя на перечисление в крестьяне. Их настойчивость в конечном итоге принесла плоды: благодаря протестам, сведения о которых дошли до Сената, было установлено, что эти люди ошибочно были отнесены к деклассированным. Виновна же в этом была помещица их села Уруска-Собанская, которая и довела их до разорения. 24 июня 1853 г. ей присудили возместить 33 года незаконной принудительной барщины и несправедливый набор четырех мужчин в рекруты 622 .

622

ЦДІАУК. Ф. 442. Оп. 1. Спр. 8955 – Указ Сенату от 10 августа 1851 г.; пояснение министра государственных имуществ от 9 февраля 1852 г.; результаты процесса от 24 июня 1853 г.

Удивительная ловкость царского режима при проведении этих репрессий заключалась в умении эксплуатировать эгоизм и инстинкт самосохранения богатой шляхты. Если в 30-х годах часть помещиков считала своей обязанностью поддерживать патерналистские отношения с обедневшими «братьями» в своем имении, то в 50-х годах для многих из них это была просто рабочая сила, с которой их ничто не связывало – так же, как и с украинскими крепостными. Царским властям удалось расколоть поляков. Но не произошло бы это гораздо раньше, если бы была введена конституция Речи Посполитой 1791 г.?

Этот раскол в отношениях между помещиками и однодворцами стал очевиден во время большой либеральной дискуссии 1858 г. о ликвидации крепостничества и улучшении крестьянской доли. Это могло стать благоприятным моментом для возобновления отношений между ними: царский режим смягчился, Александр II даже позволил мечтать, Бибиков получил отставку и удалился в Дрезден, а в сентябре 1858 г. произошло нечто странное – царская полиция разослала предводителям дворянства, которых уже давно не беспокоили по этому вопросу, печатный циркуляр с просьбой представить предложения об улучшении судьбы однодворцев. Царские власти заметили, что эта категория не принималась во внимание дворянскими комитетами при рассмотрении вопроса об «устройстве быта» крестьян, а потому, заботясь об общей реформе, они просили дворянские собрания во взаимодействии с исправниками ответить на три вопроса:

1) Нуждается ли в изменениях или дополнениях существующее законодательство?

2) Какие правила должны регулировать жизнь однодворцев в дворянских имениях?

3) Возможны ли шаги по предоставлению однодворцам возможности получить свои земельные наделы в собственность?

Если бы польские помещики захотели, они могли бы обратиться к проектам Адама Чарторыйского о раскрепощении чиншевиков, предложенным в 1808 г. Однако они не захотели воспользоваться добрыми намерениями Александра II. В этой связи приведем ответы предводителя дворянства Киевского уезда В. Бутовича от 25 октября 1858 г. Несмотря на то что Бутович был русским помещиком, он был избран большинством поляков и высказываемое им мнение было типичным для этой среды. В качестве дополнения к существующим правилам он предложил облегчить жизнь помещиков, на которых в 1847 г. был возложен сбор налогов с этих доставляющих хлопоты однодворцев. Было бы проще, если бы они сами вносили подати в казенные палаты и предъявляли квитанции владельцу имения, у которого проживали; в случае задолженности помещик сразу же сообщал бы полиции. Насколько далеки были теперь помещики от идей шляхетской солидарности! Бутович также настаивал на освобождении помещиков от обязанности собирать налоги н – взысканием недоимок должна была заниматься только полиция. Предлагалось и еще одно дополнение – к закону 1847 г., который требовал, чтобы однодворцы не могли оставлять местожительство без письменного разрешения помещика, следовало добавить, что о каждом случае самовольного ухода помещик должен сообщать полиции, тогда он не будет нести ответственность за беглеца, а полиция сможет принять необходимые меры. Как видим, идеи шляхетского братства уже не существовало, к деклассированной шляхте стали относиться как к крепостным.

При ответе на два следующих вопроса Бутович проявил еще большее безразличие к делу. Он писал, что поскольку отношения между однодворцами и помещиками регулируются договорами, которые время от времени возобновляются, то только от однодворцев зависит улучшение или ухудшение их судьбы, в их собственных руках находится и благосостояние их семей. Хорошие труженики живут хорошо, а ленивые – плохо. И никакая материальная помощь в данном случае ничего не изменит!

Предложение царских властей о предоставлении «бывшей шляхте» возможности приобретать землю, полностью противоречившее политике лишения их прав на протяжении тридцати лет, вызвало у представителя крупных землевладельцев полное непонимание, как будто речь шла о предоставлении земли крепостным. Он, правда, допускал, что это могло бы решить их материальные проблемы, однако указывал и на то, что по закону земля, принадлежавшая дворянству, является его неотчуждаемой собственностью. Поэтому в данном случае следовало бы разработать систему ссуд от казны для покупки земли, за возвращением которых следила бы полиция 623 . В данном случае сложно говорить о сохранении чувства солидарности. Похоже, что к 1860 г. помещики уже не помнили о существовании подобных традиций.

623

ДАКО. Ф. 1238. Оп. 1. Спр. 1183.