Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

Промедление в решении этого вопроса раздражало Николая I, и он назначил других исполнителей: с этого момента этим вопросом занимался уже не министр внутренних дел Д.Н. Блудов, а военный министр А.И. Чернышев. На губернском уровне также были предусмотрены перестановки: «Величайшее Его Императорского Величества повеление, чтобы все сношения по предмету переселения бывшей Польской шляхты на Кавказ и вообще о новом ее устройстве, равно о лицах, участвовавших в мятеже по губерниям от Польши возращенных, производимы были не прямо с гражданскими губернаторами, но посредством военных или генерал-губернаторов». 5 января 1833 г. все материалы были переданы В.В. Левашову, бывшему подольскому военному губернатору, который с февраля 1832 г. стал киевским генерал-губернатором.

Левашов попытался разобраться в этом вопросе. В корреспонденции Лубяновского он обнаружил сведения о планах по переселению 264 лиц в августе текущего года, 1200 – в декабре. На заданный 15 января гражданскому губернатору вопрос он получил объяснение, что к 264 лицам относятся все, кого можно было найти среди пьяниц, воров, бродяг, на вывоз которых дало согласие дворянское собрание. Он описал и атмосферу, в которой проводилась эта акция: «Между тем шляхта стекалась из всех уездов во множестве в Каменец за документами о дворянстве, и я, весьма часто встречая толпы их и расспрашивая о их положении, сам всячески старался возбудить в них охоту к переселению и тут же слышал от них единственные отзывы, сколь полезно было бы для края и для них, если бы они освободились от тех из среды их, кои дурного поведения». Вторая цифра – 1200 человек появилась в связи с планируемым вывозом по 100 шляхтичей из 12 уездов каждой губернии. Однако осуществить эту акцию не удалось, как объяснял Лубяновский, из-за того, что следовало принять во внимание привилегии истинной шляхты, а следовательно, ждать окончания проверки грамот на дворянство.

Ситуация оказалась тупиковой. 23 марта 1833 г. Лубяновский сообщал Левашову, что уездные комиссии представили списки возможных переселенцев, но не указали причин, поэтому он вернул их для уточнения данных. 3 июля он выслал Левашову совершенно наивное признание в своем полном бессилии. Он с грустью сообщал о том, что ему не удалось сдержать слово, а также указывал на сопротивление, с которым ему довелось столкнуться в конце 1832 г. во время поездки по Подольской губернии. Это сопротивление, по его мнению, было вызвано непоколебимой верой бедной шляхты в то, что ей удастся найти доказательства благородного происхождения. Эти люди знали, что после их отъезда на Кавказ эти доказательства уже никогда не будут найдены, они не боялись быть записанными в категорию однодворцев, т.к., оставаясь на месте, надеялись, что через несколько лет нужные доказательства будут найдены. Он обращал внимание на то, что семьи, а прежде всего жены кандидатов на переселение, крайне отрицательно относились к этой идее. В конце концов, он простодушно заявлял, что из-за крепости семейных уз, привязанности «к маловажным впрочем, но каждому стоившим труда предметам», а также страха перед далеким путешествием (и речи не было о патриотических чувствах) он смог найти лишь 23 семьи добровольцев – 49 мужчин и 46 женщин, а кроме того, 12 семей не получивших помилования участников восстания – 31 мужчина и 25 женщин, а также 312 семей различных «преступников» – 875 мужчин и 742 женщины, данные о которых представили местная полиция и экономы. Обратим внимание на участие экономов-шляхтичей в отлове 1617 так называемых правонарушителей среди соотечественников. С подобного рода поведением нам еще предстоит столкнуться не раз.

Когда же Комитет западных губерний подал этот список царю, тот – верх непоследовательности – принял решение о переселении лишь нескольких желающих, а также просил оказать им большую, чем было предусмотрено ранее, помощь. У этого неожиданного поворота, о котором Лубяновский узнал 21 июля 1833 г., было, возможно, две причины. Первая была связана с серьезными трудностями в обеспечении продовольствием, а также со сложной обстановкой на Кавказе, что в конечном счете привело к тому, что 7 августа было принято решение отложить отъезд. Вторая причина заключалась в том, что власти осознали опасность высылки в нестабильные районы людей, являвшихся подозрительными в политическом и социальном отношении.

23 ноября 1833 г. подольский губернатор вновь спрашивает о возможности отъезда переселенцев. Разрешение было получено лишь 4 июля 1834 г., и, наконец, 12 августа небольшая колонна отправилась в южном направлении – на Ставрополь. В ней насчитывалось лишь 76 человек, поскольку часть переселенцев к тому времени уже умерла (среди желавших переехать было много пожилых людей) или заболела.

Гора родила мышь – депортация шляхты на Кавказ так и не состоялась!

Принимая во внимание провал этого проекта, ход которого стоило реконструировать, чтобы показать, насколько можно исказить историческую правду, возникает искушение согласиться с выводом Александра Солженицына о том, что царские репрессии по сравнению с преследованиями советского времени были в целом детской забавой и что человеческий фактор смягчал всю их строгость. Однако не будем спешить с выводами. Провал акции по переселению 5 тыс. семей – ничто в сравнении с успехом другого предприятия по деклассированию безземельной шляхты – с его неторопливыми, придирчивыми и неумолимыми методами нам предстоит познакомиться.

Как от них избавиться?

Указ об однодворцах и гражданах западных губерний был принят 19 октября 1831 г., за месяц до описанного выше указа. В его основе лежало возмущение самим фактом существования такой социальной группы, которую а priori обвиняли в Польском восстании и воспринимали как аномальное явление в социальной структуре Российской империи. Ее следовало лишить права на дворянское происхождение с помощью проводимой ревизии документов, подтверждающих дворянство.

В России «однодворцами» называли немногочисленную категорию первоначально владевших «двором» и не отрабатывающих барщину «вольных» крестьян. Со времен Петра I эти крестьяне относились к податному сословию, на них распространялась рекрутская повинность, а их немногочисленные привилегии заключались в том, что в отношении их были запрещены телесные наказания, кроме того, вместо подушного они платили подворный налог.

К гражданам относилась преимущественно (см. выше ч. 1, гл. 4) образованная шляхта, занимавшаяся в городах профессиональной деятельностью: врачи, учителя, артисты, адвокаты. Именно существование категории «граждан» являлось важным признанием существования интеллигенции в качестве социальной группы.

Как уже говорилось, сохранение статуса безземельной шляхты в Российской империи представлялось властям аномалией, поскольку эта часть населения не платила налогов. Такое положение дел невозможно было терпеть в стране, в которой такие привилегии распространялись лишь на дворянство (впрочем, польские реформаторы еще во время Великого сейма 1788 г. сами указывали на необходимость ограничения традиционного шляхетского равенства). Именно это и стало причиной для официальных действий по слиянию обнищавшей шляхты с крестьянами-однодворцами. Превращение многочисленной по сравнению с русским дворянством мелкой шляхты в податное сословие могло принести казне существенные денежные поступления. Показательно, что основная инициатива по проведению данного мероприятия исходила из Министерства финансов. Однако в дальнейшем оказалось, что финансовая причина не была ключевой. Прежде всего речь шла о ликвидации шляхты путем искусственного слияния с уже существовавшей категорией населения. Полная свобода шляхты как социальной группы позволяла ей оставаться в рамках польского культурного сообщества. Эти люди подлежали собственному суду, сохраняли собственные культурные традиции и пользовались привилегией получения образования. Заставить большую часть шляхты ассимилироваться с крестьянством означало уничтожить ее культуру и идентичность.

Идея проверки благородного происхождения, как и идея переселения, не была новой.

21 декабря 1831 г. Сенат известил киевского военного губернатора Б.Я. Княжнина о принципах проведения ревизии, которые были предложены министром финансов Е.Ф. Канкриным. И хотя они были далеки от совершенства, как и проект по переселению, со временем они будут улучшены.

Все документы на дворянское звание, отмечалось в документе, должны были рассматриваться уездной комиссией, в состав которой должны были входить государственный чиновник, секретарь и местный предводитель дворянства. Полиция должна была следить за тем, чтобы вся шляхта прошла через комиссию в течение года с момента издания обращения. Комиссия должна была выдавать подтверждения, или т.н. легитимацию. Списки тех, чье происхождение не было подтверждено, должны были передаваться в казенные палаты, т.е. налоговые органы, для записи этих лиц в однодворцы, а лиц без бумаг следовало считать бродягами.

Слабым местом этих распоряжений, а в то же время шансом для тех, против кого они были направлены, была мысль, что вся шляхта добровольно согласится на такую проверку и что достаточно обязать полицию и помещиков сообщать о тех, кто уклоняется от подобной проверки, и все удастся 566 .

Между тем Герольдия также предложила услуги по проведению проверки: 21 января 1832 г. министр юстиции Д.В. Дашков сообщил генерал-губернатору, что император «для вящего облегчения жителям западных губерний, именовавшимся доныне шляхтой», позволил подавать бумаги о подтверждении благородного происхождения прямо в Герольдию с целью упрощения процедуры. Шляхта была извещена об этом в форме плакатов (так же, как это было сделано в Подольской губернии в случае акции переселения), названия которых – проявление наивности или цинизма? – призывали «так называемую шляхту» к повиновению 567 .

566

ЦДІАУК. Ф. 442. Оп. 1. Спр. 1225. Весь процесс ревизии прав на дворянство весьма поверхностно описан только в одной статье: Perkowski T. Legitymacje szlachty polskiej. S. 61 – 76.

567

Ibidem.

Новые решения нанесли серьезный вред дворянским собраниям, поскольку до этого времени только они могли удостоверять принадлежность к дворянству. Царская администрация впервые навязала выборным органам польской шляхты своих контролеров, нанеся удар по тому, что еще сохранилось от их прежних «золотых вольностей». Именно поэтому предводители трех губерний осмелились выступить с протестом.

16 мая 1832 г. граф Константин Пшездецкий, предводитель подольского дворянства, первым обратился к В.В. Левашову с просьбой походатайствовать в столице, чтобы к дворянским собраниям, привилегии которых гарантировались еще Жалованной грамотой Екатерины II от 21 апреля 1785 г., было больше доверия и «дабы… все семьи признаны депутатским собранием в дворянстве и внесены в дворянскую родословную Подольской губернии книгу… были оставлены навсегда на правах и преимуществах служащих дворянству, и дозволено было выдавать из оных книг… свидетельства для поступления желающим в военную и гражданскую службу, без отсылки документов в департамент герольдии». Пшездецкий просил также о том, чтобы, как и раньше, лишь дворянское собрание решало вопросы принадлежности к дворянству, поскольку именно оно проводит необходимую проверку, и работа уже доведена до 1826 г. На следующий день, 17 мая, граф Хенрик Тышкевич выступил с такой же просьбой от имени киевской шляхты, напомнив, что, согласно правам, предоставленным Екатериной II, Герольдия имеет право вмешиваться лишь в случае судебного рассмотрения спора между дворянином и дворянским собранием. Соглашаясь с тем, что необходимо проведение более широкой проверки, он добавлял, что она должна осуществляться лишь дворянским собранием, поскольку только ему известны обстоятельства жизни и родословная каждого шляхтича. Одновременно с этим он пытался сократить, насколько возможно, размах деклассирования, утверждая, что в случае 4233 семей из 10 396 семей его губернии можно быть уверенным в их благородном происхождении, 6027 – нуждались в проверке, и только 136 следовало, по его мнению, объединить с податными сословиями. 25 мая 1832 г. волынский предводитель Грациан Ленкевич пошел еще дальше, напомнив с подчеркнутой вежливостью Левашову о священном характере привилегий и неприкосновенности шляхты, умоляя применить к польской шляхте право давности. Он писал: «…добрый и снисходительный наш начальник, не упускайте даже единого случая, дабы подать страждущим руку помощи, и никогда не изволите оставлять без защиты и покровительства прошений, к Вам приносимым…» Ленкевич ссылался на Вислицкий статут Казимира Великого 1347 г. и на все «конституции» (сеймовые решения) за 1505, 1589, 1633, 1658, 1768, 1775 годы, а также на привилегии, подтвержденные 2 апреля 1801 г. Александром I. Он указывал, что никто не должен нарушать столь древних прав. «Затем надежда моя и целого дворянского сословия, мной предводимого, положена в начальничьем сердце Вашего превосходительства и в милости Всеавгустейшего Монарха нашего» 568 .

568

Ibidem.