Гордое сердце

Она смотрела на него в упор. Затем совершенно неожиданно для себя сказала:

— Тебя, Блейк, мне вообще не нужно слушать. — Сюзан казалось, что ее голос исходит из какой-то статуи. — Ты же знаешь, что я не завишу от тебя, — продолжил этот голос.

— Сюзан…

— Подожди, прошу тебя. Я еще не договорила. Само собой разумеется, поступай с Соней, как тебе захочется. Но пока тебе не станет ясно настолько, чтобы ты смог дать мне точный ответ, прошу тебя, оставь меня в покое!

— Сюзан! — выкрикнул он. — Это глупо!

— Я могла бы спросить у Сони, но не хочу, — продолжала говорить она, не отрывая глаз от его лица. — Ты должен мне сказать все сам.

— Я не могу ничего сказать тебе — я этого не знаю.

— Я подожду, — ответила она.

— Ты ведешь себя по-детски и глупо ревнуешь! — бормотал он. — Сюзан, ты слишком простодушна для жизни!

— Да, я простодушна, — согласилась она. Мне нужны вещи, понятные и ясные. Моя собственная жизнь должна быть мне понятна. Я должна понимать основные вещи, которые касаются меня. Я вышла за тебя — для меня это означает, что здесь ни для кого другого места нет: Ты должен считаться с моим простодушием.

— Ты женщина, — прервал он ее.

— Даже более того, — ответила она. — Я — работающая женщина.

И при этих словах у нее перед глазами встала ее работа, которая означает свободу, уверенность, утоление всех печалей и взлет; и в то же самое мгновение она перестала бояться. Когда умер Марк, она не умерла вместе с ним. И если Блейк любит Соню, то она не умрет и теперь.

— Мэри — сумасшедшая, — сказала она вслух.

— Это точно, — согласился Блейк.

— Но не по той причине, что ты думаешь, — сказала решительно Сюзан.

Она видела вопросительный взгляд Блейка. Но тут вошел Кроун с чистыми тарелками, так что Сюзан ничего не сказала. Она только думала: «Мэри идиотка, если хочет бросить свою работу». Она продолжила прерванный ужин. Еда, сон и ясная голова — без этого работать невозможно. Она сильно любила Блейка; на мгновение он уничтожил ее своей любовью. Но печалью он ее не уничтожит. Печаль она не должна подпускать к себе, иначе у нее не будет сил для работы.

Кроун сервировал кофе на террасе, куда Блейк пришел к Сюзан. Прежде чем сесть, он приподнял ее голову за подбородок и резко поцеловал в губы. Сюзан не отстранила его, даже не отвернулась. Налив ему кофе и подав чашку, она увидела в его глазах странное выражение, слегка насмешливое и явно триумфальное.

— По крайней мере, позволяешь мне поцеловать себя.

Сюзан отвернулась.

— Как хороша сегодня река! — сказала она почти неслышно. Та действительно была великолепна. Над водой поднималась туманная дымка. Она медленно и волнообразно возносилась вверх и вскоре захватила в свои сети звезды. Эта красота привела Сюзан в трепет, и сердце ее внезапно забилось от страха, а на глаза навернулись слезы. Она вздрогнула от внутреннего плача. Блейк был очень дорог ей. Она все еще любила его. Мгновение она выжидала, не отрывая взгляда от тумана.

— Но то, что я сказала — серьезно, Блейк. — Голос ее звучал твердо.

* * *

Снова появившийся в Нью-Йорке Дэвид Барнс внимательно осмотрел семь созданных ею скульптур.

— Они совершенно новые, — сказал он. — Я не вижу в них ни следа от Франции.

— Они американские, — ответила она.

— Сомневаюсь, что вы можете знать, какие они. — И через минуту он добавил: — Блейк определенно не оказал на вас влияния.

— Да нет, оказал, — отозвалась она.

— Я не вижу его.

— Он оказал на меня влияние: я теперь в еще большей степени являюсь сама собой, — ответила она, а так как Барнс ничего не говорил и только обеими руками ерошил и без того растрепанные волосы, то она постаралась объяснить ему, что чувствует. — Я могу использовать молоток и резец намного эффективнее, чем язык, Дэвид. Я думаю, что когда мы с Блейком влюбились друг в друга, я вложила в него свою жизнь и погибла. Целый год я ничего не делала. Но затем, однако, мой отец сказал нечто такое, что заставило меня снова обрести себя — в противном случае я в один прекрасный день умерла бы, не исполнив своего предназначения в этой жизни. И если бы так случилось, то вся жизнь потеряла бы смысл. И потому я начала работать. А за работой мне необходимо было быть независимой, и чем больше я работала, тем больше я обретала прежнее расположение духа, и притом невольно, автоматически, не принуждая себя избавиться от всех мыслей о ком угодно. Это получалось само собой.

— Ну, вот оно! — выкрикнул Барнс. — Мне можно теперь спросить у вас, зачем вы вообще, черт возьми, вышли за него?

— Он дал мне нечто, чего у меня до этого не было. — При воспоминании о часах страстной любви с Блейком у нее задрожали губы, и щеки покраснели под проницательным взглядом Дэвида Барнса. Но она знала, что ей нельзя отвести взгляда. — Он сделал меня женщиной, — сказала она.

Дэвид Барнс нетерпеливо сгреб бороду в кулак.

— Сюзан, — начал он нежно, — с первого дня, когда вы вошли в мое ателье в той развалине, тогда, много лет назад, в провинции, я осознал, что вы прекрасны. Вы это знали?

Она покачала головой.

— Нет, Дэвид. Я никогда об этом даже и не думала.

Он сел перед нею на пол и скрестил ноги.

— Я знал, что вы этого не замечали. И я никогда бы и не сказал вам об этом. А когда вы приехали в Париж и пришли в мое ателье, я мог сказать вам это. Вновь и вновь я хотел вам сказать об этом, но не сделал этого. Я чувствовал, что никакой мужчина не имеет права… прикоснуться к вам только потому, что вы случайно являетесь женщиной.

— Я никогда даже и не подумала об этом. Даже во сне…

— Я знаю, — сказал он, — но если бы я протянул руку…

Она покачала головой.

— Я думаю, что нет, Дэвид, — ответила она мягко.

Он вскочил с пола и сел на подоконник.

— Это неважно, — сказал он горько. — Запишите в мою пользу по крайней мере то, что я никогда не протянул руку. А Блейк — да… но у него было нисколько не больше прав, чем у меня. И думал он при этом только о себе — а я думал о вас.

— Я верю вам, — сказала Сюзан.

Барнс долго смотрел на нее.

…Но Блейк был смел, и она исполнила его желание и не жалела об этом. И, если бы ей пришлось заново принимать решение, она сделала бы точно так же, потому что и Блейк стал содержанием ее жизни. Без него у нее не было ощущения полноты жизни. Она все еще думала о нем, захлестнутая половодьем страстного желания. Она всегда будет его любить этой слепой, но глубокой любовью, даже несмотря на несовпадение их взглядов на те или иные вещи и разность интеллектов. Поглощенная своими мыслями, Сюзан молча смотрела на Барнса, и тот, не в состоянии вынести ее взгляда, сурово произнес: