Горение (полностью)

...Пришел Румянцев. Здесь, в Стокгольме, он жил под фамилией Шмидта, и никто в его пансионе не подозревал, что обладатель этой фамилии - русский: говорил Румянцев по-немецки без акцента, знал не только "хохдойч", но и диалекты; саксонцы считали его своим, так же относились к нему мекленбуржцы.

– Вот, Владимир Ильич, я переписал - вышло четыре страницы.

– Много. Вы открываете съезд, вам и задать тон - краткость и деловитость. Давайте-ка поработаем. Да и коррективы надобно внести, вы на пристань не ходили, а я делегатов встречал - мы в меньшинстве, в сугубом меньшинстве.

– Мартов с Даном постарались...

– Не следует м е л к о обижать оппонента. Принцип широкого демократизма при выборе делегатов не они выдвинули - мы...

– Вы, - уточнил Румянцев.
– Я лично протестовал, если помните. Вы настояли, Владимир Ильич, вот теперь и расхлебываем...

– Испугались меньшевиков?
– Ленин странно усмехнулся.
– Или сердитесь на меня?

– Второе.

– Ну, это - пожалуйста. Только б не первое. А демократизм выборов... Как же иначе? Противопоставить реакции, которая любых выборов боится как огня, идею демократического волеизъявления трудящихся может только наша партия. Смешно этого ждать от кадетов или эсеров: одни опираются на помещиков, другие вообще только в заговор верят... Конечно, демократические выборы делегатов иначе и быть не может. Риск? Бесспорно. Кто не рискует, тот не побеждает. Да и потом, меньшевики долго не продержатся: больно очевидны их просчеты... Давайте-ка посмотрим доклад, кое-что надо уточнить в свете новых обстоятельств.

Ленин читал, как всегда, обнимающе, он словно в б и р а л всю страницу целиком, сразу отмечал слова, несущие основную нагрузку, чувствовал, где п р о в и с а л о, находил двузначие и всегда добивался, когда правил текст, чтобы двузначие было безусловно п р и н ц и п и а л ь н ы м, никак не двусмысленным, но именно двузначным, то есть обращенным к сегодняшнему моменту, но допускающим необходимость коррективов, если ситуация изменится.

– Давайте-ка поправим в самом начале, коли согласны, - сказал Ленин. После фразы "приветствую делегатов РСДРП" добавил: "а т а к ж е п р е д с т а в и т е л е й д р у г и х с о ц и а л-д е м о к р а т и ч е с к и х п а р т и й".

– Вы имеете в виду поляков и Бунд? Или финна и болгарина, прибывших гостями?

Ленин ответил не сразу, остановился взглядом на красивом лице Румянцева, сказал, словно себе:

– Я имею в виду всех.

Перевернул страницу, сразу же споткнулся на той строчке, которую, верно, искал.

– Поскольку нас будут лупить меньшевики и резолюции наши проваливать, следует добавить кое-что, думая о близком будущем... Вот смотрите, сейчас звучит: "Съезду предстоит ликвидировать остатки фракционного разброда". Ленин поморщился.
– "Остатки", хм-хм, впрочем, ничего не поделаешь... Добавляем: "оставляя членам партии свободу идейной борьбы", а далее по тексту - о единой РСДРП. Вписывайте и не гневайтесь.

– Буду гневаться.

– А что предлагаете? Не вносить? Как мы тогда будем выглядеть после съезда? Если проиграем? Молчать? Подписываться под меньшевистскими решениями? Или оговорить заранее, открыто и честно, наши условия: да, мы за единство, но идейной борьбы против того, что считаем принципиально неверным, прекращать не намерены, дабы не выглядеть в глазах рабочих ловкими политиканами... По-прежнему намерены гневаться?

Румянцев повторил мягче уже:

– Гневаться буду, возражать - нет.

– Ну и прекрасно. Теперь последнее. Надо загодя объяснить тем, кто у м е е т читать, положение большевиков на съезде. Предлагаю добавить там, где вы говорите о первых по-настоящему всеобщих демократических выборах наших делегатов: "О д н а к о о с у щ е с т в л е н и е н а п р а к т и к е в с т р е т и л о с ь с з а т р у д н е н и я м и, с о з д а н н ы м и с в и р е п ы м и п о л и ц е й с к о-в о е н н ы м и р е п р е с с и я м и п р а в и т е л ь с т в а, к о т о р ы е в ы р в а л и м н о г и х т о в а р и щ е й и з р я д о в п а р т и и". Согласны?

– С этим согласен. Только добавьте: "уважаемых товарищей".

Ленин почесал кончик носа:

– Это надо понимать так, что мы "уважаемые", а меньшевики - нет?

Румянцев заразился настроением Ленина (тот умел в самый трудный момент сохранять юмор), рассмеялся, почувствовав какое-то внутреннее освобождение от о ц е п е н е л о с т и, - такое бывает от неведения или после напряженной, изматывающей работы; сейчас было и то и другое, если бы не Ленин, можно было запаниковать, прибыли будто на собственные похороны...

– Кстати, Витте кончился.
– Ленин подтолкнул Румянцеву газеты.
– Читали уже?

– Да что же вы молчали, Владимир Ильич?! Это ведь все может повернуть!

– Что повернуть?
– Ленин поразился.
– О чем вы? Один символ будет сменен другим, изменится фасад, камеры будут прежние. Не обольщайтесь, не надо. Готов дать руку на отсечение - Думу отбросят ногою так же, как отшвырнули Витте. Ничего не изменится, - повторил Ленин, - только станет еще труднее работать, репрессии будут повсеместно.

...Румянцев поднялся на трибуну: стол президиума пуст; предстояла драка за п е р с о н а л и и; тишина была полная, настороженная.

– Товарищи!
– сказал Румянцев. Голос сел от волнения, повторил еще раз: Товарищи! От имени Объединенного ЦК приветствую собравшихся здесь делегатов РСДРП, а также представителей других социал-демократических партий. Настоящий съезд собрался при исключительных условиях политической жизни России и при исключительных условиях жизни нашей партии. Это делает особенно важной и ответственной ту работу, которую предстоит совершить съезду. От более или менее удачного результата ее зависит, быть может, как судьба РСДРП в ближайшем будущем, так и исход для пролетариата освободительной борьбы народа с самодержавием, справедливо называемой Великой российской революцией...

Ленин смотрел на замершие лица делегатов, на горящие их глаза, видел напряженное, сосредоточенное внимание, и вдруг мелькнуло: "А вдруг проймет?! Вдруг действительно объединимся?! Как же это было бы славно, а?!"

Ленин и его единомышленники приготовили пробный "шар": когда было выбрано бюро съезда - Плеханов, Ленин, Дан, когда. Федор Дан объявил заседание съезда открытым, группа большевиков внесла заявление; Дан зачитал его, стараясь скрыть раздражение:

– "Мы, рабочие, заявляем, что одна часть партии устраивала по дороге свои собрания, а на месте - закрытые собрания, организовываясь фракционно, то есть даже выбрали комиссию из 3 лиц, которую уполномочили входить в переговоры с другой фракцией. Признавая такую тактику грубо-фракционной, а не партийной, ибо она может повести к полной замкнутости и второй части партии и, таким образом, вместо решительного объединения оставить старый раскол, давший свои отрицательные плоды, мы требуем занесения нашего заявления в протоколы съезда и обращаем на это внимание всех партийных работников и в особенности товарищей рабочих и тех, которым дороги интересы не фракции, а единство партии. Это заявление мы делаем из чувства ответственности перед нашими избирателями..."

Дан оглядел не весь зал, а ту сторону, где сидели меньшевики. Сразу же поднялся Александров:

– Товарищи, по поручению Томско-Омской организации, пославшей меня, я должен заявить, что мы заранее предполагали возможность фракционных собраний...

Ленин дальше не слушал, полез за блокнотиком, делать заметки к завтрашнему заседанию, вопрос будет стоять о повестке дня, это - главное. А здесь что ж слушать-то? Все было срепетировано, на каждый разумный довод выдвинуто пять надуманных, лишь бы спасти престижность, лишь бы повздорить, лишь бы не признать очевидное, напрасно мечтал о возможности сговориться, не выйдет. Теперь задача в том, чтобы з а ф и к с и р о в а т ь свою позицию по всем вопросам; в конце концов, человек живет не одним лишь днем нынешним, все определяет день грядущий, он все по своим местам и расставит - было бы что расставлять. 37