Горгона и генерал

— Вы их убили? — с наслаждением втягивая в себя аромат изысканной еды, доброжелательно спросил Трапп.

— Просто повезло, — улыбнулась почтенная вдова.

— И вы нашли утешение в обьятитях короля?

— Я прибыла в столицу, чтобы сменить обстановку, — беззаботно пожала плечами Гиацинта. — Вела жизнь затворницы, почти не появляясь в обществе.

— И тем самым ужасно заинтриговали щенка.

— Я была его возлюбленной полтора года.

— Ого! Вы долго продержались.

— Его Величество обожал меня. Выполнял все мои прихоти. Осыпал драгоценностями. Устраивал роскошные балы в мою честь.

Суп был превосходным.

Что ж, у этой гарпии были некоторые плюсы.

Увлеченный едой, Трапп слушал свою собеседницу не слишком внимательно, машинально отмечая некоторую театральность её манер и вычурность жестикуляции.

Он ненавидел восторженность и драматичность, а в этой дамочке этого добра было навалом.

— Нормальные короли своих бывших любовниц… — начал генерал.

— Я была его возлюбленной, — пылко поправила она.

— Ага. В общем, они выдают своих бывших замуж, осыпают деньгами и одаряют какими-нибудь живописными угодьями подальше от столицы. Как вы умудрились схлопотать ссылку?

Гиацинта несколько раз взмахнула пышными ресницами.

— Возможно, — произнесла она чарующим голоском, — кому-то могло показаться, что я пыталась отравить невесту Его Величества.

Трапп поперхнулся.

— А вы почему не едите этот суп? — сиплым голосом спросил он.

Гиацинта улыбнулась, отчего за побелкой на её щеках появились ямочки.

И демонстративно съела несколько ложек супа.

Скрестив руки на груди, Трапп уставился на Гиацинту.

— Итак, — сказал он, — вы угробили двух мужей и пытались отравить будущую королеву?

— Это всё наветы завистников, — твердо ответила горгона. — Да вы ешьте, ешьте.

Она меланхолично играла сережкой в ухе, не проявляя особого интереса к ужину.

И выглядела при этом столь безмятежно, будто находилась не в ссылке, а во дворце.

— Что же, — кашлянул Трапп, — было очень познавательно. Но я, пожалуй, отправлюсь к себе.

— Берегите себя, — мелодично посоветовала Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч.

4

Тощего тюфяка, на котором Трапп проводил свои ночи последние пять лет, на своем месте не оказалось.

— Эухения! — завопил опальный, но все еще великий генерал.

Тощая старуха заглянула в комнатку очень быстро — уже через двенадцать минут.

Сухое, строгое лицо её не выражало ничего, но чистый чепец на волосах явно нервировал вдову, и она то и дело непроизвольно дергала головой, словно пытаясь избавиться от напасти. Её живот вздувался, словно она была на последнем месяце беременности.

— Где? — коротко и скорбно спросил Трапп, хотя в общем-то догадывался. Но не в его правилах было обвинять людей без веских причин.

Эухения молча и равнодушно смотрела на него, даже не думая отвечать.

— Спасибо, — с чувством ответил Трапп и потрепал её по плечу. Потом похлопал по круглому твердому животу. — Тыква? — озадачился он.

Старуха накрыла руками передник, после чего развернулась и побрела в сторону кухни.

Трапп помотал головой, стараясь не думать о том, куда делись все тыквы из холла и почему Эухения их теперь носит под подолом, а потом направился туда, где не был уже несколько лет.

На второй этаж.

Дверь в одну из спален была открыта, и оттуда падал яркий свет.

Горгона стояла посреди комнаты, а две её горничные избавляли её от пышных юбок.

— Бенедикт! — с кокетливым возмущением воскликнула гангрена. — Ваша спальня в другом конце коридора!

Не отвечая, Трапп прошел мимо трех женщин, следящих за ним с озорным любопытством, откинул в сторону все еще влажный после стирки полог кровати, сграбастал своими длинными огромными руками нежное одеяло и воздушную перину, и также молча зашагал к выходу.

Одна из горничных, рыжеволосая, полная веснушек и кудряшек, преградила ему дорогу.

— Но, сэр! — укоризненно сказала она и потянула перину на себя.

— Уйдите с дороги, Мэри.

— Я Пегги!

— Это, милая, просто чудесно.

Поскольку руки у него были заняты, Трапп широко улыбнулся ей. На секунду показалось, что в его челюсти что-то сломается, так давно он этого не делал, а потом он сообщил воркующим, мягким голосом:

— Вы потрясающе красивы, Пегги, — и, перегнувшись через пышный ворох пуха и шелка, легко чмокнул горничную в щеку.

Она слабо покачнулась, и Трапп обошел её.

Другая горничная, пышнотелая брюнетка, выставила вперед руки, будто играла в прятки.

— Отдайте перину, — сурово потребовала она.

— Но-но, Маргарет, полегче.

— Аврора.

— Как вам идет это имя! — вскричал Трапп восторженно, сделал движение влево, нырнул вправо и победно вышел в коридор.

Гангрена, в панталонах и корсете, выскочила следом.

— Верните мою перину!

— А вы отдайте мой тюфяк.

Он остановился, давая себе удовольствие полюбоваться этой тонкой фигуркой с рассыпавшимися по обнаженным плечам волосами. Горгона все еще была в пудре и мушках, и тяжелые бриллианты в её ушах бросали на её лицо сложные тени.

— Ваш тюфяк я сожгла, — брезгливо ответила Гиацинта. — Но вам подготовили прекрасную спальню с удобной кроватью…

— Я не сплю в кроватях… один, — вежливо уведомил её Трапп. — Если вы собираетесь последовать за мной, то наденьте башмаки. Здесь ужасно холодный пол.

Пальцы изящных ног в тонких чулках сами собой подогнулись.

— Фривольность давно протухшего ловеласа? — скрестив руки на груди, фыркнула гангрена. — Да бросьте. Эти ваши замашки устарели еще в прошлом веке.

— Ну, зато у меня есть новая перина. Не такая удобная, как тюфяк, но я привык к лишениям.

— Вы не бросите мою перину на пол в вашей грязной конуре!

— На что поспорим?

Горгона так и стояла, сверля его взглядом. У неё были странные, слишком темные глаза, в матовости которых не было никакой женственности.

Глаза расчетливой, холодной стервы.

— Смотрите, мышь, — без всякого выражение произнес Трапп.

Горгулья даже не попыталась взвизгивать или подпрыгивать. Лишь вздернула бровь и сказала ледяным голосом:

— Вы взбалмошный, никчемный солдафон.