Гори все синим пламенем

— Гм, ловко ты! — процедил Беккер-старший и притворно расхохотался.

— Тогда пятьдесят на пятьдесят, — безапелляционно заявил Олег Станиславович.

— Ты, значит, со своей дурой в кругосветных месяцами пропадал, а теперь мне шестьдесят процентов предлагаешь? Ловко! — продолжал Беккер, будто не слышал последней фразы Олега Станиславовича.

— А чей начальный взнос был? — прищурившись, ядовито заметил Вьюнец. — Если считать, то давай уж считать с первого дня.

— А по чьей вине мы в девяностом прогорели по-крупному? — поджав губы и выпучив на приятеля глаза, взвился Беккер.

— А кто годом позже принес такую прибыль, которая тебе до этого и во сне не снилась?

Тон обоих собеседников становился все более угрожающим. Они практически перешли на крик, и Виталька решил умерить их пыл после последней реплики.

— Тихо! Тихо! — раздвигая отца и его приятеля руками, закричал он.

Я тоже посчитала нужным вмешаться, заявив Вьюнцу:

— Олег Станиславович, помните, что при вашем друге находится телохранитель.

За любым жестом, способным причинить вред моему клиенту, последует адекватная реакция с моей стороны.

— Ox-ox-ox! — издевательски закудахтал Олег Станиславович.

В этот момент он казался мне отвратительным. Дальше последовала еще целая серия обвинительных реплик бывших компаньонов в адрес друг друга. Кажется, оба только теперь стали понимать, что перед ними неразрешимая задача, так как невозможно определить, кому из них их фирма больше обязана.

На самом деле они с первых шагов шли рука об руку, как братья. Их бизнес развивался в разных направлениях. Кто-то вносил больший вклад в одно, кто-то в другое, но любая сделка осуществлялась по решению обоих партнеров, совместно обдумывалась ими и так далее. Случалось, что за главу предприятия подписывался тот, кто принимал в совершающемся на тот момент деле наибольшее участие. Все шло так мирно и дружелюбно, что о драчливом разделе совместно заработанного никто и никогда не задумывался. Деньгами, если требовалась крупная сумма, пользовались по согласию друг с другом каждый, не закрепляя это никакими документами.

Определенные бумаги, конечно, существовали, но бумаги бумагами, а любой порядочный предприниматель в нашей стране считает необходимым скрыть свои истинные доходы от налоговой инспекции и других далеко не почитаемых народом органов.

Так, например, когда Вьюнец разводился со своей первой женой, требовавшей при разводе солидный куш, приятелям пришлось совершить не совсем честное дело, дабы разгорячившаяся благоверная и ее адвокаты больше не считали Олега Станиславовича «богатым Буратино».

Я, конечно, не все поняла из разговора и, возможно, в каких-то своих выводах ошибалась, однако четко для себя уяснила: делить поровну друзья не согласны, так как каждый из них уверен, что больше заслуг в развитии общего дела именно на его стороне.

— Может, ты и убить меня захочешь? — вдруг, сцепив зубы, проговорил Вьюнец. — А что? Тогда твоим станет все!

Как оказалось, существовал документ, согласно которому в случае недееспособности или смерти одного из друзей право распоряжаться совместным имуществом переходило к другому. Почему так было решено, почему не затрагивались интересы членов семьи того и другого компаньона, я не понимала, а для объяснений момент был слишком неподходящим.

— Дядя Олег, — вспыхнул Виталька, — что вы несете! Да как вы смеете!

Беккер-старший тоже не сдержался и, всем своим грузным телом навалившись на стол, кинулся на Вьюнца. Он схватил его за грудки и принялся трясти, отчего стол двинулся с места. Посуда, стоявшая на нем, стала падать на пол. Но главное, что одна из ножек стола, резко ударив по моему стулу, заставила его опрокинуться назад. Я, взмахнув в воздухе руками, с грохотом повалилась на пол.

Олег Станиславович сидеть в бездействии, естественно, не собирался. Он тут же схватился за запястья Валерия Павловича и, пытаясь убрать его руки от себя, стал выкручивать их. Официанты сразу же оживились, и кто-то из них побежал за вышибалами. Сами они не вмешивались, привыкнув к тому, что их клиенты — солидные люди.

Но помощь вышибал не понадобилась.

Иначе и быть не могло: я, резко вскочив на ноги, с размаху нанесла меткий удар локтем по спине Вьюнца. Он резко выпрямился и невольно убрал руки от Беккера.

Виталька, казалось, только в этот момент и очнулся. Он стоял, широко расставив ноги, взявшись за голову руками, и кричал:

— Отец! Отец!

Его поведение было мне понятно. Он весь содрогался от увиденного и услышанного, словно ребенок, родители которого всю жизнь прожили в любви и согласии и вдруг совершенно неожиданно для него решили развестись.

— А-а-а! — хрипло откликнулся Вьюнец в ответ на мой удар и, не оборачиваясь, добавил:

— Вот это ты зря!

— Это моя работа, я предупреждала, — отозвалась я, на всякий случай готовясь выхватить пистолет.

Все посетители повставали с мест и с интересом наблюдали за происходящим. Дамы в ужасе переговаривались, мужчины с восхищением смотрели в мою сторону.

Вскоре семенящим, быстрым шагом к нам подошел низенький и худой мужчина лет пятидесяти с аккуратно подстриженными усиками. За ним мерно шествовали два здоровенных парня, готовые в любой момент показать свою физическую силу.

Усатый был одет в черный строгий костюм-тройку. Поправив бабочку, которая вдруг стала давить ему шею, он обратился к нам.

Вероятно, это был управляющий, так как говорил он преимущественно о репутации заведения и о том, как ресторан дорожит своими клиентами.

Все эти слова он произнес довольно лояльным, — дружелюбным тоном, разве что в заключение присовокупив, что нам сейчас «помогут выйти из помещения». Вьюнца и Беккера это еще более разъярило, так как, наверное, первый раз в жизни их, словно последних бродяг, выкидывали из заведения, быть гостями которого они оказались не достойны.

Валерий Павлович выпрямился, отряхнулся и, бросив на стол денежную купюру, первым двинулся к выходу. Он потирал раненую руку, которая, судя по всему, после схватки дала о себе знать.

Виталька молча пошел за отцом. То же самое пришлось сделать мне. И Вьюнцу тоже. Я держала его в поле зрения, дабы он на ходу не выкинул еще чего-нибудь.

Оказавшись на улице, Валерий Павлович и Олег Станиславович уже смотрели друг на друга врагами. Бросив полный гнева и злобы взгляд, Вьюнец сел в свою машину и тронулся с места так, что скрип колес был слышен на целый квартал. Столб пыли, поднявшийся за «Шевроле», красноречиво говорил о том, сколь горяч нрав того, кто вел автомобиль.

Беккер-старший снова стал довольно громко раскидываться словами, которые вообще-то не принято произносить в обществе дамы. Когда же Виталька остановил его, что ему удалось далеко не с первого раза, Валерий Павлович строго посмотрел на меня и проговорил, размахивая перед моим носом указательным пальцем:

— Проверь машину. Вполне могли появиться посторонние предметы… Я имею в виду те, которые помогают взлететь на воздух.

— Не глупая, знаю, — ответила я и проделала все то, что принято делать в таких случаях для предотвращения нежелательных происшествий.