Горькая правда

— Конечно нет, но…

— Годами я натыкалась на подробности своей личной жизни в его романах. Ощущение, надо сказать, не из приятных, это… все равно, что увидеть в витрине секонд-хенда свои старые платья — вещи, которые, как я считала, давным-давно попали на помойку. Но тогда я по крайней мере могла сказать себе, что, кроме меня, никто этого не заметит, потому что он все переиначил и перемешал. Но это— дело другое…

— Я понимаю, почему ты сходишь с ума, Элли, — поддерживает ее Сэм. — Имеешь полное право. Но, ей-богу, это еще не повод, чтобы так переживать из-за сегодняшней газеты.

— Ты просто не знаешь, чт'o там написано.

— Да если она и выложила ту старую историю, всем это по барабану. Ну, спала ты с двумя дружками, сначала с одним, потом с другим, тридцать лет назад. И что из того? Кого это колышет? Там же ничего нет о…? — тревожится Сэм.

— Нет, — говорит она.

— Слава тебе, Господи, хоть за это. — Ну, так и нечего волноваться.

— Я еще не договорила. Пока она ждала такси и Адриан пошел за нашей машиной…

— А машина куда делась?

— Ну, какая тебе разница, куда делась эта клятая машина?

— Прости, я по привычке, — конфузится Сэм, — я же сценарист.

— У меня на подъезде к деревне бензин кончился, и домой я пошла пешком, через поле. Адриан отправился с канистрой бензина к машине. Доволен?

— Ну да, ты застала их врасплох, в купальных халатах, потому что они не слышали, как подъехала машина. Здорово — классно увязано.

— Сэм, это не твой очередной сценарий, это моя жизнь.

— Моя тоже, судя по вышесказанному. Словом, ты осталась с…

— Ш-ш-ш, — Элинор предостерегающе подымает руку.

— Что такое?

Элинор спешит к окну.

— Нет, ничего. Мне показалось, что подъехал фургон Барнса.

— А кто такой Барнс?

— Он развозит газеты.

— В общем, ты осталась один на один с Фанни Таррант.

— Да. Я была возмущена, расстроена. А тут она говорит, что, как объяснил ей Адриан, он бросил писать романы, потому что ему больше нечего поведать человечеству. Она была в таком восторге от себя: ведь она сделала столь важное открытие — и так восхищалась Адрианом, что мне просто стало тошно. И я вывалила ей, как все обстояло на самом деле.

— И как же? — заинтересованно спрашивает Сэм.

— Он просто не мог вынести постоянных напоминаний о том, что все, что он ни напишет, не дотягивает до его первой книги.

— Ты имеешь в виду рецензии? Но он всегда говорил, что даже не заглядывает в них.

— Чистая ложь. Я просто покрывала его. Но дело было не только в рецензиях. Любой намек на неодобрение, подлинное или мнимое, повергал его в отчаяние. Когда "Из глубины" не включили в шорт-лист Букера, он, можно сказать, был на грани самоубийства.

— Надо же… И ты все это выложила Фанни Таррант?

— Да.

— Но предупредила, что говоришь не для записи?

— Нет.

Сэм закатывает глаза.

— Только этого не хватало!

— Я разозлилась. Была как в тумане. И не знала, что ее магнитофон работает на запись, пока она его не выключила. Когда вернулся Адриан, уже после ее ухода, я созналась ему в том, что натворила.

— И что он на это?

— Ничего. Ни одного слова.

— О Фанни Таррант?

— Вообще ни о чем. Он рта не открыл с того самого дня, разве что в присутствии посторонних. Тогда он принимается болтать, улыбаться, похохатывать, втягивает меня в разговор, словно ничего не случилось, но как только чужие уходят — будь то соседи, священник, уборщица, — он замолкает, только оставляет мне записочки.

Элинор роется в карманах, достает горсть сложенных, мятых бумажек и высыпает их на стол перед Сэмом. Он берет одну, разворачивает и читает: Завтра утром между половиной двенадцатого и часом дня мне нужна машина.Сэм подымает глаза на Элинор.

— Почему ты терпишь это безобразие?

— Наверное, потому, что чувствую себя виноватой. Я выдала его тайну.

— Но ты же нечаянно.

— Нет, не нечаянно, — с грустью признается Элинор. — Просто я потом пожалела о сказанном. Но было уже поздно.

— Все равно, он сам тебя спровоцировал. Довел тебя до этого… а сейчас он где?

— Наверное, спит еще. Он перебрался в гостевую комнату, ложится на час позже меня и поздно встает, чтобы не завтракать вместе. Мы и в самом деле с тех пор ни разу не садились за стол в одно и то же время.

Сэм задумывается на минуту. Потом говорит:

— Элли, поехали ко мне. Сейчас же. Оставь записочку ему. Это приведет его в чувство.

— Нет, Сэм, спасибо.

— Ты позволяешь ему обращаться с собой, как с преступницей. Это же дикость.

— Знаю, но…

— Одевайся, собирай вещи и поехали. Пока он не проснулся. Давай же. — Сэм вскакивает, словно для того, чтобы заразить ее собственной решимостью. — И больше никаких оков. Разве только ты сама не хочешь от них избавиться.

Элинор улыбается.

— Спасибо, Сэм, не могу.

— Но почему?

— Если я сейчас уйду, я больше не вернусь. Это будет конец.

— Ну, может, ваши отношения исчерпаны.

— Я не хочу развода, Сэм! — восклицает Элинор. — Все вокруг, все знакомые в разводе. Я знаю, как это действует на людей. И ты это знаешь. И не хочу проходить через это, тем более в моем возрасте. Нужно было решаться десять лет назад, если я вообще собиралась разводиться.

— Но если брак трещит по швам…

— Нет, с тех пор как мы сюда переехали, стало гораздо лучше, — возражает Элинор. — Адриан бывает очень мил, когда он в хорошем настроении.

— О-о, кто-кто, а я это знаю.

— А с тех пор, как он перестал писать романы, он почти всегда в хорошем настроении. — Она прибавляет: — Либо притворяется, что в хорошем — а в моем случае это одно и то же. — Попытка отшутиться дается ей с трудом — голос у нее садится.