Горькие ягодки
Шрифт:
Марианна
– Сколько у тебя новых друзей, появилось, Наденька, – добродушно говорит тёть Паша. Только сейчас за спиной ослепительно улыбающейся Элеоноры я вижу Дамира.
– Ой, и куда вы столько… Не нужно было… – произносит дежурную фразу тёть Паша, принимая из рук Дамира объёмистый пакет всё из того же нашего супермаркета.
– Только не начинай без нас, Марианночка! – просит тёть Паша, уводя на кухню оживлённого, порывающегося что-то сказать дядь Славу. Ох. Блин.
Зарозовевшая Надюшка принимает из рук Дамира очередной букет роз. На этот раз розовых.
Такие же светильники стоят и на многострадальном Надюшкином фортепиано, за которое я усаживаюсь, стараясь не смотреть в сторону Элеоноры и не слышать её противный щебет на тему какой у нас запутанный городок, и как же долго она искала Надюшкин дом, и что, если бы не Дамир, которого Элеонора уговорила ей помочь, она искала бы Надюшкин дом до утра.
Вместе с Дамиром искала бы, видимо. И вообще, о том, что такое телефон, Элеонора никогда не слышала? Не говоря уж о том, что она вообще-то была у самого Надюшкиного подъезда всего лишь позавчера. Не так уж и давно. А этот её лепет о запутанности нашего городка? Учитывая то, что она постоянно навещает здесь свою тётку, а наш городок совсем небольшой и вовсе не запутанный…
Нет, я нормально отношусь к этой очередной красавице. Я вообще должна быть ей премного благодарна за то, что она явилась своеобразным катализатором моего избавления от власти Андрея. От ненормальной власти.
Правда, несмотря на то, что разумом я вполне осознаю, что должна испытывать к Элеоноре лишь благодарность, особо добрых чувств к сей нежной красавице я всё равно не питаю. Напротив, она крайне раздражает меня своим видом и своей болтовнёй. Её слишком много.
Если Андрей с Анжелой, да и Дамир тоже, ведут себя в незнакомой в общем-то компании вполне соответственно и адекватно, не привлекая к себе особого внимания, то Элеонора явно решила стать королевой вечера. Типа, прекрасная москвичка снизошла до посещения нашей глухой провинции.
– Потише, потише, доченька, садись-ка лучше вот сюда, – слышу голос тёть Паши, культурно осаживающей шумную гостью.
– Да, да, потише, девушка, – говорит кто-то из наших ребят, не подпавший под действие чар прекрасной москвички. Элеонора наконец замолкает.
В комнате становится так тихо, словно я здесь одна.
– Ну что, тёть Паш, твою любимую? – улыбаюсь я Надюшкиной маман.
На сегодняшний день любимая песня тёть Паши в моём исполнении это та самая песенка про камушек в груди, с помощью которой Дашка когда-то пыталась составить психологический портрет Андрея, как она тогда выразилась, веселясь и иронизируя. Как давно это было. Какие весёлые и беспечные были мы с Дашкой тогда…
Вообще, что тёте Паше, что моей маме, нравятся простые сентиментальные песенки. Но их фавориты время от времени меняются. Предыдущим была «Калина красная». Говорят, у меня хорошо получаются такие вот душевные песенки. Мама считает, что я пою даже лучше Валентины Толкуновой, её любимой певицы. Мама говорит, что мой голос более бархатный. Но это же мама, понятно.
Беру первые аккорды, пробегаюсь по стареньким
клавишам. Надюшка, в отличие от меня, не очень-то хотела обучаться музыке и в своё время, ещё в первом классе, как-то долбанула молотком прямо по ноте до первой октавы. За что и получила по заднице от дядь Славы.Надюшкины родители очень хотели, чтобы доча играла на пианино, и в своё время, заняв недостающие деньги, купили ей подержанное, но в хорошем состоянии вот это фортепиано. А я часами занималась на нём же с Надюшкой сольфеджио, которое у неё совсем не шло.
Никак не могла Надюшка писать музыкальные диктанты. Не различала на слух звуки и всё. Её даже чуть не выгнали в своё время из музыкалки. Но, как сказал дядь Слава, научить можно даже медведя, и благодаря нашим многочисленным занятиям Надюшка свои законные тройки с двумя минусами по сольфеджио всё же получала.
А я каждой Надюшкиной тройке радовалась намного больше, чем своим пятёркам. Просто мои пятёрки мне ничего не стоили, а в Надюшку я вкладывала свой труд. Наверное, именно тогда я и захотела стать учителем. До сих пор помню, как я была горда, когда наша учительница по сольфеджио Эмма Семёновна первый раз сказала Надюшке: «Ну вот, наконец-то ты написала диктант всего с пятью ошибками. Можешь ведь, если хочешь, Надежда!»
Правда, с хором у Надюшки дела тоже шли не очень. Петь Надюшка не любила и не хотела. Поэтому на всех наших посиделках пою я. Отдуваюсь за двоих, как дядь Слава говорит.
Ну что ж, тишина в зале наступила. Мой главный слушатель тёть Паша уже уселась, подперев голову рукой, и ждёт свои камушки. Пора.
– «В этот вечер снова ждёт тебя другой…
Это он украл любовь у нас с тобой…»
Вообще, наша учительница по хору, Алла Филипповна, всегда говорила нам так: «Вы вовсе не обязаны плакать под песню сами. Более того, вы и не должны ни в коем случае этого делать. Но. Ваша прямая обязанность – заставить плакать ваших слушателей. Поэтому добавили немного трагизма и этот отрывочек ещё раз…»
Мне всегда было так смешно на уроках, когда Алла Филипповна говорила что-то типа, так, Марианна, теперь чуть повеселее, а здесь влей печали, так, молодец, молодец…
Поэтому мне легко петь эту песню, слова которой, может, и взяли бы меня за душу, если бы я не научилась абстрагироваться от текста.
– «Он тебя не пожалеет, не простит…
Твоё сердце разобьётся о гранит…»
Ах, ах, прямо про меня прежнюю… Смешно. Дурочка я была наивная… Всё представляла себе, что вот случится чудо и он когда-нибудь полюбит меня. Не полюбит, Марианна, успокойся. Максимум, захочет переспать. Когда рядом не будет более подходящей кандидатуры. Ненавижу его.
– «Твоё счастье разлетится на куски…
Ты с ума сойдёшь от горя и тоски…», – всё нормально, Марианна, всё ок. Как хорошо, что всё прошло…
Стоит растаять последним аккордам, как Анжела подбегает ко мне и обнимает, окутывая лёгким ароматом наверняка очень дорогих духов. Её глаза подозрительно блестят. Наивная ещё девочка.
– Да, Марианн, зря ты всё же в консерваторию-то не пошла, – говорит Верочка Амелкина, – ведь всей музыкалкой тебя уговаривали…
– Даа, такой талант пропадает… – вздыхает пригорюнившаяся тёть Паша, – и город бы наш прославила, Марианн…