Горькие ягодки

Это адресовано мне? Марианне Прохоренко? Такие горячие, такие… ох, такие откровенные, бессовестные, непристойные слова! Мне хочется бесконечно слушать его горячечный шёпот… Но я упираюсь ладонями в его грудь и пытаюсь оттолкнуть от себя.

– Ты… у тебя кто-то есть? – немного хрипло спрашивает он, отстранившись, но продолжая крепко держать меня за плечи, словно Андрей боится, что я вывернусь и убегу от него.

Я отрицательно качаю головой. Я почему-то не могу сейчас говорить, в горле пересохло и губы пересохли. И ещё начинает немного болеть голова. Наверное, от неудовлетворённого желания, что горячей волной дёргано пульсирует в моём теле. Хорошо, что Андрей держит меня. Мне кажется, стоит ему отпустить мои плечи, как я рухну безвольной тряпичной куклой к его ногам.

– Ты… Ты любишь Дамира? – вдруг спрашивает он.

– Какого Дамира? – удивлённым шёпотом переспрашиваю я. О чёрт, куда пропал мой голос?

– Тогда кто? Отец твоего ребёнка? Ты любишь его? Кто он? Он что, женат?

Андрей смотрит на меня требовательно. Вглядывается в глаза, будто пытается прочесть там ответ.

Я с трудом отрываюсь от его взгляда, смотрю по сторонам, словно пытаясь получить поддержку от серого полотна дороги, по которой проносятся редкие машины, от ликующей весенней зелени виднеющегося вдалеке леса, от яркого переменчивого весеннего солнца, что вдруг выглянуло очередной раз из-за туч и заиграло золотыми искорками в волосах Андрея.

Я отстраняюсь от Андрея, глубоко вдыхаю напоенный весенними ароматами воздух.

– Я просто не люблю тебя больше, Андрей, – говорю ему, глядя в его глаза цвета жаркого летнего неба.

Андрей вздрагивает, как от удара.

– Тогда это всё меняет, – глухо говорит он, – извини…

Он открывает для меня дверцу машины, потом не торопясь пристёгивает меня.

– Это действительно классно, что ты согласилась навестить нашу бабулю, – говорит он.

– Что здесь такого. У тебя отличная бабушка.

В дороге мы переговариваемся изредка. Никакой неловкости от произошедшего между нами, как ни странно, нет. Мне легко с Андреем. Мы говорим о том, какой большой уже стал Владька, Андрей рассказывает, как он боялся уронить Владьку на крестинах. И какой Владька был крошечный тогда.

И ещё говорит, что очень удивился, что крёстной Владьки была не я, а Сабина. Ещё рассказывает, что их с Анжелой бабуля в прошлом, оказывается, была балериной и даже танцевала в Большом театре, правда, не в основном составе. Ого! Ничего себе, прабабушка у Алёнки! Меня приводит в восторг это известие.

Но Андрей говорит, что танцевала бабуля недолго, так как случился Эдуард Андреевич. И бабушка Изабелла, ни секунды не раздумывая, поставила жирный крест на своей карьере, как она любит рассказывать. Когда же её сын подрос, бабушка Изабелла нашла себя в преподавательской деятельности.

– Разве бабуля не рассказывала тебе о своём балетном прошлом? – улыбаясь на моё искреннее восхищение, спрашивает Андрей. – Не успела просто. Подожди, ты ещё наслушаешься рассказов о знаменитом бабулином прошлом. Мы ведь съездим к ней как-нибудь ещё?

Меня застаёт врасплох вопрос Андрея. Мы… Я и он? Как это…

– Если ты не против, конечно, – продолжает он. – Если ты возьмёшь с собой свою дочку, то счастью бабули вообще не будет предела. Она обожает малышей. Ну, ты же знаешь, старый да малый…

Я настраиваюсь, готовлюсь, собираюсь с духом попросить Андрея остановить машину и сказать ему про Алёнку, но почему-то не могу подобрать слов. Хотя времени остаётся совсем мало, мы уже подъезжаем к нашему городку. Я отмечаю, что едем мы совсем не быстро. Наверное, это потому, что при большой скорости не очень поговоришь.

Около моего дома Андрей открывает дверцу машины для меня и подаёт мне руку. И задерживает мою ладонь в своей руке намного дольше, чем нужно. Я наконец решаюсь, облизываю вмиг пересохшие губы, собираясь начать говорить, но опять сбиваюсь от взгляда Андрея, прикованного к моим губам. Но нет, нужно всё-таки, Марианна, раз уж решила…

– Знаешь, Марианна, – тихо говорит мне вдруг Андрей, – мне жаль… – я замираю. Что? Что ему жаль? Что я не люблю его?

– Что твоя дочка не моя, – глядя мне в глаза, произносит он.

Небо, яркое весеннее ликующее небо, вдруг обрушилось на меня! И поглотило все звуки. Я слышу лишь его дыхание. Ведь он стоит так близко от меня. И отходить не торопится. Нужно сказать ему прямо сейчас. Говори же, не стой как придорожный столб, Марианна!

– Марианна, ты краску-то для оградок брать будешь? – я вздрагиваю.

Когда только к нам успела подойти Вероника Тарасовна, наша соседка со второго этажа? Вероника Тарасовна, как всегда, со своей объёмистой коричневой сумкой на колёсиках. В сумке что-то позвякивает.

– В хозяйственный краску завезли голубую. Вы же голубой оградки-то красите? – Вероника Тарасовна между делом сканирует Андрея острым проницательным глазом старейшего работника вневедомственной охраны.

– Голубой… Только у нас с прошлого года ещё осталась…

– А, ну ладно… А то взяла бы про запас, пока не подорожала-то…

– Пойдёмте, Вероника Тарасовна, я Вам помогу сумку по ступенькам донести, – предлагаю я, поскольку старушка, похоже, и не думает идти по своим делам. Ну, старый человек, ей всё интересно, что ж поделаешь.

– Я помогу Вам, – Андрей мягко берёт из старушкиных рук сумку, банки мелодично звякают друг о друга.

– Да ты бы, милок, помог бы лучше вон Марианне оградки-то покрасить, а то прошлые года они с матерью вдвоём ездили, а теперь-то дитё, дитё-то на кладбище не потащишь…

Вообще-то нас с мамой всякий раз возил дядя Миша. И Вероника Тарасовна об этом прекрасно знает…

глава 77

Марианна

– Доча, может, всё же дядю Мишу дождёшься? – мама с Алёнкой на руках стоит в коридоре, провожая меня.

– Не, мам, вдруг он задержится в своей командировке, а ближе к Пасхе и в автобус не влезть, сама знаешь. Я уж лучше сейчас. Доеду потихоньку, всё сделаю там спокойно, чего такого…

Я последний раз проверяю, всё ли взяла для приведения в порядок наших могилок. Прокручиваю в голове порядок действий. Сначала к бабушке с дедулей, а потом к папе. Помою памятники, уберу мусор, подкрашу оградки. Ну да, к сожалению, мне нужно на кладбище, что поделать. Не у всех живы дорогие люди.