Горький шоколад
Шрифт:
— А я и не поверила, — насупилась было Эль, но почти тут же потупилась. Ее щеки заметно покраснели.
— Прости, если помешал, но мне жутко интересно. Правда. Что ты тут делаешь?
— Что девушка делает на кухне? — вскинула брови Эль.
— Я к тому, что у нас же есть первоклассный повар. Или он все-таки не столь хорош в готовке, как я думал?
Гостья снова уставилась в пол, разглядывая свои странные тапки… тапки — она их сегодня впервые одела? Большие и лохматые, как два меховых шарика, к тому же с ушами, глазами-пуговицами и носом.
— Какие звери… — взгляд Макса потянулся выше, по
Габриэль выглядела одновременно и сексуально, и невинно. Почему-то сейчас Максу она напоминала одуванчик — едва дотронься, дунь — и исчезнет, как мираж.
Эль поежилась под его взглядом, переступила с ноги на ногу. Руки ей явно мешали — девчонка просто не знала, куда их деть.
Смешная и неопытная…
Макс почувствовал, как в штанах становится непокойно.
Неопытная…
Да, он бы мог ее научить… так многому.
— Завтракать будешь? — тихо проговорила Эль.
— Только если это будут те самые знаменитые панкейки, — улыбнулся он. Усилием воли заставил себя перестать раздевать ее взглядом и усаживать прямо на стол, чтобы раздвинуть ей ноги и попробовать на вкус.
Девчонка сразу оживилась, перестала пялиться на свои лохматые тапки.
— Ты ешь бананы? — спросила несколько поспешно, как показалось Максу.
— Утром я ем все.
«Особенно люблю краснеющих девственниц…»
Эль ответила ему улыбкой, развернулась к столу.
— И я тебе помогу, — Макс быстрым шагом направился к ней, — даже если ты против.
Уж лучше чем-то занять руки и отвлечься, чем пялиться на ее задницу, как подросток с острым приступом спермотоксикоза.
— Ты умеешь готовить? — Эль посмотрела на него с недоверием.
— Нет. Но отлично умею помогать.
— А как же пробежка?
— Что ж, придется пропустить, — вздохнул Макс. — Это же будут диетические панкейки, правда?
— Нисколько, — показала ему язык Эль. — Съешь такой — и сразу станешь толстым. Придется весь гардероб менять.
— Тогда ты съешь в два раза больше. Ну, что мне делать?
— Для начала помыть руки. Тесто у меня почти готово. — Она показала ему глубокую прозрачную чашу, в которой плескалось нечто не особенно аппетитное.
Макс повиновался.
— Теперь нам нужен банан. Нет — два.
— Может, три? — Макс раскрыл холодильник, придирчиво осмотрел полки.
— Можно даже четыре, но два придется съесть тебе. Не забудь их тоже помыть.
А ведь насколько она изменилась, когда попала в спокойную и обыденную атмосферу. Куда только делась вся зажатость? И голос уверенный. Командует им, словно бойкая женушка.
— Готово. — Макс протянул пару бананов.
— Теперь надо сделать из них кашу.
— Сварить что ли?
Эль посмотрела на него, как на идиота.
— Нет — просто размять хорошенько. Чтобы не было комков.
Она взяла банан, быстро очистила и, разломив на несколько частей, принялась разминать прямо в руках. Вот так запросто — не стесняясь и не обращая внимания на озадаченную физиономию Макса.
— Ты можешь использовать вилку, — посмотрела на Макса с хитрым прищуром, будто разрешала откусить от самого вкусного в мире торта.
— Ты так и не сказала, почему
вдруг пришла сюда.Эль мягко улыбнулась своим мыслям, пожала плечами. Затем обвела кухню взглядом.
— Я скажу глупость, но ты сам меня вынудил.
Макс молча ждал продолжения.
— Для меня это как музей. Ты только ничего плохого не подумай. Я просто хотела посмотреть на хорошую кухню. А твой повар оказался так любезен, что не прогнал меня и даже позволил немного помешаться у него под ногами.
— Я думал, музей — это картины.
— Ну, картины — само собой. И вообще, — она посмотрела на него, непроизвольно поднесла ко рту измазанный в банане палец, облизала его, — я просто любопытная гостья, со мной держи ухо востро.
Макс не мог не проследить, как ее язык обхватывает один палец, другой, как скользит, слизывая сладкие остатки пюре.
— Чего? — остановилась Эль. — Ой, прости. Плохая привычка, и, боюсь, ее не искоренить.
Она отошла к раковине, включила воду.
Макс только усмехнулся про себя. Плохая привычка? Вот уж нет! Отличная привычка. Это заводит и будоражит воображение. Возможно, он больной озабоченный ублюдок, но вместо пальцев ее язык мог бы…
«Нет! Нет!»
— Как твой банан? — как ни в чем не бывало, спросила Эль.
— Отлично, так и просится в рот, — брякнул он, не думая.
Габриэль странно серьезно на него посмотрела, на что Макс тут же показал ей тарелку с готовым банановым пюре.
— Очень хорошо. Осталось все перемешать и можно жарить. Ты когда последний раз жарил… — понимает ли она всю недосказанность своей фразы? — что-нибудь?
Будь они знакомы несколько ближе… совсем близко, до состояния одновременного оргазма, этот разговор мог бы получиться крайне забавным — мог бы даже стать прелюдией к куда более интимному завтраку.
А пока надо взять себя в руки и начинать думать головой, а не членом. Нечего смущать девочку намеками. Еще не хватало, чтобы у него окончательно встал — тогда придется куда-то прятаться или трусливо бежать с поля боя.
— Давно жарил, каюсь. Но уверен, что справлюсь.
Странное дело, Макс уже давно не помнил за собой робости по отношению к тем, с кем хотел переспать. Ему отказывали очень редко. Понятно дело, первоочередную роль в положительном ответе потенциальной любовницы играло его положение и состояние. Но случалось, что знакомиться приходилось там, где о нем и не слышали или не знали в лицо. Тогда в ход шло обаяние. И опять же — почти никаких промахов. Сейчас же, со своей гостьей, он ощущал себя нерасторопным прыщавым подростком. И это притом, что на языке вертелась сотня-другая интимных намеков, а в голове вспыхивали картинки одна развратней другой. И Макс отлично знал, что и как сделать. Но не делал. И даже не говорил. Почти.
— Тогда включай плиту.
Первый готовый панкейк, еще обжигающе горячий, что и в руках не удержать, торжественно разрезали надвое и попробовали тут же, дуя на свою половинку и откусывая по маленькому кусочку. Распробовать особенно не удалось, но желудок Макса, получивший первую порцию завтрака, тут же отозвался звонким урчанием.
Эль довольно заулыбалась.
— Если мы поскорее не сделаем еще, — шепотом, как будто сообщая великую тайну, проговорил Макс, — боюсь не утерпеть и поддаться голоду.