Горький вкус любви

Иногда я представляю себя калекой, сидящим у твоих ног. Я смотрю на твое лицо, смотрю, как твои губы произносят мое имя, как твои ресницы вздрагивают при звуке моих слов, как вздымается твоя грудь, наполняясь моей любовью.

Как бы я хотел, чтобы все мы в этой стране были одинаково слепыми, а значит — спрятанными друг от друга. Тогда я нашел бы тебя по твоему аромату, и когда наши лица встретились бы, я целовал бы тебя беззвучно, но, о, как страстно.

Я видел тебя во сне, хабибати. Я видел, как ты входишь в парк. Все цветы в нем напились моей тоски, и их бутоны опали на безутешную землю. Обещаю, что скоро этот сад вновь зацветет, а дом твой станет розовой лилией, вознесшейся на белом облаке над всей Аль-Нузлой.

7

На следующий день она, наконец, появилась. Это случилось в воскресенье, во второй половине дня. От дождя, прошедшего прошлым вечером, не осталось и следа. Палящее солнце испарило всю влагу и прогнало людей в относительную прохладу домов. Я стоял на тротуаре напротив заветного дома. Из подъезда вышла женщина. Мой взгляд метнулся к ее обуви, и я застыл: розовые туфельки!

Она посмотрела по сторонам и поманила рукой в перчатке, чтобы я следовал за ней. Перейдя через дорогу, я едва успевал за девушкой, торопливо шагавшей по улице. Внезапно из ее рук выпал квадратик бумаги.

Хабиби, пожалуйста, прости меня за то, что не смогла прийти к тебе раньше. Помнишь, я предупреждала тебя, что не могу распоряжаться своим временем. Мне жаль, но подобное может случиться снова. В этот раз меня удерживало непредвиденное событие личного характера. Я бы очень хотела поделиться с тобой, только в записке всего не расскажешь, дорогой мой.

Но сейчас уже всё уладилось, и я так счастлива снова быть рядом с тобой, идти по той же улице, что и ты.

Я видела из окна, как ты стоишь напротив дома, в такую жару! Меньше всего мне хотелось, чтобы ты так мучился из-за меня. Видела я и то, как религиозная полиция выплеснула на тебя свой гнев. Твои ресницы, хабиби, ни разу не дрогнули, когда дубинка опускалась тебе на спину. И когда прошлой ночью вдруг пошел дождь, я подошла к окну, потому что не могла спать, и увидела тебя, стоящего во весь рост. Твои губы шевелились. Как бы я хотела, чтобы ветер принес мне твои слова. Как бы я хотела, чтобы руки мои дотянулись до твоего лица. Взамен я достала из медальона твой портрет и поцеловала тебя в губы.

Дорогой, не пиши мне записок — я не смогу нагнуться за ними на улице, на виду у всех. Даже когда я сама бросаю тебе свои послания, я ужасно нервничаю. Мне рассказывала подруга, что несколько дней назад религиозная полиция поймала одну девушку, всего в трех кварталах отсюда, когда она бросала записку юноше. Но у меня есть идея. Давай встретимся в йеменском магазине завтра, в половине второго. Мы пойдем туда с матерью сразу после молитвы. Всё, что ты скажешь продавцу, отскочит от стен и окажется в моих ушах, тоскующих по твоему голосу.

Салам от всего сердца.

Остаток дня я провел, репетируя то, что скажу завтра в йеменском магазине. Я намерен был произнести нечто такое, что потрясет всю Джидду. Но в голову ничего не приходило. Фразы, которые я составлял в уме, рассыпались, когда я пытался проговорить их вслух. Всю ночь я не спал, подбирая слова, достойные моей любви.

Я вошел в магазин. Хозяин был занят — выставлял на полку за прилавком пачки сигарет. Часы на дальней стене магазина показывали двадцать пять минут второго. Как обычно, в воздухе витал аромат благовоний, а из музыкальной колонки под потолком лились тихие суры из Корана. Хозяин магазина обернулся и посмотрел на меня насмешливо.

Я неспешно прогуливался между рядов. В самой глубине магазина мое внимание привлекла изящная курительница благовоний, сделанная из коричневой глины. Я перевернул ее и прочитал наклейку снизу, где сообщалось, что слепил ее Мариб из Йемена, земли царицы Оавской. Хозяин магазина буркнул, подойдя ко мне:

— Ты же знаешь, что тебе это не по карману. Поставь курительницу, бери свою «пепси» и выметайся.

С банкой в руках я встал перед прилавком. На часах было уже тридцать пять минут второго, а она так и не пришла. Пришлось мне возвращаться к холодильнику, чтобы поменять там банку с напитком на другую.

— А чем эта тебе не понравилась? — недовольно спросил торговец.

Я не ответил. Поставив банку на прилавок, я молча разглядывал интерьер магазина. Рядом с полкой с сигаретами висел пейзаж с изображением Мекки. Соседняя полка была отдана желто-белым банкам с сухим молоком. Напротив висели яркие йеменские ткани.

— Ну же, — сказал хозяин магазина. — Тут тебе не музей. Плати и уходи.

И тут послышались шаги. Я повернул голову. В магазин входили две женщины, и одна из них была в розовых туфлях.

— Поторопись, — не унимался несносный лавочник, — у меня нет времени заниматься тобой весь день.

А я не мог сказать ни слова.

Оторвав взгляд от хозяина магазина, я оглянулся. Изящные розовые туфельки казались такими неуместными рядом с грязными коробками на полу магазина. Девушка стояла между двумя рядами полок, вне поля зрения лавочника. Одной рукой, затянутой в перчатку, она приподняла абайю, чтобы показать мне свою правую лодыжку. Впервые я увидел дюйм кожи — ее кожи. Я закрыл глаза, едва не падая от избытка чувств, но перед этим успел заметить маленький шрам на ее лодыжке. Я так долго мучился сомнениями, гадая, не гоняюсь ли я за привидением. Но вот эта женщина, она существует! Доказательством была темная, блестящая, гладкая кожа ее лодыжки. Моя мечта о любви обрела вторую жизнь. Я чуть не прыгал от счастья. Шрам на ее ноге напоминал татуировку, он был короткий и изогнутый, словно ожерелье черных камушков, приставших к ее коже. Наступит ли день, когда я смогу обхватить ладонями ее ногу и покрыть шрамик поцелуями, медленно, с любовью, чтобы стереть ту боль, которую он ей когда-то причинял?

И внезапно голос вернулся ко мне, правда, поначалу робкий и едва слышный.

— Как поживаешь? — спросил я у продавца.

— Что? Говори громче, мальчишка! — рявкнул он.

— Я сказал, что сегодня хороший… во имя…

— Погоди, — остановил он меня и повернулся, чтобы выключить радио. — Что ты сказал?

Я сделал глубокий вдох и произнес уже с большей уверенностью:

— Просто я хочу сказать тебе то, что давно уже копилось в моем сердце.

— С каких это пор ты научился говорить? Я и не знал, что в твоей бестолковой голове есть язык, — ядовито усмехнулся торговец.

— Этот маленький шрам на твоей лодыжке вдохновил меня.

— На моей лодыжке? Эй, господин…

— О свет моей души, как же счастлив я, что наконец мы можем познакомиться. Меня зовут Насер, и я из Эритреи.

— Мне нет никакого дела до того, как тебя зовут и откуда ты родом! — воскликнул озадаченный хозяин магазина.

— Мне двадцать лет, и десять из них я прожил в этой стране.

— Ну да, это я знаю. Все эти годы ты ходишь в мой магазин, — ответил он.

— Твоего имени я не знаю, но хотел бы звать тебя Фьорой, если ты не против. Это итальянское слово, оно означает «цветок».

— Меня зовут не Фьора, а Сафван Саад Шакир, мой мальчик, — заявил продавец и перегнулся через прилавок, чтобы схватить меня за плечи. — И я давно сказал бы тебе это, если бы ты потрудился спросить. А теперь убирайся отсюда, а то узнаешь, какой у меня кулак.

Он с силой толкнул меня. Спиной вперед я перелетел через проход и смог остановиться только возле полок, но тут же вернулся к прилавку и добавил:

— Мне нужно столько всего тебе сказать, но еще больше я хотел бы услышать тебя.