Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
— Не забывайте, вы — наш Иоанн Креститель, — говорил Лэнвуд. — Прокладывайте же нам путь.
— Берегите себя, — сказала Лоис.
— И пиши изредка, — прибавила Джо Фэрз.
— Спасибо за все, Джо, — сказал Эдибхой. — Вы обе много сделали для всех нас, а ты очень много сделала для меня. Спасибо! И вам, Лоис, спасибо. Берегите тут моего земляка.
Все были немного навеселе. Даже Лэнвуд и Удомо. Выпито было две бутылки шампанского.
— Приготовь мне там домик, — сказал Мхенди, — и пусть меня ждет в нем простая милая
— Будет сделано, друг! Будет сделано!
— Прошу пассажиров занять места, — раздался голос кондуктора.
Эдибхой повернулся к Удомо, улыбка исчезла с его лица. Глаза стали холодными и серьезными.
— Что ж, земляк, пора…
— Да, — сказал Удомо, — и помни, я жду.
Они крепко пожали друг другу руки. Удомо почувствовал, что Эдибхой кладет ему что-то в карман.
— Тебе они здесь пригодятся.
— Для меня важнее другое.
— Я знаю, земляк. И не подведу.
Кондуктор быстро шел вдоль состава, закрывая двери.
— О, Дик… — Казалось, Джо Фэрз только сейчас поняла, что он действительно уезжает. Она порывисто обняла его и отвернулась.
Эдибхой пожимал всем руки.
— Побыстрей! — крикнул кондуктор и, приложив к губам свисток, засвистел.
Эдибхой вошел в вагон. Поезд тронулся.
«Вот так и он уедет», — подумала Лоис. И тут же почувствовала на себе внимательный взгляд Мэби.
— Вот так и он уедет, — прошептала она.
— Так уедем мы все. Мы принадлежим Африке, а не Африка нам.
Эдибхой высунулся в окно вагона.
— Теперь все зависит от тебя, — крикнул Удомо. В голосе его звучало волнение.
Эдибхой молча кивнул. Его белый платок долго трепетал в окне, пока наконец не исчез из виду.
— Начало положено, — сказал Лэнвуд.
Удомо сунул руку в карман и нащупал пачку фунтовых банкнот, которые положил туда Эдибхой.
— Да, — сказал он, — начало положено. Пошли!
Когда они выходили из здания вокзала, Лоис взяла его под руку.
В тот же вечер Удомо перевез к ней свои вещи.
Месяц спустя Джо Фэрз потеряла работу.
В свое первое безработное утро она вышла в гостиную в легком халатике. Удомо сидел за письменным столом в углу возле стеклянной двери — он превратил этот уголок в свой кабинет — и читал первое письмо от Эдибхоя.
— Привет, Майк! Вы уже завтракали?
Он на миг поднял глаза:
— Давным-давно. Вместе с Лоис.
— Несколько дней я буду отсыпаться. Боже, до чего хорошо не работать. Эту неделю я, пожалуй, не буду искать новую. Хотите кофе?
— Хочу.
Она пошла варить кофе.
«Пустое письмо, — разочарованно думал Удомо. — Правда, Эдибхой недавно приехал. Глупо ожидать чего-то, кроме известия о приезде. И все же…»
Он отложил письмо и стал перепечатывать статью для следующего номера «Освободителя». Если бы только можно было печатать его в типографии! Эти проклятые восковки съедали у них с Лоис все время. Ничего, когда-нибудь
у них будет и типография. Он работал, не отрываясь, пока не вошла Джо Фэрз, неся поднос с кофе и завтраком.— Ух, какая роскошь! — воскликнула она.
Она поставила поднос на табурет, бросила на пол подушки с дивана и уселась, прислонившись спиной к стеклянной двери. Длинные золотистые волосы в беспорядке падали ей на лицо, рассыпались по плечам. Халатик распахнулся, обнажив ногу до самого бедра.
— Вот это жизнь! Как жаль, что я потеряла работу сейчас, а не когда вы с Лоис были на юге. Я бы приехала к вам. Обожаю солнце!
Удомо взглянул на ее стройную обнаженную ногу.
— Вам не мешало бы одеться.
Джо покатилась со смеху.
— Ну, Майк, не разыгрывайте из себя святошу.
— Мне нужно работать.
— А я вас отвлекаю? — Она, казалось, была в полном восторге.
— Да! — холодно ответил он.
— Разве я вам не нравлюсь?
— Вы мне нравитесь, но мне нужно работать. Можете помочь мне, если хотите.
— Нет, только не сегодня.
— Тогда уходите и не мешайте мне.
Она наблюдала за ним, сдвинув брови.
Он снова принялся печатать, но сосредоточиться уже не мог.
— Майкл! Так вас называет Лоис. Майкл! Она выговаривает это имя, будто поет. Майкл!
Он старался не смотреть на ее ногу, но глаза не слушались его.
— Если вы будете мне мешать, я скажу Лоис.
— Большой, сильный Майкл жалуется Лоис, — насмешливо воскликнула она. — Ну и жалуйтесь на здоровье! А что вы ей скажете? Что если бы у вас этого не было на уме, то и я бы об этом не подумала?
— Неужели вы могли бы предать свою подругу?
— А вы, Майк, неужели вы могли бы предать любимую женщину, да еще ту, которая боготворит землю, по которой вы ступаете?
Она встала. Удомо не сводил с нее глаз. Он чувствовал, что пьянеет при мысли о ее молодом теле, стройных ногах, скрытых теперь халатом, от вида ее золотистых волос.
Она взяла поднос и пошла к двери.
— Джо…
Она обернулась.
— Что вам?
— Лоис — ваша подруга.
— И ваша любовница.
— Не стоит о ней так говорить.
— Но это так.
— Она хороший человек.
— Совершенно верно. Я ухожу.
Он встал и двинулся к ней.
— Поздно.
— Я знаю, что поздно. Вы уже предали ее.
— Почему вы это сделали?
— Потому что я— женщина, потому что я молода, потому что я ей завидую — вы ведь все любите ее, — потому что мне приятно сознавать свою силу и потому что это вы…
Он коснулся ее и почувствовал, что она вся дрожит. Дрожь охватила и его. Он притянул ее к себе одной рукой. Взял у нее поднос и поставил на стул. Она вздохнула, открыла дверь и первая пошла по коридору к себе в комнату. Глаза у нее сияли торжеством. Она переступила порог, повернулась к нему, подняла глаза на него, и ей вдруг стало страшно…