Горняк. Венок Майклу Удомо

Удомо стал протискиваться сквозь толпу. Шум стоял несусветный. Скопление множества человеческих тел в одном месте точно усиливало жару, делало ее нестерпимой. Чем ближе к центру, тем разнообразнее и дороже становились товары. Здесь уже торговали машинами и мебелью. Удомо подошел к долговязому юноше, стоявшему у входа в огромный павильон, где, по-видимому, можно было купить все на свете.

— Где я могу найти Селину? — Здесь не приходилось орать во все горло: было относительно тихо.

Юноша оценивающим взглядом оглядел Удомо.

— А кто ее спрашивает?

— Я. Где можно найти ее? Она говорила, что всякий скажет.

— Вы с ней знакомы?

— Да. Может, теперь вы скажете, где она?

— А кто вы такой?

Удомо с трудом сдержался.

— А вам-то что? Я — Удомо, и я хочу видеть Селину.

Он повернулся и пошел к другому ларьку. Юноша мгновенно переменил тон.

— Мистер Удомо! Подождите, пожалуйста, сэр! Одну минутку, пожалуйста!

Он скрылся за грудой ящиков. «Кажется, знает меня», — подумал Удомо. Теперь минута-другая не имела значения. Оказывается, не так просто найти Селину, как она рассказывала.

Молодой человек вернулся. Следом за ним шла Селина.

— Селина! — воскликнул Удомо.

Он успел забыть, как высока она, как невозмутимо держится. Встретив ее спокойный взгляд, он сразу вспомнил бесконечные дни, проведенные на пароходе в грязи и духоте третьего класса.

— А я думала, вы обо мне забыли, мистер Удомо, — сказала она.

И медленно оглядела его с головы до ног. Она отлично помнила, каким он был на пароходе. Отутюженный пиджак — теперь он как жеваный. Сверкавший белизною воротник рубашки — теперь он посерел от грязи. И этот самый галстук был когда-то без единой морщинки. Брюки на коленях пузырятся, складок нет и в помине. Каблуки совсем стоптаны. Левый ботинок лопнул, и, если бы не носок, мизинец торчал бы наружу.

Селина перевела взгляд на лицо Майкла. Похудел. Скулы и подбородок обозначились резче.

Удомо улыбнулся. Глаза их встретились, и она поняла, что он прочел ее мысли. Он чуть заметно повел плечом. Нет, он не изменился. Она ошиблась. Рубашка, пиджак, брюки, ботинки — все это не так уж важно, в конце концов. А вот то, что она еще тогда подметила в его глазах, осталось. Он пришел не потому, что его прижала жизнь.

— Идемте, — сказала она.

Юноша отступил в сторону. Удомо прошел вслед за Селиной за ящики. Они отгораживали небольшое пространство. Там стоял стол, стулья и узкая раскладушка, на которой спал ребенок. Земляной пол был покрыт ковром.

— Да у вас тут настоящая комната, — сказал Удомо.

— Это и есть комната, — ответила она, — я здесь провожу целые дни.

Удомо взглянул вверх — над головой было синее безоблачное небо.

— Брезентовая крыша натягивается в два счета.

— Здесь можно ночевать, — сказал он.

— А я и ночую иногда… Садитесь, мистер Удомо.

Удомо сел напротив нее. Она сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

— Вы взглянули сейчас на меня и подумали: «А он изменился». Да, мне пришлось нелегко, о чем красноречиво свидетельствует хотя бы эта дыра в ботинке. Но я пришел не поэтому. Помните, вы сказали мне, чтобы я пришел к вам, когда настанет час действовать. Этот час настал. И я пришел к вам. Но если вы, как некоторые другие мои знакомые, предпочитаете иметь дело с теми, у кого есть деньги, я сейчас же уйду.

— Не уходите. Рассказывайте.

— Как только я вернулся, я начал издавать газету.

— Знаю. Моя дочь читает мне вашу газету каждый день. И я думаю: да, он говорит правду. Но мы и без того знаем правду. А что делать, он нам не говорит. Вот дочка и читает мне газету каждый день, а я жду.

— Деньги для издания газеты дали мне три коммерсанта.

— И это я знаю.

— А то, что без их указки я шагу не могу ступить, это вы знаете?

— Нет, не знаю.

— Так вот, сначала они боялись за свои деньги. Потом стали бояться прогневить англичан и Совет вождей и старейшин. А теперь поняли, что при помощи газеты можно торговаться с Эндьюрой. Они говорят ему: «Мы угомоним Удомо, а вы сделайте для нас то-то и то-то». Они знают теперь, какое сильное оружие — газета…

— Вы им это показали.

— Я не думал, что имею дело с жуликами. Я понимал, что они преследуют свои интересы, но я не знал, что они жулики…

— А вы не можете порвать с ними?

— Газета мне необходима. Кроме того, я подписал с ними контракт на год.

— Значит, целый год вы будете ходить у них на поводу?

— Вот об этом я и хотел поговорить с вами.

— Я слушаю.

Она встала, зажгла примус и поставила на огонь чайник.

— Эта забастовка в порту… — медленно начал он. — Вы читали, что я писал о ней?

— Лучше всего вы написали в первый день. Вы тогда сказали всю правду.

Горькая усмешка скривила губы Удомо.

— Да! Но в тот же день все трое явились ко мне. Они видели Эндьюру, и тот предупредил их, что правительство может прикрыть газету.

— И на следующий день вы немного сбавили тон?

— Да, на следующий день я немного сбавил тон. А ведь эта забастовка могла бы стать началом. Но мне нужна помощь. Меня наверняка посадят в тюрьму, так пусть хоть недаром. Поэтому я и пришел к вам.

Селина, достававшая в этот момент чашку, застыла на месте. Затем повернулась к Удомо. Чайник закипел. Проснулся и заплакал ребенок. Она все смотрела на Удомо. Наконец отвела от него глаза и пошла к раскладушке. Одной рукой расстегнула платье, другой взяла ребенка. Ребенок потянулся к ее груди и сразу же перестал плакать…

Селина повернулась, и Удомо увидел на ее губах улыбку. Впервые он видел, как она улыбается.

— Расскажите мне, что вы надумали, — сказала она.

Селина заварила чай, налила и подала ему чашку.

Удомо выпрямился. Теперь улыбался и он.

— От вас я вернусь в редакцию. Сяду за стол и напишу воззвание. Я призову народ восстать против чужеземцев и потребовать права на самоопределение. Я скажу ему, что Совет вождей и старейшин во главе с доктором Эндьюрой — слепое орудие в руках англичан. Я скажу, что настало время борьбы за то, чтобы мы сами и каша земля освободились от ига чужеземцев. Мы выпустим очередной номер газеты. Воззвание будет на первой странице. Завтра весь народ узнает о нем.

— И вас арестуют.

— Да.

— И что тогда?

— Тогда вы и мой друг Эдибхой объедините вокруг себя народ. Лидеры портовой забастовки помогут вам. Я уже говорил с ними.

— А потом мы соберем деньги и уплатим за вас штраф?

— Нет! — крикнул Удомо.

Селина усмехнулась.

— Зачем же сердиться, мистер Удомо?

— Ни в коем случае не платите никаких штрафов. Я должен отсидеть положенный срок. Ваше дело — поддерживать в народе брожение и создать партию, которая поведет его к свободе. Вы не понимаете, Селина, ведь в тюрьме я буду той силой, которая сплотит народ. Ну как, вы поддержите меня?