Горняк. Венок Майклу Удомо

Селина встала и подошла к нему, придерживая одной рукой ребенка. Ее глаза сверкали. Она присела перед ним, как в реверансе, затем взяла его правую руку и прижала к губам.

— Ты задумал такое дело и еще спрашиваешь, поддержу ли я тебя?

Он встал. Казалось, сама земля вселяет в него новые могучие силы.

— Я готов умереть за мой народ.

— Мы хотим, чтобы ты жил, Удомо, и освободил нас. Иди и пиши воззвание. Мне нужно еще многое сделать, со многими поговорить. Почему ты не пришел раньше?

— Я только сегодня понял, что надо делать. И сразу же пришел к вам.

— Ладно. Нам нужно кое-что обсудить до того, как они заберут тебя. Я пришлю машину — ты закончишь работу и сразу приедешь ко мне.

— Я кончу, наверное, очень поздно, за полночь. Это воззвание надо писать с умом.

— Ну что ж, значит, сегодня мы не будем спать. За ночь мы обсудим, что делать завтра, что делать потом. А твой доктор, он хороший человек? На него можно положиться?

— Вы сами увидите, когда познакомитесь с ним.

— Хорошо. Я пошлю за ним машину. Мы успеем поговорить до твоего прихода. Времени у нас мало, а дел много. Ты поужинаешь и отдохнешь у меня, когда кончишь. А теперь иди, Удомо!

Селина вышла с ним. И сразу же на них обрушился шум базара. Удомо забыл, где он находится, и теперь это вавилонское столпотворение оглушило его. Как странно, в комнатку Селины шум не проникал вовсе. Селина велела юноше привести нужных ей людей. Затем повернулась к Удомо.

— А денег тебе не нужно, Удомо?

— Нет! — Он быстро зашагал прочь, расталкивая толпу.

— Сегодня я устрою в твою честь пир, — крикнула ему вслед Селина.

Корректоры уныло читали гранки.

— Был кто-нибудь?

Бодрые нотки в голосе Удомо заставили их встрепенуться.

— Один из директоров заходил, — ответил старший.

— Ну и что?

— Прошел к вам в кабинет, прочитал гранки первой страницы. Мы сказали ему, что она вам не нравится, а он ответил, что хозяин здесь он. — Корректор выжидательно замолчал, но Удомо не раскричался, по обыкновению, и он продолжал — Директор тут кое-что подправил и сказал, что если вы будете против, то чтоб сообщили ему до того, как пустите газету в печать. Сказал, что будет ждать вас у себя в конторе до пяти.

— Уже почти пять, — сказал Удомо. — Беги скорее к директору, скажи, что все в порядке. Я принимаю его поправки. Иди, иди. Что ты на меня так смотришь? Директоров раздражать нельзя. Кто нам дает деньги?

— Но, мистер Удомо, сэр!

— И возвращайся поскорее. У нас еще много дел.

Старший корректор с явной неохотой пошел вниз.

— И чтобы никто не отрывал меня, никто.

Он вошел в свой кабинет, одним движением руки очистил стол и рванул к себе машинку. Увидел, что вместе со всем остальным скинул на пол и бумагу, усмехнулся. Встал на колени, собрал рассыпавшиеся листы. Сел за стол, вставил лист бумаги и застучал на ветхой машинке. Первые слова ложились на бумагу неуверенно.

«ВОЗЗВАНИЕ К НАРОДУ!

ЧАС СВОБОДЫ ПРОБИЛ!

Народ Панафрыки! Час свободы пробил! За дело! В порту бастуют наши братья. Это только начало. Они бастуют, потому что не хотят больше быть рабами».

Он писал долго, не отрываясь. Потом закрыл глаза и откинулся на спинку стула. У него закружилась голова от слов, которые он написал. Дело сделано! Путь назад отрезан. Он открыл глаза. Прочитал написанное. Кое-что подправил. Да! По-другому нельзя. В большинстве своем это люди темные, поэтому надо писать понятно, лозунгами. Теперь дело за остальными— за Эдибхоем, за Селиной, за портовиками. А что, если поражение и он долгие годы будет гнить в тюрьме, забытый всеми? Нет!.. Он встал, отпер дверь и позвал корректоров.

— Видел директора?

— Видел, — сказал старший.

— Ну, что он?

— Обрадовался. Сказал, наконец-то вы ума стали набираться, а сам смеется. Значит, говорит, зря я распорядился, чтобы наборщик не принимал от него никаких сумасбродных статей.

— Отлично! А теперь прочтите вот это. — Он пододвинул им воззвание.

Они читали, стоя рядом, склонившись над его столом. Когда они подняли на него глаза, он облегченно вздохнул. Ему нужно было знать, какова сила его слов, — их лица сказали ему это.

— Бог мой! — Старший корректор даже задохнулся.

— Так ведь это… это… — сказал второй и вдруг заорал во все горло: — СВОБОДА!

— Давайте за дело! Это надо набрать сегодня же.

— Но ведь вас арестуют, — сказал старший.

— Несомненно, — улыбнулся Удомо.

Он понимал, что отныне каждое его слово, каждый жест должны быть рассчитаны на публику.

— Печатать будем, пока хватит бумаги. Истратим всю бумагу, какая есть. Завтра она уже не понадобится. Каждый заберет с собой по пачке газет. Они постараются конфисковать весь выпуск.

— Слушаюсь, сэр! — Глаза младшего корректора сияли.

— А наборщик? — сказал старший. — Он не станет набирать это. Не станет — я его знаю. Он только взглянет и сразу побежит с доносом к директору, а то и в полицию. Он ведь трясется за свое место.

— А ты? — спокойно спросил Удомо.

— Вы же знаете, что я с вами.

— Хорошо! Настанет день, и ты будешь редактором нашей газеты. Настоящей газеты.

— Но как же быть с наборщиком?

— Он любит выпить, — сказал младший корректор.

— А его помощник не мог бы набрать?

— Помощник и делает всю работу, — сказал старший.

— Ты думаешь, он согласится набрать это, если старик уйдет?

— Он готов за вас в огонь и воду, — быстро ответил младший корректор.

— Куда же деть старика? — спросил старший.

— Ты знаешь Селину? С рынка?

— Кто не знает Селины? Она ворочает большими делами. Богатая женщина.

— Сходи к ней. Скажи, что я послал. Объясни, что из-за старика может все сорваться. Скажи, что он любит выпить.

— Все?

— Да. Хотя постой. Скажи еще, что нам нужны деньги на такси, и узнай у нее адреса, где можно спрятать газеты от полиции. Иди скорее, пока она еще на рынке.

На этот раз старшего корректора подгонять не пришлось. Вернулся он очень скоро. Вытащил из кармана толстую пачку денег.

— Селина говорит, через пятнадцать минут старика здесь не будет. Она сама приехала за ним и меня подвезла. Сказала, что подождет, пока я поднимусь наверх, и тогда пойдет к старику.

Удомо кинулся к окну и успел увидеть, как внизу в дверях типографии мелькнуло платье Селины. Немного погодя она вышла в сопровождении старика. Они о чем-то поговорили, затем старик вошел в дом.