Горный поход
Шрифт:
Комиссар полка обрадованно встречает меня.
— Надо немедленно ехать в армянскую роту. Вот они выдвигаются. Положение такое: передовой отряд выведен из строя. Третья рота наступает с юга на Ададзе, ее поддерживают пулеметы и батарея. Но она залегла под огнем противника; на армянскую и грузинскую роты ложится задача обойти противника слева и ударом с запада взять Ададзе. От этих рот зависит успех боя. Скачи туда. Передай — к старым лозунгам прибавляются новые: «Бойцы армянской и грузинской рот, от вас зависит успех боя. Отомстим за товарищей. Коммунисты и комсомольцы, вперед!» Скачи!..
— Есть!
Не
Настигаю армянскую роту.
На скате отдыхают взводы, пока командир роты с высоты осматривает местность. В роте мало кто знает по-русски. Не беда. Сговоримся.
— Вы переводите, — обращаюсь я к командиру взвода и начинаю коротенькую речь.
Я говорю бойцам о положении на поле боя, о том, что от них сейчас зависит успех, что нас прижали здорово, но мы выполнить задачу должны. Коммунисты и комсомольцы, покажите образец примерности. Даешь лихое наступление. Вперед!
Командир взвода переводит мои слова, добавляет свое, бойцы вскакивают с мест и что-то пылко отвечают. Комвзвода еще не перевел мне, но я уже знал: они исполнят свой красноармейский долг.
И вот по мокрой тропе, под проливным дождем вниз бегом бросаются взвод за взводом. Вот они уже расчленились, вот бегут, бегут… Подымаются на гору и опять бегут, бегут перебежками, группами, по одному.
К армянской роте придано отделение телефонистов.
Тяжелые вьюки связи не поспевают за быстро идущей в гору ротой.
Отстанут.
Не подадут связи.
Командир отделения Демус хмурится, торопит вьюковожатого Дьяконова, ругается.
— Дождь, черт бы его душу взял…
— Отстанут. Отстали…
— Дьяконов! — вдруг кричит Демус. — Бери на себя аппарат и катушку… Догоняй роту.
Дьяконов понял. Бросает вьюк и с аппаратов и катушкой дует в гору.
А Демус, захватив все остальное, уже бежит за ним. Разматывается проволока — нерв, связывающий роту с командным пунктом.
Подана связь. Выполнена задача.
Еду в грузинскую роту; на мне ни сухой нитки. Шинель не спасает.
Грузинская рота идет в глубокий обход. Передаю политруку лозунги, обстановку. На ротном командном пункте сейчас командир грузинской роты Келадзе, нервный, подвижной. Он то бросается к телефону, то схватывает бинокль.
Келадзе бросает взвод в обход, но обход этот могут легко заметить.
Нужно, чтоб взвод шел чуть выше — не по тропе, а по лесу.
— Магла, магла [7] , — кричит он, а по его спине бегут дружные ручейки дождя, и некогда ему надеть шинель.
7
Магла — выше.
А третья рота уже наступает. Пулеметчик Бочаров получает приказание быстро выдвинуться на высоту и открыть оттуда огонь по противнику.
Но пробраться туда трудно: под дождем разлились горные ручьи, стали быстрыми, полноводными, бурными реками. Как раз такая река на пути к высоте.
Можно обойти километр, но нужно быстро-быстро.
И
пулеметчик Бочаров, ни минуты не раздумывая, бросается в поток, высоко подняв над головой легкий пулемет, борется с быстрым течением и, победив его, выходит на высоту. И вот уже его пулемет вздрагивает, извергая непрерывный огонь.Потоки разлились бешено.
Набухли, вспенились, яростно кидаются на камни. Тропа, по которой я еду, вдруг упирается в такой поток. Его не перейти и не проехать, так как берег обрывист, на лошади в поток не въедешь.
Спешиваюсь, осторожно за повод ввожу лошадь в воду. Поток бьет оголтело, воротит камни; лошадь испуганно дрожит. Забрасываю повод и собираюсь сесть на коня.
Но лошадь вдруг испуганно шарахается в сторону, и я лечу под нее, в воду, в поток, захлебываюсь ледяной водой, стремительным гоном бьющей уже над моей головой.
— Пропал?..
Я слышу, как через меня, по мне идет конь, но поводьев не выпускаю и, уцепившись ногой за камень, вылезаю из воды.
Теперь я посреди потока. Повод у меня в руке. Лошадь справа. Кавалерийская лошадь не пустит сесть справа. Все же делать нечего. Хватаюсь за седло — опять шарахается лошадь. Нет, не сядешь… Спотыкаясь о камни, бреду через поток. Сапоги стопудовые… Шинель тяжелая… Ни сухой нитки…
Кое-как выбрался, отряхнулся. Сел на лошадь, мокрый, дрожащий от холода, злой, и поехал в Ададзе.
Возле мечети и общественного водохранилища, на площади, собираются бойцы.
Четыре дня не виделись мы с противником. Он шел северной стороной, как и мы, ожидая встречного боя.
Сегодня бой разыгрался, закончился для нас неудачно — синие показали блестящую выучку и инициативу. У нас тоже немало отдельных успехов, но — чего говорить — задачи мы не выполнили.
Над площадью стоит веселый, бездельный шум. Дружески встречаются противники, доканчивают споры посредники. Проходят шумные и нестройные обозы (вьюки) хозроты, хрипло кричат «кавказские соловьи» — ишаки. Звенит на конях плохо подогнанная сбруя. Дождь, туман, куреж…
Сажусь на крыльцо, с трудом снимаю сапог. Бережно подымаю его и опрокидываю: шумный поток выливается из сапога. Народ смеется…
КОСТРЫ
Когда льет дождь, когда на тебе все липкое, мокрое, когда, куда ни кинь, все мокро: и трава, и небо, и деревья, когда воду из палатки хоть ведрами выноси, когда в сапогах квакают лягушки, а тело стынет в ознобе и колет его мелкими иголками, — есть последнее, великое спасительное оружие — огонь.
Костры вспыхнули на бивуаке, как только мы пришли туда. Рубили красноармейцы огромные ели, волочили к костру, наскоро обрубали ветви и бросали в огонь. Шипели ели в огне, дым стоял выше леса. Ветер раздувал огонь, и он метался, как конница в степи, лохматый, яростный.
Каждое отделение жжет костер; каждому хочется ближе к огню. Выжать рубаху, раздеться догола и лениво, истомно поворачиваться, поджаривать свое тело, сушить шинель, портянки, белье…
Великолепный костер в третьей роте.