Город без людей
Шрифт:
Время шло. Уже четыре раза повторил хаджибаба все молитвы, которые он привык произносить, отправляясь в путь. Раз сорок перебрал он девяносто девять косточек своих четок... Но ни шофер, ни помощник не появлялись... И когда старик окончательно потерял терпение, в окно кабины просунулась вдруг ехидная физиономия помощника:
— Извини, хаджибаба, дорогой! Мы заставили тебя немного подождать. Но, сам понимаешь, приехал господин прокурор. Так что ты, пожалуйста, перейди в кузов, вот на это переднее сиденье... Ты ведь не чужой...
Старик обрадовался, что наконец машина тронется, и,
— Ну, поехали! Счастливого пути, бейим [18] , — сказал шофер, заискивающе обращаясь к сидящему рядом прокурору.
Но только автобус тронулся с места, как раздался чей-то вопль:
— Хасан-эфенди! Хасан-эфенди!
18
Бейим (от «бей» — господин) — «мой господин» — обращение.
Шофер затормозил, помощник открыл дверцу и высунулся.
— Хасан-эфенди, подожди немного...
— Вай, Бекир-ага, это ты?
— Да, я, конечно... и с семьей... Место есть?
— Ну как же, чтоб для тебя не было места, для Бекира-аги!
Помощник выскочил из машины, уложил на крыше автобуса тяжелые мешки Бекира-аги, затем, обернувшись к хаджи, сказал:
— Ты не чужой, хаджибаба. Пересядь, пожалуйста, на заднее сиденье. Уступи место пожилым женщинам.
Услышав, как его опять величают хаджибабой, старик безропотно встал и перелез на заднее сиденье. Ведь он искренне верил, что слава о нем разнеслась далеко за пределы родного городка и сделала его знаменитостью.
Толкая друг друга, Бекир-ага и его дородная супруга гречанка уселись в машине. Помощник снова захлопнул дверцу, машина опять зарычала, шофер вновь пожелал всем счастливого пути, и маленький автобус тронулся.
Часа через полтора машина остановилась у источника Соукпынар. Хаджибаба вместе со всеми пассажирами вылез из автобуса. Он умылся, напился воды и, усевшись под чинаром, принялся перебирать привычным движением свои четки. Одна за другой текли меж мягких, как желе, пальцев девяносто девять косточек.
Когда привал кончился, все встали и направились к машине. В это время из-за деревьев показались четыре крестьянина с тяжелыми мешками за спиной. От усталости они еле волочили ноги, рубахи на них почернели от пота — видно, путь их был долог. Самый пожилой из путников подошел к шоферу.
— Место есть? — спросил он.
Шофер почесал лоб.
— Есть... по лире с головы. Подойдет?
— Что ж, пусть так.
— Тогда быстро проходите назад...
Прокурор, Бекир-ага и его супруга уже уселись по своим местам. Хаджибаба и помощник топтались около машины. Толкая друг друга, крестьяне кинулись занимать свободные места. Мгновение — и крохотный автобус был забит до отказа людьми и мешками.
— Хаджибаба! Чего стоишь, забирайся скорей на верхний этаж! — крикнул помощник.
— Куда мне забираться?
— Давай лезь наверх! Быстро. Вот сюда, между мешками. Ты
не чужой...Хаджибаба задрал голову: снизу кузов автобуса казался таким же высоким, как минарет.
— Сынок, что ты говоришь!
— Лезь быстрее наверх, говорю, в машине мест не осталось.
— Как же это?
— Ну что случится, дорогой? Там лучше, прохладнее...
— Да разве так можно поступать?
— Тебе сказали, в машине мест нет.
— У меня было место, я же ехал, сидел, деньги тоже платил...
— Ну и что из того, что платил?
Старик вышел из себя:
— Сопляк, с кем говоришь! Перестань грубить, невежа!
— Да не ерепенься, старина...
— Я тебе покажу — старина! Нахал...
— Вот сейчас слезу и еще раз отправлю тебя в Мекку!
— Сукин сын, щенок! Вы видали, он меня в Мекку отправит! Да у меня борода больше тебя, паршивец...
— Сейчас я твоей бороде...
Но шофер уже завел машину, помощник прыгнул, повис на задке кузова и крикнул:
— Все в порядке, уста, поехали!
Автобус тронулся.
Под деревьями остался хаджибаба наедине со своей длинной бородой и громкой славой.
Все меньше и меньше становилась фигурка старика и наконец совсем скрылась из виду.
Дорога в рай
Уже четыре часа я шагал по разбитой проселочной дороге, усеянной редкими камнями, оставшимися от того времени, когда здесь пролегало шоссе.
Не припомню сейчас, чего было во мне тогда больше: выносливости или скупости, только я умышленно пропустил автобус в надежде встретить крестьянскую арбу и проехать бесплатно.
Я так устал, что казалось, подметки мои вот-вот задымятся. Но, как назло, на пути не попадалось не то что арбы, но даже паршивой собаки.
Словно все обитатели вселенной вымерли, бросив меня одного на этой нескончаемой дороге, освещенной тусклым светом бледной луны, таким же слабым, как свет фонарей «люкс» на улицах касабы, где я находился всего четыре часа назад.
Надеюсь, вы поймете, как мне было плохо... Я чувствовал: еще мгновение — и я не смогу больше сделать ни шага, свалюсь, как куль с мукой, вот тут же, на месте, в придорожную канаву.
Я слышал, как ныли мои кости: все вместе, хором, и каждая в отдельности, на свой голос.
Проклиная себя в душе, я вспоминал обманчивые мечты, которым предавался, отправляясь в путь. О чем только я не мечтал: о том, как прогуляюсь по холодку при лунном свете, отдохну у ручья, где спокойно покурю, и, наконец, как встречу арбу с каким-нибудь добродушным крестьянином.
Я замер, погрузившись в эти мысли, как вдруг до меня донесся легкий стук колес.
Осознав наконец, что в темноте еле тащится телега, я выскочил на середину дороги и раскинул руки в таком отчаянном бессилии, что безусловно перещеголял самого распятого Христа.
Подъехала деревенская повозка, крытая циновками. Позади хилых кляч с трудом можно было различить человеческую голову. Не доезжая до меня нескольких шагов, возница натянул поводья и хриплым голосом спросил:
— Куда идешь?