Город из воды и песка
Шрифт:
— Сашенька, маленький мой, — прошептал Войнов.
Он чувствовал себя потерянным, беспомощным, жалким. Хотелось забиться куда-то и не отсвечивать. Постучать себя по голове. Просить у Саши прощения. Саше нужна была поддержка, а Войнову хотелось самому упереться Саше в плечо и ждать, когда он его обнимет и пожалеет. Войнов снова к Саше потянулся, сам не понимая, что хочет сделать. Обнять? Поцеловать? Погладить по плечу? Просто утешить как-то?
— Не надо, Никит, — выставил руку вперёд Саша. — Давай я тебе всё до конца расскажу, а ты потом сам решишь, что с этим делать. Захочешь ты со мной вообще… Или тебе видеть меня больше никогда не…
— Саш, ну зачем ты… — в отчаянии перебил его Войнов.
— Подожди. Не говори ничего сейчас, ладно? А то я не смогу… Мне и так тяжело. Особенно когда с тобой…
Войнов заткнулся. Опустил глаза.
— У меня болезнь Крона, — сказал Саша. — Знаешь что-нибудь об этом?
Войнов кивнул.
— В шестнадцать началось. Как раз после того, как мамы не стало. Долго не могли диагноз поставить. И я отца не хотел дёргать. Терпел. Думал, ну мало ли — просто что-то у меня сильно расстроилось. ЖКТ вообще не моё сильное место. Пройдёт же когда-нибудь. А оно не проходило никак. То лучше, то хуже. То думаешь — съел какой-то гадости, ну или отравился, там… Живот болит — типа ладно, бывает. Бегаешь без конца. И это… понимаешь, наверное, не очень приятно. Стрёмно вообще-то. Когда тебя может прихватить в любом месте и в любое время. В транспорте или на лекции. Или когда с друзьями гуляешь… Первую операцию сделали экстренно. Аппендицит, думали, но в процессе открылись бездны. Ничего красивого, в общем. Удалили, почистили. Колёсами всякими напичкали. Тогда Крона ещё не поставили. Нормализовалось на какое-то время, а потом — заново. Я уже есть стал бояться. Чего бы в себя ни засунул, а результат один всегда. Передвигаешься от туалета до туалета, короткими перебежками. Температура начала скакать. Лихорадка, бессонница. Отец говорил, что на меня страшно смотреть было — кожа да кости. А я и не смотрел даже. Мне уже всё равно было. Он с ног сбился. Пытался хотя бы врача найти нормального, который поймёт, что происходит. Нашли в итоге. Поставили диагноз. Но кишечник был уже в лоскуты. Резать только, а потом на препараты садиться пожизненно. И молиться, чтобы подольше где-то ещё не вылезло — в той части ЖКТ, которая осталась. А у меня только тонкий остался… Понимаешь, Никит, что это значит? У меня там — нет ничего. Зашито наглухо. Стома на брюхе выведена. И здесь — мешок. — Саша прикоснулся к животу через куртку. — Это навсегда. Это не изменится… Я только после второй операции человеком себя почувствовал. А то задолбался так, что только вскрыться, Никит. Честное слово. Очень хуёво было…
Саша исповедался и замолк. Войнов тоже долгое время не мог ничего говорить. Ни осмысленного, никакого другого. Сколько раз он думал, что может быть с Сашей, какие неполадки могут быть с физикой. О подобном ни разу, ни единой мыслишки не мелькнуло даже. «Жизнь просто сука какая-то», — подумал Войнов в тёмном глубоком отчаянии. За что же так его Сашу? Зачем же так с его Санечкой? Разве он виноват в чём-то?
— Я просто урод, Саш, конченый, — выдохнул наконец Войнов. — Прости меня… Сможешь меня простить когда-нибудь?
— За что, Никит? — спросил Саша глухо. — Если ты решил на этом закончить, то я понимаю… Я пойму, Никита…
Когда Саша рассказывал — голос был ясным и сильным. А теперь только, когда подумал, что Войнов решил с ним порвать, тут голос и осёкся, сорвался. По щекам побежали слёзы — крупные, горькие. Он даже закрываться не думал, отвернулся только от Войнова.
— Сашенька, господи?! Что ты подумал себе?! — Войнов рванулся к нему, схватил за плечо, потянул на себя, как-то неуклюже и неудобно пытаясь обнять, через коробку передач. — Говорю же, что придурок я! Прости за то, что я не понял раньше, за то, что не почувствовал… Ты мне нужен, Сашенька. Любым нужен. Я не отвернусь, не испугаюсь. Что хочешь со мной делай, а я не отпущу тебя больше. Не отдам никому. Никогда. Ни за какие коврижки. Слышишь, маленький?
Саша кивнул. Было неудобно ужасно, вот так, в машине, на переднем сиденье, пытаться как-то дотянуться, утешить, сблизиться. Войнов притянул к себе Сашину голову, припал губами к его мокрой щеке. Зашептал, сбиваясь, целуя солёное:
— Хороший мой… Славный мой… Любимый… Санечка…
Какое чудо, что Саша Войнова больше не отталкивал! Он был испуган. Они оба были испуганы. Но уже вместе. А вместе не так боязно. И вместе можно пройти, преодолеть всякое. Только больше не прятаться, не отталкивать, быть честными.
— Никит, ты не понимаешь, похоже… Ты сейчас на эмоциях…
— Конечно, я на эмоциях, — согласился Войнов. — А ты нет разве? У меня тут мир дивный, новый… Любимый
человек рядом, которого я могу видеть и обнимать наконец-то! Знаешь, какие у меня эмоции? Ого-го у меня эмоции! Никогда так в жизни не шпарило.— А потом эмоции схлынут, и ты поймёшь, что не надо тебе всего этого… Я же не смогу… Не смогу тебе дать… Как Раневская говорила, знаешь? Жопа есть, а слова нет. Только у меня наоборот всё — слово есть, а жопы нет. Так получается…
— Что, Саш? О чём ты, боже мой?! — даже не сразу сначала въехал Войнов.
— Я про физиологию… Ты мужчина… Тебе же положено… А я — так… недоразумение…
— Положено? Да, Саш, положено. Знаешь, что мне положено? Чтобы меня любили. Чтобы в глаза смотрели. Чтобы называли ласково. Вот что мне положено. Я мечтал об этом херову тучу времени. Думаешь, я о жопах, о членах, о мускулах мечтал проработанных? Да хер там, Санечка! Я любить хотел! Всю жизнь свою дурацкую только и хотел этого. Человека хотел рядом настоящего.
— Мужчина ведь любит глазами. Разве нет? Тебе это важно. Не будешь же ты отрицать. Ты качаешься. Всегда за этим следил. Ты и парней себе так выбирал, наверное. Глазами.
— Выбирал. Да, — согласился Войнов. — Только ерунда это всё, Сашенька. Наносное. Внешнее. Для чего я их выбирал? Думаешь, хоть раз что-то путное вышло из этого? Ты думаешь, Сань… Нет, стоп, слушай! Думаешь, ты бы мне не понравился? Ты красивый. Восхитительный. Ты милый. Классный. Ты живой. Ты настоящий, понимаешь? Не строишь из себя ничего. Не тащишь из меня бабки. Не трахаешь мозги. Ты весёлый. Лёгкий. Хороший. Добрый. Чуткий. Чудесный. Ты очень умный. С тобой говорить хочется. Неужели ты думаешь, для меня имеет значение только физика? И что не так с физикой, Сашенька? Да я от тебя голову потерял по всем, блин, параметрам. Ты не понял как будто? Не видел, не слышал? Мы как будто не сексились? Я торчу от тебя. Кончаю радугой с понями и единорогами. А то, что ты там себе накрутил, за это время напридумывал, — так выброси это из головы. Глупости всякие. У тебя всё, что надо, работает. Ничего не сломано. У нас с тобой знаешь сколько разных способов? Ты не представляешь даже, Санечка.
— У меня же мешок этот… Тебе будет противно. Ты же не видел ещё… И… может быть всякое… Протечёт. Отвалится. А ещё если во время всего этого… Или если на людях что-то случается. Это стыдно так… Пиздец просто… И вообще, кусок кишки, торчащей из брюха, — это зрелище не для каждого…
— Сань, ну ты же живёшь с этим. Или ты себя ненавидишь? Тело своё ненавидишь? Не можешь всего этого видеть? Глаза закрываешь?
— Я привык. Поначалу только тяжело было, потом — нормально. Смирился.
— Вот видишь. А я вообще не брезгливый. Ни капельки. Сань, я же тоже, знаешь, гажу не бабочками. Ну правда же! Я не маленький. Посмотри на меня, — Войнов обнял ладонями лицо Сашино, вгляделся в глаза такие невероятные, до невозможности прекрасные, продолжил: — Я в курсе, как всё у нас в организме происходит. Про всякие там естественные нужды, потребности и жидкости — я в курсе, родной мой. Меня этими штуками не удивить. У меня дед от колоректального рака умер. Я и не такое видел. Мы с мамой ухаживали за ним три года. Сиделка у него была, конечно. Но дневная. Ночью приходилось самим справляться. По очереди с мамой дежурили. Бывало по-всякому. Порой — спокойно. Порой — совсем жесть. Особенно под конец уже…
— Тем более… Ты теперь всё это будешь вспоминать и ассоциировать. Тебе будет противно…
— Ох ты упрямый какой! Саша, блин! Не будет мне противно, — грозно оборвал его Войнов. — И перестань всё сводить к физиологии. Ты слышал, что я говорил тебе? Ты слышал, что я люблю тебя? Конечно, если ты нуждаешься во мне лишь как в сиделке, то это вряд ли та роль, которую я хотел бы играть в твоей жизни. Я хотел бы место посолиднее. Я смогу и сиделкой побыть, если это будет необходимо. Не проблема, Сань. Но разве ты меня только в таком качестве рассматриваешь?
— Мне не нужна сиделка. Я сам справляюсь, — упрямо заявил Саша. — Здесь ничего особенно сложного нет.
— Ну вот видишь, как здорово. Всё хорошо будет, маленький. Вот увидишь. Всё будет хорошо и замечательно. Пойдём, а? В машине же вообще невозможно. Мне обнять тебя надо. Очень надо, Санечка, — вдруг сказал Войнов. — Пойдём, ко мне поднимемся. Умоешься. Да и мне тоже не помешает.
— Куда? — посмотрел на него Саша испуганно. — В офис?
— Да не бойся. Там уже нет никого. Даже если и задержался кто вдруг. У меня кабинет свой. Никого не пустим. Пусть хоть лоб расшибёт. Ну, пошли?