Город Ночи

А сев в кресло и поставив ноги на подставку, он мог обдумать их практическую реализацию.

Шерлок Холмс чувствовал бы себя в этой гостиной как дома. И Герберт Уэллс, и Гилберт Честертон.

Как с дивана, так и с кресла открывался вид на огромный стеклянный ящик: длиной в девять футов, шириной — в пять, высотой — более трех.

И этот предмет стилизовали под Викторианскую эпоху. С граней шести панелей сняли фаски, сами панели сцепили бронзовым каркасом, который установили на бронзовые изогнутые ножки. Так что стеклянный ящик напоминал гигантскую шкатулку для драгоценностей.

Заполняла ящик полупрозрачная красновато-золотистая субстанция, и визуально определить, какая именно, не представлялось возможным. В какой-то момент казалось, что это жидкость, а в следующий возникало ощущение, что в ящике клубится какой-то газ или пар.

Понятное дело, сей загадочный предмет притягивал Эрику точно так же, как глаза Дракулы притягивали Майну Харкер в романе, который едва ли стали бы обсуждать за званым обедом в особняке Виктора в Садовом районе. Однако сведения о нем попали в информационный пакет, загруженный в мозг Эрики.

Находящаяся в ящике субстанция, будь то жидкость или газ, поглощала свет ламп и словно светилась изнутри. И вот эта внутренняя люминесценция открывала что-то темное, подвешенное по центру ящика.

Эрика не могла определить, что именно там подвешено, но по какой-то причине решила, что это скарабей, застывший в древней смоле.

Когда же она приблизилась к ящику, тень в его глубинах вроде бы дернулась, но, скорее всего, движение это ей лишь привиделось.

Глава 39

Из Городского парка Карсон поехала в Садовый район, чтобы покружить по улицам, соседствующим с особняком Гелиоса.

Они еще не собирались врываться в особняк и охотиться на Франкенштейна. Просто хотели осмотреться и прикинуть пути отхода на случай (верилось в это с трудом), если они сумеют убить Виктора и живыми покинуть его дом.

— Эти люди в белом «Меркури Маунтинире», там, в парке, не показались тебе знакомыми?

— Нет. Но он мне помахал.

— Я думаю, что уже видела их.

— Где?

— Не могу вспомнить.

— Что ты хочешь этим сказать? Они вызвали у тебя подозрения?

Карсон глянула в зеркало заднего обзора.

— Не понравилась мне его улыбка.

— В Новом Орлеане мы не пристреливаем людей только за лживую улыбку.

— И что они делали на служебной дороге? Она предназначается только для сотрудников парка, а они в их число определенно не входят.

— Мы тоже не работаем в парке, знаешь ли. Учитывая сложившиеся обстоятельства, не так уж трудно впасть в паранойю.

— Глупо не впадать в паранойю, — возразила она.

— Ты хочешь вернуться, найти их и пристрелить?

— Я бы с удовольствием. — Она вновь посмотрела в зеркало заднего обзора. — Хочешь позвонить Девкалиону и договориться о встрече?

— Я пытаюсь представить себе, как первый монстр Франкенштейна оформляет заявку на покупку сотового телефона.

— Сотовый принадлежит Желе Биггсу, участнику «Шоу уродов», который живет в «Люксе», другу того парня, что завещал кинотеатр Девкалиону.

— Кто мог назвать своего ребенка Желе Биггс? Они просто приговорили его к ожирению.

— Это не настоящее имя. Он получил его, когда участвовал в шоу.

— Но он сохранил это имя.

— Просто так долго откликался на это прозвище, что оно стало ему роднее настоящего имени.

— А какое прозвище было у Девкалиона?

— Монстр.

— Да, это тебе не эпоха политкорректности. Нынче его стали бы звать «Отличный от других».

— Слишком уж близко к «Монстру».

— Пожалуй, ты права. Ему дали бы прозвище Необычный Красавец. У тебя есть его номер?

Она диктовала, а Майкл нажимал кнопки на мобильнике. Подождал, послушал, потом заговорил:

— Это Майкл. Нам нужно встретиться. — Он продиктовал свой номер и отключил связь. — Монстры — они такие безответственные. Он не носит мобильник с собой. Мне пришлось оставить сообщение.

Глава 40

Стоя в стенном шкафу для пальто между гостиной и кухней, Рэндол Шестой еще не счастлив, но уже всем доволен, потому что чувствует: он дома. Наконец-то у него есть дом.

В бывших больницах, переоборудованных в лаборатории для клонирования и проведения биотехнологических экспериментов, никаких стенных шкафов для пальто не было. Само существование такого шкафа говорит: это дом.

Климат Нового Орлеана не требует ношения пальто или теплых курток. Так что в шкафу висят на плечиках несколько ветровок.

На полу в углу сложены какие-то коробки, но места предостаточно, он может даже сесть, возникни у него такое желание. Но он слишком взволнован, чтобы сидеть, вот и стоит в темноте, предвкушая грядущее.

Он с удовольствием простоял бы в стенном шкафу долгие часы, а то и дни. Это замкнутое пространство куда как лучше его комнаты в «Руках милосердия» и ужасных машин, на которых его создатель экспериментировал с ним.

Что заставляет его приоткрыть дверь, так это счастливое пение женщины на кухне и позвякивание кухонной утвари. Привлекает его и запах лука, жарящегося в масле.

Если он поел коричневой еды и не умер, возможно, теперь он сможет есть все.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, зачарованный запахами готовящейся еды, Рэндол еще шире открывает дверцу стенного шкафа и выходит в коридор.

Порог кухни менее чем в пятнадцати футах от него. Он видит поющую женщину, которая стоит у плиты спиной к нему.

Скорее всего, это самый удачный момент для того, чтобы пойти в глубь дома на поиски Арни О’Коннора. Конечная цель его похода совсем близко: улыбающийся аутист, знающий секрет счастья.

Но его влечет к женщине у плиты, должно быть, матери Арни. Карсон О’Коннор — сестра мальчика, но это не Карсон, не женщина с фотоснимка в газете. Раз уж речь идет о Старой семье, это, скорее всего, мать.