Город пропащих

– Ну что, мастера?
– говорит она с вызовом. Калаян понимает, что Елена на грани истерики.

– Куда вы его упрятали, отвечайте?
– Она почти кричит.
– Я не буду молчать, не ждите. Мне плевать на мою жизнь. Завтра же я заявлю, что вы преследовали его, подслушивали телефонные разговоры. Не знаю, многого ли я добьюсь, но скандал устрою, обещаю. Вам не удастся "слить" эту историю втихую.

Аджиев смотрит на жену, на ее постепенно разгорающееся лицо. Даже сейчас, без косметики, непричесанная, после всего, что он делал с ней, она хороша. Армен сидит, опустив голову. В комнате воцаряется тягостное молчание. Лишь лес шумит за окном, словно далекий морской прибой.

– Женщины остаются женщинами...
– философски замечает Артур Нерсесович.
– Даже самые лучшие из них подчиняются общим правилам. Без исключений. Видишь ли, Елена, - продолжает он, - правда заключается в том, что я тоже только что узнал от Армена об исчезновении Ефрема. Вот и все. Можешь заявлять куда угодно, хотя, наверное, это сделать лучше всего близким родственникам. Можешь устраивать публичные разборки, но... Но тогда и мне придется рассказать кое-что, например, о причинах гибели "бригады" Лесного...

– Я ничего не знаю про это...
– жестко парирует она.

– Ну, тогда о твоей связи с Раздольским... Грустно, но факт. Аджиев разводит руками.
– Может, это ты помогла ему скрыться, а позже присоединишься к нему? Я ведь не знаю, о чем вы договорились, когда встречались последний раз. Вы ведь встречались перед его предполагаемым отъездом в Лондон? Уверен, что встречались. Хотя больше не намерен следить за тобой.

– А телефон?
– вскидывается она.

– Да это Армен по инерции, перестарался. Он больше не будет... смеется Артур Нерсесович.
– Я ведь предлагал тебе уйти от меня. Ты осталась. Для чего, Елена?.. Можешь не отвечать, я знаю ответ.
– И встал, обращаясь теперь к Армену: - Черт с ним, с этим Раздольским. Уж мы-то искать его не будем. В конце концов, он у меня больше не работает.

Елена чуть ли не целую неделю буквально отлавливала Федора. Но ей все никак не удавалось попасть так, чтобы он был один. Он постоянно дежурил на въезде с напарником. Наконец она решилась и, когда выезжала в город с утра, обратилась прямо к нему с просьбой посмотреть, почему у нее якобы плохо закрывается передняя дверца.

Федор полез в салон, она склонилась к нему и шепнула:

– Если можете, встретьтесь со мной. Надо поговорить.

Федор, насвистывая, повозился с кнопками, пошел за ящиком с инструментами в контрольную будку. Напарник пил чай. Работал телевизор.

– Что там?
– окликнул он его.
– Пусть бы в гараже исправляла. Делать нам нечего, потом случится что...

– Да мелочь, - отмахнулся Федор.
– Заедает немного.

– Где же?
– спросил он Елену, вернувшись.

– Знаете, где березовая поляна в саду? Вечером выйду с собакой, когда вы своих овчарок выгуливаете...

Федор хлопнул дверцей. Раз, еще раз.

– Все в порядке?
– громко спросила Елена.
– Ну, спасибо... Пока.

Они встретились, как двое заговорщиков. Собаки резвились на свободе в отдалении. Сенбернар Елены все норовил завалить одну из овчарок на траву. Мирная картинка, тихий вечерний лес. Артур Нерсесович еще не возвращался из города. И женщина чувствовала себя увереннее.

– Что?
– быстро спросил ее Федор, заметив, как она засмотрелась на игру собак.
– Говорите же. Времени у меня в обрез.

И Елена торопливо рассказала, что Раздольский бесследно пропал.

– А ваш муж утверждает, что он здесь ни при чем?
– уточнил Федор.

Елена ответила, что в данном случае сомневаться у нее нет оснований.

Он покачал головой и задумался.

– Есть один нюанс, - с трудом начала женщина.
– Ефрем встретил случайно одного человека... Ну, одного такого, которого прежде защищал, и тот познакомил его с другими людьми... Они обещали помочь... Ефрем просил перед отъездом позвонить им, сказать, что мы согласны на их условия...

Федор теперь с интересом смотрел на нее. Выходило, любовники не оставили своей затеи. И кто были эти люди - догадаться не составляло труда. Но зачем ей опять хочется втянуть его в эту опасную игру?

Почему она так уверена в нем? Неужели из-за истории в ГУМе?

– Елена Сергеевна, - твердо сказал он, - я ведь не поп, чего мне исповедоваться? У вас конкретное дело есть ко мне?

– Вы этот мир знаете... Может, там слухи какие-то ходят?

– Опять вы меня в петлю толкаете?
– усмехнулся Федор и позвал собак.
– С кем он встречался? Кому вы звонили?

– Я позвонила... Они тоже ничего не знали об этом. Мне показалось, тот человек даже рассердился... Правда, Федор, он мне об этих людях ничего не сказал. А навел его на них какой-то Павел...
– она помедлила, вспоминая, Павел Сергеевич. В клубе "Золотое руно" он встречался с ними. Вот все, что я знаю...

– И пусть это умрет вместе с вами. Ясно?
– Федор пошел от нее не оглядываясь, а она закрыла лицо руками и завыла в голос, как простая баба на похоронах.

Федор сошел с электрички и двинулся вдоль железнодорожных путей по аллейке из чахлых тополей. Проносились мимо скорые поезда и товарняки, электрички, обдавая его запахами пыли, мазута, застоялым духом дальних дорог. Там, впереди, на 83-м километре, скоро уж должен был быть переезд и халупка при нем, укрытая мальвами и вишневым садком.

Если ничего не случилось за те годы, пока его не было в Москве, там жил старый верный кореш. Еще с первой отсидки Федора тянулась их связь, а дядька Игнат к тому времени отмотал в общей сложности уже тридцать годков. Перед третьей ходкой Федора Игнат уже жил на покое бобылем, был еще крепок и в курсе всех криминальных московских дел. Его уважал и "крутой" молодняк, и люди с "авторитетом". Федор догадался, что Игнат, прозванный Глухарем, выполнял какие-то просьбы братвы, что не забывали его, но сам заезжал к нему редко и только так: лясы поточить, старое вспомнить.

Смеркалось. Артюхов уперся в стенку какого-то сарая. Раньше этого не было. Тычась в разные стороны, Федор, чертыхаясь, забрел на поле и поплелся по взрыхленной земле, из которой клочьями торчала какая-то редкая зелень.

Вот и переезд. Шлагбаум. Знакомая халупка.

Вонь хлынула на него из двери, влепилась в лицо, как грязная ладонь. Пахло разным: все тем же навозом, кислятиной, помоями. В дальнем углу зашевелилась громадная тень. Федор замер, а потом разглядел корову - она смотрела на него из-за низкой дощатой перегородки и невозмутимо продолжала жевать. В тишине раздавалось неослабное жужжание мух. Они были всюду: в воздухе, на крашеном полу, на каждом сантиметре стен.

За спиной закашлялись, и Федор, резко обернувшись, увидел лежащего на железной кровати человека, укрытого под подбородок одеялом, но грязные босые ступни торчали наружу.

– Дядька Игнат?
– неуверенно позвал Федор, не узнавая в лежащем кореша.

Человек зевнул и сел, открыв заспанные глаза, озираясь, будто в тумане. Потом пригляделся к вошедшему.

– Да Федор, кажись? Ну, ты пропа-ал... По полной, что ли, тянул?

Игнат опустил ноги на пол и шагнул к Артюхову. Они похлопали друг друга по спине. Глухарь сильно сдал, но был все еще жилист, костист.