Город пропащих

"Е-мое, - выругался он про себя.
– Да меня здесь уложат четвертым".

Но все кончилось для него удачно. Они были настолько пьяны, что им уже было не до любовных игр.

– Мотя...
– плакался Мирон, уронивший голову на стол.
– Зачем он ушел? Я хотел его...

– Опасный человек...
– вторил ему Зяма.
– Я еще докопаюсь... Этот Мотя... Он ссучился...

Они бормотали каждый свое, уже не слыша собутыльника, плели нескончаемую вязь слов, а Федор впитывал и думал, запоминал, не уставая подливать, смешивать водку, коньяк, шампанское, виски, сам полулежа на столе.

Наконец охрана растащила их по машинам. Мирона и Костика забросили вместе, а Зяма пытался подхватить Федора, но тот притворился, что совсем не может идти. На него плюнули и оставили спать прямо в том же зальчике, где они пили.

Свет был погашен, и Федор лежал на диване лицом вниз. Окно в зальчике было отворено, но его закрывали жалюзи. Федор слышал, как отъехали от дома машины, увозящие его партнеров по застолью. Звякнули закрывающиеся ворота, и наступила тишина.

Благодаря сведениям, полученным от Купца, Федор знал, что внизу остаются четверо охранников, а план дома он выучил наизусть. Сейчас он находился на втором этаже правого крыла особняка, в левом - располагался кабинет Шиманко. И вся та сторона имела сигнализацию на пульт к охране. Но Федор и не собирался проникать туда. Он выждал некоторое время, борясь со сном, поднялся и осторожно вышел в коридор. Ему хотелось понаблюдать за охранниками.

Вот и первый этаж, вдали светится служебная комната, а рядом туалет. Пробираясь вдоль стен, прячась за мебелью, он проскальзывает в уборную.

Здесь тоже открыто окно. Федор сдвигает жалюзи, немного высовывается наружу. Слышно, как работает телевизор, слышен и разговор, видно, ребята давно уже обсуждают своих начальников. Федор различает только два голоса. Неужели другие охранники ходят по дому? Тогда они обнаружат его отсутствие. Но тут же успокоился: эти двое как раз радуются тому, что они остались вдвоем, что четверым здесь делать нечего, и при этом несут Зяму Павлычко на все корки.

– Сборище пидоров, - со смаком говорит один, загибая виртуозный мат.

– А этот тоже попал, - вторит другой.
– Слыхал я, приличный парень, с Лесным работал, влип тоже.

Федор навострил уши. Это уже о нем речь.

– Да Лесного ведь нет...
– цедит первый.
– И с Купцом расправятся, вот увидишь...

– Мы-то навоз для них, удобрение. Одну команду разогнали. И нас разгонят...
– горячится второй.

– Стукача лучше бы среди своих искали, - смеется первый.
– Этот Мотя один чего стоит, я слыхал...
– Он понижает голос настолько, что Федор не различает слов.

– Да что ты?
– громко удивляется второй.
– Думаешь, через это дело они все повязаны?

– А то!
– первый, видимо, встает.

Но Федор уже в коридоре. Ковер заглушает его шаги. Вот и лестница на второй этаж. Он прячется за углом.

– Слушай!
– раздается из коридора.
– Может, нам этого разбудить? Пусть уматывает. Проблем меньше. Босс еще припрется с утра.

– Да все равно донесут, что пьянка была. Пусть Мирон отвечает, слышен вялый ответ.

– Нет, я пойду разбужу.

Федор взлетает по лестнице. Хорошо, что он оставил открытой дверь в тот зальчик, из которого вышел. Сейчас бы путался в темноте. Несколько секунд - и он лежит на диване.

Шаги ближе. Человек замирает у двери, потом входит, включает свет.

– Эй!
– голос тихий.

Федор возится, имитируя тяжелое, пробуждение.

– Эй!
– повторил вошедший. Теперь Федору надо сесть. И он садится, тараща глаза на свет, гулко зевая.

– Ты ведь Стреляный?
– обращается к нему охранник.

– Ну да, - отвечает Федор, опять зевая. Потом встает и, путаясь ногами, подходит к неубранному столу, находит бутылку с остатками водки, плещет себе в стакан, пьет.

– Ты знаешь...
– неуверенно начинает охранник, - тебе бы сюда вообще приходить не надо.

– Это почему?
– .Федор садится и, найдя сигареты, закуривает.

– Пришьют тебя...
– быстро говорит парень.
– За тобой следят.

– Еще что?..
– Федор старается выглядеть равнодушным.

Охранник мнется.

– Ну, говори, - торопит его Стреляный.

– Мирон не доверяет тебе, говорит, ты работаешь на других...

– И это правда, - усмехается Федор, впервые глядя прямо в глаза парню. Тот выдерживает его взгляд, только зрачки расширяются.

– Тебе лучше уйти сейчас, - не оглядываясь, выходит в коридор.

Федор встает и идет за ним следом. В молчании они спускаются вниз, парень открывает перед ним дверь во двор. А когда Федор приближается к воротам, они медленно раздвигаются перед ним.

– Постой!
– Охранник бежит к нему, уже стоящему на улице, и выдыхает прямо в лицо: - Ты Мотю потряси, вот кого.

Он стремительно уходит, унося с собой накопившуюся ненависть к тем, кому он служит.

А Федор думает о том, что спектакль, похоже, приближается к концу.

У Генриха Карловича деловая встреча. Его пригласил к себе один из московских "авторитетов", закулисно контролирующий крупный коммерческий банк Москвы. Этот человек уже давно занялся тем, чем только еще предполагает заняться Шиманко: он вышел в легальный бизнес, оперевшись на свои тайные финансовые структуры, липовые предприятия, существующие лишь на бумаге фонды. Сколько личин он сменил за эти последние годы, прежде чем занял прочное и устойчивое положение консультанта по финансовым вопросам целой сети банковских структур по всей России, - этого не знает и не узнает никто. Но мощная машина по отмыванию "черных денег", налаженная им, работала чрезвычайно эффективно. Фешенебельные офисы в Москве и Тель-Авиве, банк на Кипре, акции нефтяных скважин и медных рудников в России.

У Шиманко кружится голова, когда он представляет, каким капиталом оперирует этот невысокого роста лысоватый человек с ухоженной бородкой мопассановского героя и глазками, напоминающими больного базедовой болезнью. Но внешность Григория Левочкина оценивается окружающими, включая многочисленных любовниц, не по канонам классической красоты, а по более реальным критериям. И с этих позиций он - неотразим.

Гостиная, куда Шиманко вошел, поразила его. Длинная, просторная, вся золотисто-желтая, с золотистыми стенами и такого же цвета мебелью, лаковые блестящие столики, скошенные, изогнутые, резные, безупречно желтые. Все на своем месте, все изысканное, много света и воздуха из-за стеклянного потолка. На двух стенах шелковые свитки с какими-то восточными миниатюрами, стилизованная фигурка из оникса, хрустальные ваза и графин, огромные лампы с абажурами-колокольцами. Настоящий выставочный зал - стекло, хром и желтизна, желтое на желтом, бесчисленное множество оттенков желтого.

На длинном низком столике со стеклянной крышкой и сверкающими хромированными ножками лежал альбом из серии шедевров мирового искусства миланского издательства Франко Мария Риччи. И стояла большая пепельница из оникса. Абсолютно чистая пепельница. Поверхность столика сверкала.

Кругом - ошеломляющий порядок. Когда все так совершенно, взгляду не за что зацепиться и он беспокойно скользит, перескакивая с одного оттенка, с одного контура, с одной вещи - на другую.

Шиманко, ослепленный изысканной роскошью, не сразу заметил хозяина, приветливо смотревшего на него, стоя около полок с книгами.