Город рыб

Валик вдруг засмеялся и тотчас смутился своего неуместного смеха:

– Ох, тебя она перла в четыре года, а меня в пятьдесят четыре…

– Как так?

– Да с месяц назад возвращался откуда-то через Добратичи, вижу баба Мокрина тащит мешок на спине, ковыляет, на палку опирается. Я с телеги слез, говорю: «Дайте помогу!» А она очки поправила, присмотрелась, узнала и говорит: «А, Валичок! Спасибочки тебе, только мне еще по силам и тебя понести, не то что мешок! – «Ой ли?» – «А погляди!» – И что бы вы думали: я, вроде как в шутку, подошел, а она, вроде как в шутку, мешок свалила на землю и меня подхватила и понесла, я и оглянуться не успел! Правда, я сразу спрыгнул с ее спины, но от земли она меня оторвала… Так помянем.

– А помнишь, как она этого толстого отшила? – продолжал Валик, когда мы выпили.

– Она вставала раньше всех в Добратичах.

– Мой отец рассказывал, что она единственная из женщин могла управляться на жатке.

– А как она подралась с агрономом?

– А как повесила бешеного кота?

– И топила котят, и гоняла собак, и била детей, которые в сад лазили …

– Кто понимает бабушку, тот понимает все, – сказала Ульянка.

– Какие необычные слова, – заметил Валик.

– Это не мои, – отозвалась Ульянка. – Так помянем.

– А твой, говорили, на выборы двинул? Метит, значит, на самый верх? – повернулся ко мне Толик. – Рисковый парень. Дык ты, видать, счас в Минск поедешь, помогать?

Уехать в Минск? Такая мысль мне в голову не приходила. Антон меня не зовет, а самой напрашиваться… Нет, не поеду. Тут остается бабушкин дом, бабушкин сад, ее хозяйство… Я их не брошу. Чувствую, что мой долг – остаться здесь и позаботиться о них, чувствую, что должна разобраться с тайной бабулиной смерти – здесь в Добратичах, где все и произошло.

Я посмотрела на сестру и увидела, что она меня понимает.

После второй сестра коротко рассказала хлопцам, что бабушка умерла из-за того, что кто-то по неизвестным причинам подсыпал в кофе кардиостим-форте.

– Неясно, зачем конкретно и для кого, – пояснила сестра. – В такой дозе это смертельный яд и для меня, и для Алки – для любого, у кого сердце слабое. Однако удар пришелся по бабушке.

Насквозь пропитанный водкой Толик, да после второй, не очень-то поверил:

– Ого! Так это ж детектив! «Убийство в Добратичах», в двух сериях.

Никто не поддержал неудачной шутки.

– В милицию надо сообщить, – серьезно предложил Валик.

Мы с Ульянкой переглянулись. В милицию? Зачем? Что может сделать милиция? Если и заведут дело по попытке убийства, то будут вяло отрабатывать зарплату, а через некоторое время закроют за недостаточностью улик… Кому помогла милиция? Есть ли вообще такие люди, кроме как в тех самых детективах, которые каждый вечер крутят по российским каналам? Нет, милиция нам не помощник… Надо думать самим.

– Нет, милицию мы нагружать не будем, – покачала головой Ульянка. – Там других дел хватает.

– Правильно! Зачем нам менты? Сами разберемся! – в Толике, кажется, бушевал хлипкий энтузиазм алкоголика, и Валик противопоставил ему здоровый скептицизм бригадира:

– Каким образом? Как ты собираешься это делать?

– Надо думать! Надо искать, кому выгодна смерть!

– Чья? Бабы Мокринки?

– И ее, и твоя, и твоя, – Толик подбородком показал на меня и на Улю, которая в это время отошла от стола и села на диван. – Надо написать список тех, кому вы можете мешать в чем-либо.

– А может, это уже… – начал было Валик и замолк. – А какой это был кофе?

– Да обычный совершенно, – отозвалась я. – Якобс, Крёнунг. Я его часто покупаю. Пачка початая, я уже недели две ею пользовалась.

– А когда в последний раз? – поинтересовался Валик.

– Не помню! Уже думала, пыталась сообразить – не помню. Начисто выветрилось из головы из-за всех этих перипетий. Я ведь часто кофе пью. Может, в тот день утром? Или накануне днем? Помню, на прошлой неделе ко мне приходил Мишик, его угощала, но после этого наверняка еще пила сама…

– Надо искать мотив, – стоял на своем Толик.

– Ага, а потом окажется, что убийца – как раз тот единственный, у кого мотива в принципе и не было, – заметил Валик.

– Но надо же с чего-то начать! – уверенно сказал Толик.

– Как бы там ни было, надо идти в милицию. А если категорически не хотите, то хотя бы выбросьте продукты, которые были в доме до смерти бабы Мокрины, купите новые. Мы-то хоть, надеюсь, за этим столом не отравимся? – спросил Валик.

– Послушайте, – каким-то странным голосом вдруг перебила спор Ульянка. – Послушайте, Алка, ты знаешь, что у тебя здесь?

Слушая парней, Ульянка машинально взяла одну из кипы сваленных на столике возле дивана папок и стала рассеянно листать. Сейчас, держа раскрытую папку на коленях, она смотрела на меня с каким-то диковинным выражением лица.

– Так ты знаешь, что у тебя здесь?

– А то нет! Это документы из архива, я собиралась с ними работать, – ответила я.

– А ты их хоть просматривала?

– Некогда было. А что?

– Вот слушайте. – И Ульянка медленно, чтобы мы лучше поняли, стала читать, непривычные слова по-особенному звучали в тишине вечера. – «Протэстацыя месцича львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра злотников, на пана Бартоша Костомлоцкого об нападе, обранене и уближене. Одбывалося в городе Берестью Великого княства Литовского дня 28 месяца Липца году господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, райцами и лавниками, того дню на справах судовых в ратушу берестейском будучыми, изусно оповедал и скардзил мешчанин места его королевской милости Львовского цехмистр злотников Христоф Сторымович пан Трызна на земянина воеводства Берестейского его милость пана Бартоша Костомлоцкого, господаря Костомлот и земель прилеглых, о том, што ж деи сего року месяца Липца 26 дня пан Христоф Сторымович, яко чоловек спокойный и никому ни в чом невинный и покоем права посполитого обварований жадной прыкрости и обельги, по своим справам был на реце Бугу, правым берегом шол, шукаючы певны пакунек, схованый там его отцом, паном Сторымой Трызной, гды пан Бартош Костомлоцкий нагле вкупе зе свыми холопами напал, и крваве пана Христофа и бывших с ним людзи обранил и зранил, и прыгрозил забити, и крычал, же не дозволит прывлащать скарб, ктуры ведлуг праву посполитому належіт пану Бартошу Костомлоцкому, поневаж в ему належней земли ест схованы.

На то пан Христоф одпорал, же шукает не скарб, тылько певный пакунек небощыка свого отца, и показал таку цедулу, також тестамент пана свого отца, ктуры отец тему 2 лета назад вертался з Берестья до места Львовскего водой Бугом и коло млыну Костомлоцкага нападлы окрутныя апостаты гвалтовники, и имали все майно и забияли люди, аже вратунку не было, ино пред смертью пан Сторыма Трызна поспел заховати лар з клейнотами, ктуры мел з собой, в певнем месцы, и написал цедулу, ктуру цедулу слуга верный до Львува доставил и пану Христофу передал.

Пан Бартош шаблею грозил и бранился непотребно, ибо бысть упоен владою, а холопы киями и ланцухами прымусили пана Христофа цедулу отдати, а в той цедуле показано, где належит шукати лар з клейнотами. То пан Христоф Сторымович Трызна досведчал, же ест наступца свого отца и просит панув бурмистров, радцев и лавников рачити прымусити пана Костомлоцкого повернуть цедулу и штраф помененому Костомлоцкому присудити, а маючы в том великий жаль и крывду немалую, і хотячы з тым паном Костомлоцким у суду належного правне поступовати, просил, иж бы тое оповеданье и жалоба была до книг меских берестейских записана. Што ест записано.» [17]

17

Протестация жителя Львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра ювелиров, на пана Бартоша Костомлоцкого о нападении, ранении и оскорблении. Происходило в городе Берестье Великого княжества Литовского дня 28 месяца июля года господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, советниками и заседателями, этого дня по судебным делам в ратуше берестейской находящимися, устно рассказывал и жаловался житель города его Королевской милости Львовского цехмистр ювелиров Христоф Сторымович пан Тризна на жителя воеводства Берестейского его милость пана Бартоша Костомлоцкого, владетеля села Костомлоты и земель прилегающих, о том, что 26 июля этого года пан Христоф Сторымович, как человек спокойный, никому ни в чем не обязанный и покровительством закона государственного предохраняемый от различных неприятностей и клевет, находился на реке Буг по своим делам, шел правым берегом, разыскивая некий сверток, спрятанный там его отцом, паном Сторымой Тризной, как вдруг пан Бартош Костомлоцкий вместе со своими холопами напал и кроваво пана Христофа и бывших с ним людей изранил и избил, и пригрозил убить, и кричал, что не дозволит присвоить клад, который по закону государственному принадлежит пану Бартошу Костомлоцкому, поскольку находится в его земле. На это пан Христоф ответил, что ищет не клад, а вещь, принадлежавшую его покойному отцу, и показал такую записку, а также завещание своего отца. Упомянутый отец 2 года назад возвращался из Берестья во Львов водой, Бугом, и около Костомлоцкой мельницы напали коварные супостаты разбойники, отобрали имущество и убили людей, и спасения не было, но перед смертью пан Сторыма успел спрятать ларь с драгоценностями, который имел при себе, в определенном месте, и написал записку, каковую записку верный слуга во Львов доставил и пану Христофу передал. Пан Бартош саблею грозил и бранился непристойно, ибо был упоен своею властью, а холопы киями и цепями заставили пана Христофа отдать записку, а в той записке сказано, где следует искать ларь с драгоценностями. И вот пан Христоф Сторымович Тризна засвидетельствовал, что он – наследник своего отца, и просит панов бурмистров, советников и заседателей изволить заставить пана Костомлоцкого вернуть записку и штраф упомянутому Костомлоцкому присудить и, имея большое недовольство и обиду немалую и желая с тем паном Костомлоцким в суде соответсвенно закону поступить, просил, чтобы его рассказ и жалоба были в книги городские берестейские записаны. Что и записано (староукр.).