Город Улыбок

Черт, я снова сорвался, я чувствую, что антидепрессанты уже не помогут, но все же достаю из баночки, что в кармане, парочку этих чертовых таблеток и глотаю это дерьмо. Конечно, это уже не поможет. Может попытаться достать наркотики, правда, это незаконно, легальна только марихуана, но я бы предпочел героин. У мафии наверняка есть, может попытаться сделать заказ? Эх, а все из-за него, чертов клоун. Почему он встретился мне вчера вечером? Все пошло наперекосяк, хотя все уже давно пошло наперекосяк.

Если я сейчас позвоню в полицию и скажу, что изнасиловал и убил свою жену гиноида, а потом изуродовал деток андроидов, они лишь посмеются и пожелают мне хорошего вечера. Да еще посоветуют, в каком магазине лучше заказать новых. Такие правила в этом городе. Если навредишь другому человеку, наказание будет жестоким, вплоть до смертной казни. Но со своими игрушками ты можешь делать все, что угодно. Но только не публично, а у себя дома. Интересно, как бы отреагировали мои прихожане, если бы узнали, что их любимый наставник, изнасиловал и убил свою женушку. Скорее всего, меня никто бы даже не осудил, кому какое дело, кто как развлекается со своими куклами.

– Лайла, загрузи текстуры готического особняка, - крикнул я.

– Должна вас предупредить, - ответил милый женский голос, - что эта текстура находится в списке нежелательных текстур Бюро Нравственности, а значит ее использование может...

– Заткнись и выполняй!
– Проорал я.
– А то повторишь судьбу тех кукол!

– Слушаюсь!

Обои и стены комнаты стали размытыми, мгновение и картинка сменилась, она становилась все четче, и вот я уже стою в комнате с приглушенным освещением. В углу - красивый старинный камин, внутри которого потрескивают горящие поленья, на стенах - сюрреалистические портреты, мебель - массивная и резная, возле окна появляется мягкое кресло. Ну вот, я в старинном особняке, где-то на окраине викторианского Лондона. И весь этот чертов Город Улыбок был просто кошмарным нелепым сном.

Я иду на кухню к большому серебристому холодильнику. Достаю все ингредиенты для ужина и помещаю их в рабочую зону "техноповара". Ввожу команды на сенсорной панели управления. Ужин будет готов через двадцать минут. А пока можно и выпить. Я наливаю себе виски, беру кусок буженины. Автоматическая мясорезка за секунду подает мне тарелку готовой нарезки, идеально ровные тонкие кусочки - отличная закуска. Я еще раз заглядываю в холодильник, в отдельных камерах с блестящими панелями управления лежат сотни разных деликатесов, хранящиеся каждый в своем температурном режиме. Здесь столько еды, что можно месяц не голодать, а с новыми технологиями заморозки, она может стоять здесь хоть сто лет, и быть все еще пригодной к употреблению.

В голове всплывает давно забытое воспоминание. Грязный старый холодильник, в котором нет почти ничего съедобного, маленький мальчик в засаленной и местами рваной одежде бежит к матери.

– Мама, мама, я хочу кушать! Мамочка, почему ты плачешь?

Еще молодая, но уже изнуренная тяжелой работой и бедностью женщина, вытирает слезы.

– Сынок, просто мне нечем тебя накормить. Вот придет папа со смены, он принесет покушать.

Мальчик знает, что так и будет. Его папа не такой как у остальных, он не пьет, не бьет маму, и всегда приносит покушать. Мальчик знает, что папа приносит свой пай, который дают работникам, что он сам недоедает, но любой ценой старается накормить своего сына.

– Кевин, иди сюда! Давай еще повторим эти буквы.

– Но мам, я не могу учиться, когда так хочется кушать.

– Ты должен сынок, - мальчик увидел, как его мама пытается сдержать рыдание.

– Не надо мамочка, я выучу все, я буду лучшим, я вырвусь отсюда, как ты и мечтала, и потом я расскажу тебе о сияющем Рондо, о месте, где все всегда улыбаются, и где всегда много еды.

Я заметил, как капли падают на пол, одна, вторая, третья. Я не верил своим глазам. Слезы, это были мои слезы. За все годы пребывания в Рондо я плакал второй раз. Первый раз был тогда, когда я пытался передать родителям деньги и еду. Но меня поймали. Гражданам Рондо строго настрого запрещалось помогать "неблагополучным" жителям второго и третьего кольца. Когда я смотрел, как охранники топчут приготовленную для родителей еду, как скармливают ее собакам, пока где-то там за периметром мои родители и маленькая сестра голодают, тогда я впервые заплакал в Городе Улыбок. За это меня избили и продержали две недели в карцере. Мне пригрозили, что если я попытаюсь провернуть такое во второй раз, меня ждет суровое наказание, вплоть до строжайшей меры - смертной казни. И я, подавленный страхом, больше никогда не пытался помочь семье. Но я и не плакал, больше никогда не плакал.

Родители, они знали, что прощаются со мной навсегда, когда меня, как лучшего ученика школы, забрали в Рондо. Они знали, что я не смогу им помогать, но они сделали так потому, что любили меня, потому что хотели, чтобы хотя бы я пожил полноценной жизнью. И я больше никогда не рисковал, чтобы их жертва не была напрасной. Я наслаждался всеми благами жизни, наслаждаясь ними за нас всех, подавляя в себе боль от осознания того, что не смогу разделить это с теми, кого так люблю.

– Вы плачете? Простите, я вынуждена буду сообщить об этом...

– Нет Лайла, - сказал я, аккуратно вытирая слезы, - пролил немного виски. Я такой растяпа. Свяжи меня с Марком.

– Простой звонок, видео связь, голографический контакт?

– Простой звонок, ни его мерзкой рожи, ни тем более голограммы мне здесь не нужно.

– Слушаюсь, соединяю.

По комнате пошли длинные гудки, после чего я услышал знакомый голос:

– Привет, Кевин! Как дела?

– Марк, - ответил я, садясь в кресло, - мне нужны новые куклы!

– Кевин, ты серьезно? Ты сломал восемь за последний год, восемь, Кевин! Это не шутки! Я не смогу тебя постоянно покрывать! Кто-то из Бюро рано или поздно пронюхает, что ты не уравновешен, у тебя заберут работу, а тебе назначат принудительную реабилитацию. Ты бы может сам подлечился? От этого ведь еще никто не умирал!

– Мне ненужно лечение!
– Закричал я.
– Я в порядке, это твои куклы не в порядке. Они всегда всем довольны, и всегда улыбаются...

– Ну так в этом вся соль моего изобретения, - голос Марка звучал в комнате так, будто он сидел рядом, а не находился в другом конце Рондо.
– Этим же они и лучше живых женщин. Они не ноют, не жалуются, у них не болит голова, они не обижаются, но что самое приятно - выполняют все, абсолютно все твои приказы.

– Марк, она улыбалась, она улыбалась, когда я избивал ее, когда я превращал ее лицо в кашу. И те двое маленьких ублюдков тоже улыбались, пока я трахал труп их матери, и они улыбались, пока я избивал их, превращая их лица в металлически-пластиково-селиконовое месиво. Марк, черт побери, тебе не кажется, что с нами всеми что-то не так?

– Кевин, ты переработал, возьми отпуск и махни в курортный сектор. Ты просто чертов трудоголик.

Я засмеялся. Трудоголик? Я не работал физически ни часа в своей жизни. Вот мой отец, за жалкие гроши вкалывавший по четырнадцать часов на заводе был трудоголиком. А я сколотил себе состояние, читая людям истории о Боге. И только сейчас, спустя двадцать лет своей карьеры я понял, что Бог давно покинул Город Улыбок.

– Марк, - сказал я, неожиданно для самого себя, - я ведь знаю тебя. Ты же пытался, хотя бы раз пытался?

– О чем ты, Кевин?
– тон инженера стал прохладным, я это почувствовал.

– Марк, ты ведь не дурак, понял, о чем я. Плачущую куклу, хоть одну, но ты создал?

– Кевин, ты очень подставляешь меня такими вопросами.

– Марк, я давно знаю и уважаю тебя...

– Да, Кевин, я создал андроида, способного плакать, но... они пришли за ним...
– судя по голосу, Марк был зол.

– Кто? Из Бюро Нравственности?
– поинтересовался я.

– Нет, - Марк на той стороне провода замолчал, а потом добавил шепотом, - ОНИ...