Город, в котором...

— Не укуси! — подсказал Витька и запел, наскучив происходящим: — Марш-марш левой, марш-марш правой! Я не видел страшнее толпы, чем толпа цвета хаки!

Натали чмокнула Зою в щеку. Зоя пробормотала:

— «Аве, рабби!»

— Что-что?

— Радуйся, учитель! — сказала, не стала ничего объяснять, скомкала: — Ладно, ребята, спасибо за добро, мне пора!

Всем пора, а Олегу с Натали и подавно пора, потому они и молчат, Витька сграбастал Любашу и повел ее домой:

— Я чувствую гарь, я знать не хочу ту тварь, что спалит это небо! Не троньте небо! Я знать не хочу, кто поет песню марш-марш левой! Марш-марш правой!..

Потом Зоя пожалеет, что не ушла сразу. Что заколебалась. Что посмела надеться… Но как было не надеяться, ведь Олег — как никогда и никто — замечал сегодня ее, обращался к ней, помнил о ней. Обыкновенно ее вообще не замечали, тогда как она, видела всех и все, иногда ей страшно становилось, как много она понимает, оставаясь при этом неузнанной. Незаподозренной. Инкогнито. Никто не догадывался, как много она чувствует. Как много может. И вот сегодня у нее появилась робкая надежда, что Олег у з н а л ее.

И она, сшагнув с веранды вслед за «марш-марш-левой», остановилась в своей бедной надежде.

— Следите, девочки, сейчас упадет звезда, и можно будет загадать желание, — сказал Олег.

— А если два желания окажутся в противоречии? — спросила Натали.

Олег не ответил.

И они задрали головы и ждали, кого выберет звезда. И вот сорвалась одна, повалилась, Натали непроизвольно вцепилась в Олегову руку, и он, как подстегнутый, обеими руками сжал ее кисть, Зоя вспыхнула и шагнула прочь.

— Пока! — не оборачиваясь, чтобы не видеть, ч т о там у них уже происходит, а у них уже действительно происходило, и они были так захвачены этим происходящим, что не оставалось никакого времени откладывать, никаких слов попрощаться с Зоей, они сразу забыли о ней, да что там, они сами себя не помнили, их сплюснуло друг с другом посторонней силой.

— Ох, сядем… — слабо пролепетала Натали. У нее подкосились ноги.

«Марш-марш левой, марш-марш правой!» — доносилось издалека.

* * *

Нет, не самый худший город. Не самый худший район, не самый худший класс. В самом худшем, надо думать, испражняются прямо в классе в знак высшего проявления свободы. В нежном возрасте всегда идет битва, кто кого переплюнет в том, что они делают. Делали бы они при этом что-то хорошее! Кто изобретательнее оскорбит учительницу, кто наглее уйдет с урока, кто напишет словцо посмачнее на куртке последнего уцелевшего в классе старательного ученика или последней дуры, которая отказывается участвовать в групповых удовольствиях.

Ведь если бога нет, то все позволено, это Достоевский объяснил задолго до того, как государство изгнало его — бога — со своей земли ради ее процветания.

Самое удивительное, что на этой богооставленной земле еще попадаются осмысленные лица. Еще встречаются живые люди. Еще смеются на переменах в классе.

Подбрасывая теннисный мяч, томясь силушкой, большой красивый парень Валера рассуждает:

— Конечно, школа — это способ организации досуга. Не для обучения же мы тут собираемся! Человек чему надо научится сам. Вот сейчас у нас что — английский? Ну и зачем мне этот английский, я за семнадцать лет не видел живьем ни одного англичанина. И не увижу. Кому же мне «хау ду ю ду»-то говорить?

Майор патетически сказал:

— Не зарекайся!..

Все поняли, что он имел в виду. Известно: Майор!..

— Нет, ну, Майорчик, ты-то понятное дело, ты сядешь в танк, поедешь туда в гости, и тебе уж непременно понадобится «хау ду ю ду» сказать. А нам-то зачем? Вот я и говорю: пусть каждый учится тому, что ему надо. А в школу мы приходим исключительно ради компании. Но на компанию нам дают пятнадцать минут, а на урок — сорок пять. Получается, за пятнадцать минут свободы мы втрое платим неволей. Это справедливо?

Витька, проходя к своему столу, обронил:

— А ты приворовывай от казенного времени в свое личное.

— Я так и делаю! — Валерка поймал мяч и прекратил его подкидывать. — Но меня это унижает! Я требую, чтоб естественный порядок вещей был узаконен. В юриспруденции, знаешь, какой закон считается справедливым? Который исполняется.

Вошла в класс Любаша, спросила своим разъезжающимся голоском:

— Валерка, ты, что ли, у нас комсорг?

Валерка выпятил грудь:

— А ты не знала?

— Тебе велели передать, чтоб после уроков был план культмассовой работы.

Валера незамедлительно бросил клич:

— Эй, народ, чего в план ставить?

— Дискотеку! — вскинулась Натали со своего места.

— Видюшник с порнухой!

— Хоккейный матч «девочки-мальчики»…

— Лыжный поход! — Майор пытался внести здоровое начало.

— Четким строем, в ногу, — добавил с отвращением Валера.

Зоя сказала:

— Как ни вымучивай, всем по-настоящему хочется только одного. Дискотека или видюшник — это лишь вопрос формы.

— Зойка, ты самый правдивый человек в классе! — признал Валера.

— Мама в детстве била за вранье, — объяснил Майор.

— Ха! — Валера, похоже, едва терпел Майора. — Разве дело в том, чтобы «говорить» правду? Ее сперва увидеть надо, различить, вот в чем сложность, Майорчик. А в уставе-то оно, конечно, так и записано: «надо говорить правду!» А что есть правда, как сказал однажды один известный человек другому известному человеку.

Прозвенел звонок. Все нехотя пошли по местам, Витька плюхнулся рядом с Натали:

— Письмо от Олега получил! — выдернул его из кармана, дразня повертел у нее перед носом. Она попыталась выхватить. — Ч-ч, учительница!

Класс встал. Затем вразнобой рухнул по местам, гром стих.

Витька развернул письмо и шепотом читал:

— «А у нас здесь интересно получается: один товарищ пошел к товарищам, а его там встретили и здорово разделали, получается интересно». Нет, не то. Вот, нашел: «И знаешь, она для меня в прямом смысле друг, ну как это, по духу, что ли, товарищ…». — После этого текста Витька принялся хихикать, а Натали пыталась отнять письмо, пока учительница не прикрикнула на них.