Городские истории

Хорошо ему стало, и голос у человека за рулем был хорошим и каким-то родным. Перестало болеть тело. Нигде-нигде не болело! Сладостное тепло растеклось по всему организму, его охватила истома, нега какая-то. Человеку стало удобно, комфортно. Он почувствовал сытость в желудке, запах свежезаваренного чая с мятой. Свежая рубашка приятно холодила спину, ноги его стали легкими и гибкими. Он сидел в домашних тапках у себя на кухне. Из приоткрытой форточки шел свежий воздух, и его было так много, что и сердце его, и легкие дышали глубоко и ровно. Напротив него сидел сын и со смехом в голосе рассказывал ему, что жена его просит купить панно, вырезанное на цельной доске в виде раскидистого дуба. Рама у панно желудями выложена. На кухонной стене, говорит, хорошо смотреться будет. Великое счастье, великий покой посетили душу человека. Он наполняется и тем и другим до самых краев. Уже и некуда! Человек широко распахивает глаза. Перед ним силуэт и затылок сына, и узкая полоска света фары с его стороны золотом стелет ему дорогу во что-то новое и неизведанное, но такое долгожданное. Слава тебе, Господи!

…Чайник щелкнул, чем оповестил людей за столом о своей готовности наполнить их чашки кипятком. Хозяйка заварила чай с мятой, хозяин нарезал белый батон и докторскую колбасу по ГОСТу. Заходит девочка. В руках у нее котенок. Девочка подбородком гладит по голове и ушам котенка. Тот прижимает уши и разглядывает новую обстановку вокруг себя.

– Бабушка сказала, что мой дедушка всех котов называл Емелями. Пусть и наш котик будет Емелей.

– Смешное имя, – соглашается с ней отец.

– Он у нас навсегда? – спрашивает девочка.

– Навсегда. Отпусти его и помой руки. Нам надо завтракать.

Девочка чинно усаживается за стол.

Котенок жмется к ней. Он еще слабый после «чумки». Мать и отец с любовью смотрят на дочь.

– Пусть сидит со мной, – просит дочка.

Отец соглашается.

Котенок видит форточку. Это ему знакомо. Из нее поступает свежий воздух и размешивает чайные и мятные запахи по кухне. У него нигде не болит. Только слабость. Напротив форточки, на стене висит красного дерева панно. Раскидистый дуб и желуди в его корнях. Дом вчера терпел звуки дрели и получил еще одно отверстие в себе.

Бомжа в подвале нет неделю. У стены дома тоже нет. Женщины из аптеки и магазина спросили друг у друга о нем и забыли. Тот, кто прочтет сказку о бомже, значит, помянет.

Ни о чем Рассказ

Нога у женщины занемела. Пришлось с трудом ее разогнуть и опустить на пол. Белый носочек, растянутый от бесконечных стирок, собрался в гармошку на щиколотке. Обладательница изношенных носков сморщила лицо, пережидая ноющее игольчатое покалывание в ноге.

– Что за манера носить то, что впору выбросить.

Голос говорившего с ней человека был ровным и скучным. Даже воздух не колыхнулся от его, казалось бы, возмущения. Он, как и Она, сидел в кресле. Хорошее кресло. Дорогое. Кожаное. В виде глубокого блюдца, лежащего на плетеном постаменте под углом сорок пять градусов. Сколько Она его просила у него! Как малое дите! Достала в конце концов, и Он купил. Только купил два, чем очень ее удивил. Из этого Она сделала поспешные выводы: раз купил два, значит, строит планы на светлое будущее с ней. Это ли не радость, это ли не стимул в их общении!

Второе кресло было куплено им в момент отгрузки первого из магазина. Он сел в первое кресло, зашуршал пузырчатым целлофаном, стиснул зубы. Звук, издаваемый целлофаном, был неприятен ему. Возможно, целлофан еще и пыльный. Но ощущение комфорта и удобства свело его опасения к желанию продолжать сидеть в кресле. Он думал: «Если кресло предназначено ей, то надо купить второе для себя. Если ей так оно понравилось, значит, Она не будет скакать у меня по коленям. У меня появится личное пространство. Удобное и комфортное, ведь ей не захочется уходить из нового кресла хотя бы первое время».

– Я беру два, – произнес покупатель вслух.

– Идите оплачивайте, – отозвался грузчик. – Буду упаковывать второе. У вас большие площади? – Грузчик с грохотом стал двигать первое кресло в сторону.

– С чего вы взяли? – удивился Он.

Грузчик разматывал целлофан для второго кресла и не ждал вопроса. Разогнулся и удивился.

– Так ясен день! Вещи-то объемные.

– Разве?

Он стал ходить вокруг уже оплаченного кресла, и глаза как раскрылись.

Два огромных блюдца на постаменте. В ее комнатке они конечно станут. Только тогда ей придется с них прыгать (образно) на кровать и к двери, на балкон и кухню. И все же он их купил. Не хотелось ему отказываться от личного пространства. На расстоянии Он мог общаться с ней, с легкостью говорить, смеяться даже. Мог разглядывать ее кошачьи ужимки, гримаски, потягушки, и они в нем пробуждали желание. Обычное мужское желание, которое Он тут же второпях утолял, боясь упустить. За этим Он приходил сюда. Стоило ей к нему прилипнуть после соития со всей своей напускной нежностью и любовью в словах, как Он считал, ему становилось душно, тесно, темно в ее объятиях. И губы у нее мокрые, и телевизор за ней не видно, и коленки оставляют на его ногах синяки, и вообще ему пора идти. Вставал и уходил, оставив ее за привычным уже занятием – искать и придумывать оправдания его такого поведения. Она старательно их искала и находила первое время, потом стала выдумывать, а выдумывать она была мастерица. Например. Если содержание просмотренного фильма вызывало у нее сожаление, она могла тут же после сеанса спешить в свои пятнадцать метров сталинской кладки. Там она принимала душ. Обязательно. Чтобы смыть даже воздух, прикасающийся к ней, в котором происходило на экране то, что ей не нравилось. Громоздила подушки и подушечки вокруг себя в кровати, задергивала шторы, тушила свет и прокручивала фильм в памяти, но уже с изменениями, повинуясь своим фантазиям. Это занятие приносило ей большее удовлетворение и более яркие впечатления, от которых порой она испытывала внутри себя то, что не испытывала при соитии с ним.

Ей тридцать пять лет! Некоторые женщины в эти годы выглядят на двадцать пять плюс пять. Она так не выглядела. Она не посещала фитнес-клуб, не ходила в бассейн, не делала утреннюю зарядку, не имела напольных весов. Она любила шоколад, свежие булочки, сметану и вкусный вредный черный чай по утрам. На обед Она могла сделать повторение утреннего меню. Любила носить носки вместо домашних тапочек, заплетать по нескольку раз в день косу разными способами и не носить лифчик дома. Грудь свою Она терпеть не могла из-за ее размера, формы и тяжести. Конкретная пятерка дынеобразной формы. Грудь колыхалась при ходьбе без лифчика и заставляла ее горбиться. И это постоянное ощущение того, что хочется отстегнуть, снять, отвинтить и выбросить! Слава богу, что рост хороший, как-то скрадывает. Женщине было невдомек, что полнота ее была вкусная, как те продукты, которые она предпочитала.

– А ты не смотри на них.

– На кого?

– На носки, – ответила Она ему со своего нового кресла и поддернула беленькие растянутые носочки на ногах. Ответила таким же ровным и безликим голосом, каким и Он разговаривал с ней. Если вы имели возможность наблюдать в открытом пространстве степи на расстоянии взгляда волнистые передвижения теплого воздуха вдоль линии горизонта, то это природное действие очень похоже на диалог двух представителей разных полов в комнате.

Он сегодня сердился. Любовница после покупки долгожданного кресла перестала быть подвижной, перестала потягиваться, ворочаться, менять позу, как это Она делала в старом кресле. Теперь Она могла полчаса полулежать в нем и не сменить положения тела. У него не возникали мужские желания из-за этого, а время тикало, и стрелки часов приближались к цифре семь. Времени, после которого Он должен быть дома. Там его семья ждет к ужину. Жена и двое взрослых сыновей.

Пятьдесят пять лет! Некоторые мужчины в его возрасте выглядят куда хуже, чем он. Лысиной и животиком обзаводятся. Потеют некстати, краснеют лицом от натуги, предпочитают автомобиль и лифт. Поджарый, мускулистый, с волнистыми, красиво посеребренными волосами на голове, Он манил женский взгляд. Машина у него была, конечно, служебная. Медленно ехала за ним полдороги с работы и на работу. Ходьба прибавляет здоровья, по его мнению. Работа в ФСБ давала ему такую возможность и неограниченное общение с женщинами. А были они на службе все как одна, практически на одно лицо. Дресс-код в одежде, дресс-код в обличии, дресс-код в поведении. Во всем дресс-код! Под козырек и – всегда «готовы». Он посещал спортивный зал, бассейн, массажный кабинет. У него всегда были обработаны ногти на руках и ногах. Мало того, они покрывались невидимым лаком. Не бесцветным лаком! Нет! Именно невидимым. Жена, как гуттаперчевая кукла, никогда не опускала подбородок и не смеялась. Это прибавляет морщин. Ей они ни к чему. Укладывалась спать в специальном шейном воротнике. От этого воспоминания его передернуло всего.

– Именно для этого я прихожу сюда, – не меняя интонации, не отводя глаз от телевизора, проговаривает в пространство комнаты любовник.

– Для чего? Я не поняла тебя.

Ее голова лежит на крае кожаного блюдца.

– Любоваться тобой. – Он кашлянул и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке.

– Так кто же тебе мешает? – Голова лениво перекатилась по креслу в его сторону.

– Ты.

– Я?

– Да.

После паузы спросила:

– Как это возможно?

Фраза в форме вопроса, но звучит безлико.