Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

И пухлые губы его деловито шевелились.

И вот в один прекрасный день (описание одного прекрасного дня за недостатком места и за отсутствием у автора крупного изобразительного таланта пропускается) раскрасневшийся, ликующий Вася вбежал в комнату и торжественно бросил на стол перед мамой дневник, густо запачканный чернилами.

–  Давай восемнадцать пятьдесят, - задыхаясь, сказал он.

–  Восемнадцать пятьдесят? - сказала мама, удивленно подымая брови. Какая странная цифра! Ты, наверное, что-нибудь перепутал. Не так подсчитал. Наверное, пятнадцать или двадцать?

–  Нет, восемнадцать пятьдесят. Я хорошо подсчитал. Давай деньги. Ты обещала.

–  Позволь, - слегка побледнела мама. - Как же это получилось?

–  А так и получилось. Очень просто. Всю неделю старался. По письму кол - один рубль. По арифметике домашней двойка - два рубля. По арифметике устной кол - один рубль. По пению пятерка - пять рублей. Поведение четверка - четыре рубля. Прилежание двойка - два рубля. Рисование тройка с плюсом - три пятьдесят. Всего восемнадцать рублей пятьдесят копеек. Можешь проверить, честно заработал.

Папа хотел что-то сказать, но, вспомнив, что отстранился, молча рухнул на диван лицом вниз и затрясся от хохота. А у мамы глаза сделались совершенно круглые, а лицо побледнело как бумага. Она дрожащими руками взяла мальчика за толстые, красные щеки, заглянула в его синие простодушные глаза неутомимого работяги и с ужасом прошептала:

–  Васенька! Мальчинька мой! Дружок! Как же это тебя угораздило? Солнышко мое!..

–  Я бы это солнышко с наслаждением отшлепал! - простонал папа в подушку.

–  Это непедагогично... - неуверенно пролепетала мама.

Одним словом, хотя автору и очень хотелось написать в первомайский номер солнечный, лирический рассказ, где бы большой, красивый отец, посадив на спину своего малютку, шел на Красную площадь смотреть первомайский парад, но, к сожалению, не получилось.

1947

ЧАСТЬ II

ЛЕТЯТ!

Бывший чиновник Иван Иванович посмотрел на небо и спешно покрылся обильным, но очень холодным потом.

–  Летят, - прошептал он, - летят, негодяи! Как пить дать летят! Лопни мои глаза!

Впрочем, глаза не лопнули и пить никому не пришлось давать. Наоборот, самому захотелось пить. От бешенства!

Высоко в небе, огибая верхушку Сухаревой башни, жужжащими мухами ползли аэропланы - семь штук.

–  У-у, подлые! Летят и в ус себе не дуют. Одно слово - чудеса техники. Дожили, значит, до того, что коммунисты над головой лазают.

–  А может, не наши, а? - спросила сердобольная торговка, обвешивая зазевавшегося покупателя.

–  Не наши... Не наши... - передразнил Иван Иванович. - Чего зря треплешься! Звезды на крыльях, чай, видишь?

–  Ви-жу.

–  Ну и ладно. Коммунистические, значит, и есть. Птички.

–  Вот они тебе, эти птички, такое на лысине снесут яичко, что мать родную позабудешь, - весело подмигнул проходящий мимо красноармеец.

Иван Иванович даже посинел от злости. Однако смолчал. Он знал, что на скандал нарываться не стоит.

–  Так-с, - говорил Иван Иванович жене своей за обедом. - Иду это я по Сухаревке, а они летят. Семь штук. Коммунистические все. Со звездами. Вот тебе и нэп! И где только закон такой есть, чтобы коммунистам позволялось, извините за выражение, по воздуху летать? А!

–  А это, папаша, красные летчики. Академия Воздушного флота. Учебные полеты совершают, - сказал сын Коля.

–  Молчи, дурак! Тебя не спросили. Академия Воздушного флота! И кто это тебя только словам таким выучил, негодяя? Чтоб у меня не сметь произносить за столом такое...

Наступила пауза.

–  Н-да... История с географией, можно сказать. Ведь вот сплошное мужичье, рабочие, пролетариат, а летят, негодяи! Хоть на свете не живи: куда ни посмотришь - коммунист. Только и было удовольствия, что на солнышко посмотреть, - там-то уж наверное коммуниста не увидишь. А теперь - на, выкуси. Фу-ты, дьявол!

Ночью Ивана Ивановича мучил кошмар.

Снились ему аэропланы - семь штук. И каждый с Сухареву башню величиной. И на крыльях звезды. А в аэропланах - коммунисты. Подмигивают эти коммунисты на Ивана Ивановича и говорят хором:

–  Эй, купец! А мы всё сверху видим! Берегись! Лови!

И бросили на Ивана Ивановича яичко вроде пасхального, величиной с дом. А на яичке надпись: "Красный Воздушный флот - могучее оружие в руках пролетариата против мировой контрреволюции".

В холодном поту Иван Иванович проснулся.

В небе жужжали аэропланы.

1923

КИНО-МИТЬКА

Митька - папиросник.

Однако это не мешает Митьке вести шумную великосветскую жизнь, полную захватывающих интриг, запутанных авантюр и жгучего шика.

Уж такой человек Митька!

Ничего не поделаешь!

Вечером Митьку можно видеть на третьих местах дешевого кинематографа.

Митька возбужден. Глаза у него горят. Он топает ногами и кричит:

–  Пора! Даешь Мабузу! Даешь Чарли Чаплина!

Кино - это академия, где Митька учится красивой жизни.

Днем Митька торгует папиросами у почтамта.

Лицо у него напряженное и крайне озабоченное. У него масса дел: во-первых, не выпускать из виду милиционера, во-вторых, не пропустить покупателя, в-третьих, ухитриться свистнуть у зазевавшейся бабы булку и в-четвертых - квалифицировать прохожих.

Это самое главное.

В глазах Митьки - прохожие делятся на Мабуз, Чарли Чаплинов, Билли, Мери Пикфорд, Конрадов Вейтов, Коллигари, Мозжухиных, сыщиков, миллионеров, преступников и авантюристов.

Вот из вагона трамвая выскочил изящный молодой человек в широком пальто, кепи, в полосатом шарфе, с трубочкой. Несомненно, этот человек принадлежит к разряду сыщиков - Гарри Пилей.

Митька не сомневается в этом. Для Митьки ясно как ирис, что молодой человек преследует важного государственного преступника. У него нет времени купить у Митьки спичек.

Сыщик перебегает улицу. Ага! Он догоняет человека, который садится в экипаж. Попался, голубчик! Митька бросается к месту происшествия, рискуя попасть под автомобиль, и останавливается около сыщика и преступника.