Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
Пошел рабочий в гору производство подымать, обернулся, а волосатого уже след простыл.
1924
ИЗОБРЕТАТЕЛЬНЫЙ БУЗЫКИН
Наблюдаются случаи, что в автоматы Моссельпрома, недавно появившиеся в Москве, хулиганы бросают царскую монету, пуговицы и прочую дрянь.
Из газет
Поздней ночью хитрый Саша Бузыкин прокрался к автомату. В руках он держал большую и красивую пуговицу от пальто.
– Попробуем, что это за штуковина - автомат, - прошептал изобретательный Саша, затаив дыхание.
Он
– Мерси, - сказал Саша и отпорол вторую пуговицу.
Из автомата вылезла вторая коробка.
– Хи-хи, - обрадовался Саша, - бог троицу любит! Ну-ка!
Третья пуговица канула в щель, и из предупредительного автомата вылезла третья коробка.
Саша явно повеселел:
– Хе-хе! Изба о четырех углах, да и та... спотыкается... А ну-ка, ударим по четвертой!
Через пять минут на Сашином пальто не было никаких признаков пуговиц, но зато восемь коробок "Посольских" аккуратно столбиком стояли у Сашиных ног.
– Есть еще порох в пороховницах! - воскликнул Саша, широким жестом спарывая пуговицы с пиджака.
Пиджачные пуговицы были менее роскошны, чем пуговицы пальто, но тем не менее каждую из них услужливый автомат компенсировал коробкой "Люкс".
– Тэк-с! Производство повышается.
Саша наскоро подсчитал коробки и энергично принялся за штаны. За пуговицы со штанов Саша выручил чистоганом десяток коробок "Иры", а кальсоны и рубашка дали ликующему Бузыкину двенадцать пачек "Шутки".
– А что вы здесь делаете, гражданин? - внезапно раздался карающий голос милиционера.
...И побежал Саша Бузыкин, как трепетная лань, роняя по дороге верхнюю, а также и нижнюю одежду, ибо ни одна, даже самая дорогая коробка папирос не могла заменить преступному Саше дешевой, но так необходимой в данный момент пуговицы. И, запутавшись в упавших штанах, Саша отдался в руки правосудия. И, отдавшись в руки правосудия, провел тихую, но бессонную ночь в районе.
Судили Сашу Бузыкина за хулиганство.
1925
ТЯЖЕЛАЯ ЦИФРОМАНИЯ
Еще недавно так называемая статистическая жадность привела к тому, что линейные конторы были до отказа завалены требованиями разных статистических сведений и успевали только кое-как состряпать аршинные ведомости.
Нечто аналогичное повторяется сейчас у нас в союзной работе. Месткомы, безусловно, болеют от изобилия требуемых отчетных сведений...
Из письма рабкора
Председатель месткома распечатал пакет, прочел бумагу и горько заплакал.
– Что случилось? - участливо заинтересовался секретарь, гладя председателя по голове. - Требуют, что ли?
– Требуют, - глухо прошептал председатель, - опять требуют, будь они трижды прокляты! Насчет спецодежды.
Секретарь задрожал, но быстро взял себя в руки и, мужественно прикусив губу, с деланной бодростью воскликнул:
– Ничего, Миша! Дадим сведения. Не подкачаем. Мужайся.
– Так ведь мы же еще до сих пор не дали сведений насчет спортивных
состязаний, шахматных партий, лекций, увольнений, болезней, опозда...– Ерунда! Не падай духом! Волоки сюда счеты. Будем считать. И ребята пусть все тоже считают. Эй, кто там! Казначей! Машинистка! Курьер! Живо! Да гоните сюда всех профуполномоченных. Сведения так сведения. Даешь! Одним духом все сведения дадим!
– Считайте, черти! Нечего зря груши околачивать! Ну-с, Миша, что они там требуют?
Председатель заглянул в бумагу.
– Общее количество единиц спецодежды, полученной за истекшее полугодие. Характер единиц. Число мужских, женских и детских. Число годных. Число негодных. Число несоответствующих. Число соответствующих. Общее число пуговиц. Число черных пуговиц. Число белых пуговиц. Число белых пуго...
– Ладно! Довольно! Дальше сами знаем: число стираных, число нестираных, число валенок, число неваленок... Мы это все быстро! Валяйте, ребята!
Работа кипела.
– Пиши, Миша, записывай. Пятью пять - двадцать пять, шестью двадцать пять - сто пятьдесят да плюс семнадцать, - итого сто шестьдесят семь валенок. Тэк-с! Теперь помножить на десять рукавиц, это получается одна тысяча шестьдесят семь. Валяй пиши: одна тысяча шестьдесят семь.
– Чего одна тысяча шестьдесят семь?
– Кажется, довольно ясно: валенко-рукавиц. Пиши. Теперь дальше. С левой ноги тридцать да с правой ноги тридцать девять... Гм... будет тридцать умножить на тридцать девять. Будет одна тысяча сто семьдесят. Пиши, Миша: одна тысяча сто семьдесят.
– Чего?
– Ясно, чего: право-левых валенков...
– Василий Иванович, - кричала из соседней комнаты машинистка Манечка, сколько у нас за прошлый месяц было сыграно шахматных партий?
– Четыреста пятьдесят две!
– Мерси! Значит, четыреста пятьдесят две шахматные партии помножить на сто двадцать опозданий и разделить на восемнадцать пуговиц... Гм... Это будет... Скажем, для ровного счета тринадцать три четверти. Товарищ председатель, скорее записывайте: тринадцать три четверти, - а то я забуду.
– Чего это тринадцать три четверти? - хрипло спросил председатель.
– Тринадцать и три четверти шахматно-пуговице-опозданий!
– Ага.
– ...Итак, из двенадцати посетителей в день вычесть четыре пишущих машинки и помножить на сорок детских заболева...
– Василий Иваныч, у меня ум за разум заходит. Скажите, сколько это будет, если помножить на восемнадцать?
– Сто восемь! Не мешайте!
– Мерси! Товарищ председатель, пишите: сто восемь женщино-мужчин за первую половину третьей стадии туберкулеза.
– Валяй, Миша! Мужайся. Что у нас там осталось? Газеты, что ли? Есть такое дело. Триста номеров "Гудка" помножить на одного начальника станции и разделить на одну четверть телеграфисто-лекции...
Поздней ночью председатель месткома, взъерошенный, без фуражки, с блуждающими глазами, ворвался в собственную свою квартиру и, зловеще захохотав, закричал жене:
– Веро-мания! Дай мне четыре с половиной ножо-вилок и две тарело-бутылки щей! А также хлебо-газету. Хи-хи-хи!
На следующий день председателя месткома бережно везли в ближайший сумасшедший дом.