Горячая точка

Закончив работу, террористы полезли наверх.

12.42. Смотровая площадка

Капитан стоял у окна и смотрел вниз, на город. На комплекс ВВЦ — мертвый «золотой» фонтан, тяжеловесно-хвастливые павильоны, аляповато-невесомое колесо обозрения и пестрые вкрапления ларьков-лотков, на утонченно-аристократичный Шереметевский дворец, на темно-зеленый, даже по весне, парк Дзержинского. На смог, стелющийся над домами и взбирающийся у горизонта в небо черным мутным пологом. На торчащие из него верхушки легендарных московских высоток. На телевизионные антенны, установленные внизу. На группы, бестолково топчущиеся у первого КПП. Конечно, двери заперты, будка пуста. Разочарование. Можно было бы запустить их в башню и тоже использовать в качестве заложников, но... не достаточно ли? Эти люди злы. Кто-то с непониманием оглядывается, кто-то ругается, и все они пытаются найти человека, который объяснил бы: почему их лишили удовольствия посмотреть на город сверху, полюбоваться надуманным изяществом мегаполиса. Это позже они поймут, что им просто повезло. Просто повезло.

— Товарищ капитан.

— Слушаю, — он резко повернулся на каблуках.

— Все готово, — доложил Поляк. — Тротиловые заряды установлены, детонаторы подсоединены.

— Отлично, — капитан кивнул, решительно и твердо, словно отсекая какие-то неприятные мысли, сжигая за спиной мосты. Поднял передатчик: — Сварщики, что у нас с лестницей?

— Первые четыре пролета готовы. С остальными сложнее. Минут на сорок еще работы, не меньше.

— Поторопитесь.

— Стараемся, товарищ капитан.

— Как с антеннами?

В разговор вклинился Моцарт:

— Только что закончили, товарищ капитан.

— Проблем не было?

— Поначалу были чуть-чуть, маленько.. Но я им быстро все объяснил. И доходчиво. Шуршат теперь, как миленькие.

— Отлично. — Капитан опустил передатчик, обвел взглядом стоящих рядом солдат. Они смотрели на него выжидающе. — С богом, парни, — сказал, как перекрестился. — Время?

— Двенадцать сорок пять! — тут же отозвался сержант.

— Пора. Телефон!

— Телефон! — продублировали эхом.

Поляк спешно кинулся к ящикам с амуницией и тут же вернулся, держа в руке объемистый пузатый чемоданчик. Щелкнули замки, откинулась крышка. Капитан спокойно наблюдал, как с сухим треском разворачивается зонтик спутниковой антенны. . Солдат быстро перебросил тумблеры, протянул трубку:

— Пожалуйста, товарищ капитан.

Тот спокойно, без тени эмоций, набрал номер.

12.52. Лубянская площадь. ФСБ

— Товарищ майор, — в кабинет Беклемешева заглянул Сергеев.

— Что такое, Боря? Срочное что-нибудь?

Убедившись, что в кабинете никого, кроме майора, нет, оперативник почувствовал себя свободнее.

— Зиновий, только что был звонок по «ноль-два», на Центральную. Сообщение о бомбе, заложенной на площади Тверской Заставы. Это перед Белорусским вокзалом.

— Та-ак, — Беклемешев даже присел.

«Это уже не просто совпадение, — пронеслось в голове. — Таких совпадений не бывает. Военные террористы, «винторез», заминированный вокзал. Тогда, правда, Курский, теперь Белорусский, но все равно это больше похоже на бред. Почему вокзал? Почему именно вокзал?»

— Саперов вызвали? — спросил он, поднимаясь и подхватывая со спинки стула пиджак.

— Да, — кивнул Сергеев. — Дежурный по городу сначала позвонил им, а уж потом нашим. Взрывотехники тоже минут семь как выехали. Взрыв назначен на тринадцать пятнадцать. Слишком мало осталось времени. Бомбу скорее всего обнаружить не успеют. Там на стоянке машин всегда — пропасть. Дай бог хотя бы народ вывести.

— Все правильно, — кивнул Беклемешев. — «Волгу» вызвал?

— У подъезда уже. Ждет.

— Молодец. Поехали.

Они вместе пронеслись по коридору и затопотали вниз по лестнице.

— Ребята где?

— Володя насчет броневика выясняет, Андрюшка устанавливает контакты заложников. Я не стал их дергать. Макара еще за пленкой послал.

— За какой пленкой?

— Запись разговора террориста с дежурным.

— А-а. Правильно. Номер засекли?

— Не успели. Спутниковая связь. Ее спецаппаратурой и то не всегда поймать удается, а уж обычным определителем... вообще дохлое дело.

— Это плохо, — прокомментировал сообщение Беклемешев, предъявляя дежурному прапорщику удостоверение и выбегая на улицу. — Это даже хуже, чем плохо.

— Сам знаю, да ничего не попишешь, — мгновенно откликнулся Сергеев. — У смежников аппаратура в этом отношении не очень. Говенная, прямо скажем, аппаратура у них. Но я Чеснокову стукнул, он туда ребят из контрольки отправил. Пусть посидят, послушают. Мало ли, вдруг террористы снова объявятся.

— Вдруг...

Служебная «Волга» действительно ждала у подъезда. Беклемешев нырнул на переднее сиденье, Сергеев — на заднее.

Водитель ударил по газам, одновременно включая сирену. Истошный вой прокатился по Кузнецкому Мосту.

— Знаешь, куда ехать-то? — поинтересовался Беклемешев.

— Сказали уж... — ответил тот безразлично. Ему было все равно куда. Прикажут в центр — повезет в центр. Прикажут в Тулу или во Владивосток — поедет туда. А что сделаешь? Работа такая.

Беклемешев посмотрел на часы: 12.58.

— Успеем? — спросил тоже вроде бы без напряга, но чуть с нажимом, чтобы водитель не слишком расслаблялся.

— Запросто, — ответил тот. — С запасом еще обернемся.

«Волга» мчалась по Театральному, распугивая попутки истеричным визгом сирены и сполохами маячков. Свернув на Тверскую, водитель легко выжал сто десять, да так и держал до самого Белорусского.

На площади уже вовсю кипела работа. Бдительные гаишники перекрыли Тверскую и Ленинградский проспект, перегородили все боковые улицы и выставили оцепление у вокзала. На стоянке между машинами бродили наряды с поисковыми собаками, у выхода «Белорусской-Кольцевой» приткнулся оранжевый «Мерседес» саперной команды. Милицейский кордон, протянувшийся от самого вокзала до моста, выпроваживал пассажиров. Люди шли, подобно беженцам, груженные безразмерными тюками, чемоданами и сумками-баулами. Некоторые тащили гигантские тележки с неподъемной поклажей. Двое челноков с пеной у рта доказывали, что им всенепременнейше необходимо добраться до своих колымаг и уехать, но кто их станет слушать, когда тут такое... Лоточницы с товаром, бабульки с букетиками, торговки, сгибающиеся в три погибели под весом «семечко-каленых» мешков. Выбираясь из машины, Беклемешев увидел, как один из пассажиров опрокинул в грязную лужу тележку. Веревка, удерживающая барахло в неподвижности, не выдержала и лопнула. Обернутые бумагой чемоданы и сумки посыпались на проезжую часть. Хозяин кинулся было подбирать, но его подтолкнули, без жалости, да и без внимания. «Дурень, сам живой останься, о сумках после думать будешь». Тот же либо слишком много терял, а может, просто жаль стало товара своего заграничного больше, чем здоровья, а того глядишь, и жизни, попер внаглую на цепь, потянулся — отчаянный — к сумкам своим... и получил, конечно же. Помитинговал еще минуту, по - рыпался, да так и пошел дальше, с заломленными до затылка руками, сопровождаемый парой молодцеватых ребят. «Не хочешь по-хорошему, придется по- плохому. Там проверим, кто ты и откуда. А о товаре своем забудь. Не видать тебе больше товара своего, как собственных ушей. Так-то, братец. Не спорь с властью, хоть и маленькой». А на лицах молодцеватых Беклемешев вдруг отчетливо прочитал явное облегчение. Боялись они и рады были до зубной боли, что нашелся повод унести ноги подобру-поздорову.

Беклемешев вздохнул. Наваждение в четвертый раз за утро посетило его. Увидел он вдруг пыльное лето, привокзальную площадь да глянцево-черные фигуры, размахивающие дубинками и прячущие лица за плексигласовыми забралами. Чувство какой-то дурной вины колыхнулось в груди. Мерзкое, как теплый перестоявший квас. И не только за омоновцев тех, состарившихся теперь на год, а и еще за что-то уже почти умершее, пережитое, превратившееся в камень. Что с ним происходит?

Подошедший торопливо милиционер, совсем молодой парень, козырнул: