Горячие деньги

– Не думаю.

– То есть?

– Один или двое наверняка знают, но не говорят. Я переговорил с каждым. Никто даже не догадывается, никто никого конкретно не обвиняет. Они просто ничего не хотят знать, не хотят признаваться в чем-то даже себе, не хотят смотреть правде в глаза. Не хотят неприятностей.

– А вы?

– Я тоже не хочу неприятностей, но я не хочу, чтобы меня или моего отца убили.

– Вы считаете, что ваша жизнь в опасности?

– Да, точно так, как это было с Мойрой.

– Как главного наследника?

– Что-то вроде того. Только я унаследую столько же, сколько остальные. Отец написал новое завещание. Я рассказал остальным, но они не поверили.

– Так покажите им завещание.

– Хорошая мысль. Спасибо.

– А вы, вы сами знаете?

– Не знаю.

– Какие нибудь догадки?

– Догадки – это еще не доказательство.

– Хочу напомнить, что ваш долг…

Я прервал его:

– Я ничего вам не должен. Я не должен поднимать шум из-за пустяков. Мой долг перед семьей – делать все наверняка, либо не делать ничего.

Я распрощался и по его тону, как и по словам, понял, что полиция знает не больше, чем я, даже, наверное, еще меньше – они даже не выяснили, откуда взялись серые пластиковые часы или кто их купил. Расследования полицейских пока ограничились только этим направлением, больше никаких здравых мыслей у них не возникло. А это были обычные дешевенькие часы, такие продаются где угодно.

Во время одной из наших поездок, когда я рассказал Малкольму про Беренайс, он заметил:

– У Вивьен был такой пунктик, насчет сыновей.

– Но у нее первым родился сын. У нее их даже двое.

– Да, но перед рождением Дональда она говорила, что даже не посмотрит на ребенка, если это будет девочка. Не могу этого понять. Я обрадовался бы девочке. Вивьен была страшно довольна, когда родился мальчик. Это было для нее как навязчивая идея. Как будто она живет среди каких-то дикарей, для которых это действительно имеет какое-то значение.

– Это имеет значение для Беренайс. О значении таких навязчивых идей нужно судить по результатам.

Он сказал:

– Ты знаешь, Вивьен не любила Люси. Она ее и близко к себе не подпускала. Я всегда думал, что Люси поэтому и растолстела, и окунулась с головой в свои поэтические фантазии.

– Беренайс под любым предлогом старается почаще отсылать дочерей к своей матери.

Малкольм неуверенно сказал:

– Ты думаешь, это Беренайс убила Мойру?

– Она думает, что, если бы у них было больше денег, она стала бы счастливее. Может, и так. Если уж разбирать это… э-э-э… дело, так мужья могут оказаться так же виноваты, как и жены. Я хочу сказать, нужно рассматривать их по отдельности. Они не всегда зависят друг от друга.

– Почему?

– Урсула давно оставила бы Жервеза, если бы не зависела от него материально.

– Да Урсула тише мышки!

– Она доведена до отчаяния.

Малкольм раздраженно сказал:

– Они все доведены до отчаяния. И сами во всем виноваты! В том, что мы – ничтожества, виноваты, милый Брут, мы сами, а не наши звезды!

– Согласен.

– Швейцар в гостинице намекнул мне кое о чем насчет четвертой скачки.

Снова лошади.

В другой день, на другой прогулке Малкольм спросил:

– Что сказала Сирена, когда ты с ней виделся?

– Что ты можешь подавиться своими деньгами или что-то в этом духе.

Малкольм рассмеялся. Я продолжал:

– Еще она сказала, что ты тогда хотел взять ее к себе только для того, чтобы досадить Алисии.

– Алисия – чертова сука!

– Знаешь, у нее новый любовник.

Его как громом поразило.

– Кто?

– Наверняка чей-то муж. Ей как раз такие нравятся, правда?

– Не строй из себя праведника!

Мы поговорили о часовых переключателях – еще об одной неприятности. Малкольм сказал:

– Томас делал их лучше всех, правда? Он мог собрать такой с закрытыми глазами. По-моему, это он их и придумал. Сирена подарила один такой Робину и Питеру, Томас сделал его для нее много лет назад.

Я кивнул.

– Часы с Микки Маусом. Они до сих пор в детской.

Малкольм тяжело вздохнул.

– Сирена приспособила к ним маяк из «лего», я прекрасно помню. Знаешь, мне до сих пор так не хватает Куши! Катастрофа случилась как раз вскоре после этого. – Отец тряхнул головой, как будто отбрасывая прочь печаль. – Какие скачки лучше выбрать для Приза памяти Куши Пемброк? Что ты посоветуешь?

На следующий день я спросил, почему Фердинанд не придает значения тому, что он незаконнорожденный, а Жервез из-за этого спивается.

– Не знаю. Жервезу всегда казалось, что его презирают, над ним смеются, даже сейчас. Наверное, кто-то вдолбил это ему в голову, когда он был еще маленьким. Сказал ему, что он родился по ошибке, что лучше бы его мать сделала аборт. Мальчишки чертовски жестокие создания. По-моему, из-за этого Жервез и стал таким злобным. А Фердинанда ничего особенно не задевало. Он во многом похож на меня.

– Только у него пока было всего две жены.

– А почему ты сам не женишься?

Я легкомысленно ответил:

– Еще не встретил ту, единственную. Я не хочу, чтобы у меня их было пять.

– Ты что, в себе сомневаешься?

«Господи, – подумал я, – какой он проницательный и остроумный! Так нечестно. Ведь это из-за него я в себе не уверен. Это от него мне досталось такое непостоянство».

Все мы похожи на него – кто больше, кто меньше.

ГЛАВА 18

Как и предсказывал Рэмзи, в среду гостиница «Беверли-Уилшир» стала напоминать муравейник. Появился и сам Рэмзи, полный надежд и планов. Мы стали ходить на разные встречи и вечеринки, часто бывали в конюшнях, попали на праздничный бал в Голливуде.

Организаторы Кубка коннозаводчиков открыли гостиную, где каждый, кто имел отношение к скачкам, мог перекусить или выпить – или и то и другое сразу – и поговорить о лошадях. Можно было заказать машину или билеты на самолет и поговорить о лошадях. Можно было встретиться со своими знакомыми из Эпсома и Лонгшама и поговорить о лошадях. Состоятельные мужчины и женщины в отличных костюмах и шелковых платьях, владельцы лошадей, на чьи деньги существует и процветает конный спорт. Высшее общество, большие деньги, огромное удовольствие.