Глава 1. Все, что могли позволить

— Бабуль, я же просила не трогать мои вещи! В чем я теперь пойду?

Все началось с моего переезда к бабушке по глубоко семейным обстоятельствам. А еще с постиранных джинсов. Да, именно с них.

Пришлось надевать юбку, а к ней каблуки, потому что старенькие балетки на фоне всего остального казались совсем уж неопрятными и несчастными. Мне не нравилось. Я привезла лишь малую часть своих вещей, оставив еще целый забитый одеждой шкаф в Лондоне, где жила с родителями, но и там у меня были только короткие юбки и платья, блузки с вырезами, непонятные неудобные топики, туфли на высоких каблуках и еще черт пойми что, но только не нормальная человеческая одежда. Мне не нравилась ни одна из этих вещей, и всю неделю в Москве я просидела в одних и тех же джинсах и черной толстовке, наотрез отказываясь купить что-нибудь новое, да и вообще выходить из дома, а из обуви без каблука оказались только затасканные домашние балетки. Мне казалось, что я не имею права вот так просто носить мамины вещи, поэтому все, что было ее, оставила дома. Все равно через полтора года я поступлю учиться в Лондон и вернусь, а перед этим приеду летом к своим друзьям. Друзьям? Но я ведь даже не сказала им, что уезжаю, хотя это было и так понятно.

Я стояла, замерев, с вешалкой в одной руке и с какой-то поганой блестящей тряпкой в другой. Это что, платье? Я даже не помню, как складывала его в чемодан. Я еще раз с тоской осмотрела содержимое шкафа. Нет, были вроде неплохие шорты и пара нормальных маек, но на улице апрель, а шорты были откровенно летними, в таких меня даже на порог школы не пустят. Вздохнув, я напялила на себя вмиг ставшую ненавистной кожаную юбку. Что ж, не проблема, ноги у меня вроде как ничего такие, только с кучей достаточно свежих шрамов, после двух переломов и с еще оставшимися кровоподтеками. Черт, под обычными колготками такое не спрятать.

Вчера Талина — единственная русская подруга и по совместительству двоюродная сестра — весь вечер помогала приводить себя в порядок. В ход пошел автозагар, какие-то непонятные масла, крем… Она возилась со мной как с маленькой и всеми силами пыталась растормошить. Я же уже третий месяц отчаянно пыталась существовать и смириться с мыслью: Родителей. Больше. Нет.

Я стояла, потерянная дура, перед зеркалом, и снова размазывала по лицу слезы. Как пощечина, в тишине моих беспомощных одиноких всхлипов прозвучал рингтон, и я бросилась к мобильнику как к единственному спасению. Звонила Таля: предупредить, что директор не любит опозданий. Еще добавила, что сегодня в классе я не одна новенькая: у нас будет новый учитель английского, которому вдобавок ко всему повесили наше классное руководство.

Глубокий вдох. Еще один. Третий. Ты сильная, ты справишься. Сколько раз за последний месяц тебе это говорили сердобольные люди, желающие помочь советом? Только бабушка и Таля не сказали мне ничего подобного. Одна из них в одночасье потеряла дочь и зятя, а другая — любимых тетю и дядю. Другой родни, кроме еще дяди Игоря, встретившего меня в аэропорту, я за всю неделю в Москве так и не увидела, но думаю, оно и к лучшему.

Шумно втянув в себя воздух, я прикрыла глаза и досчитала до трех. «Выпей немного, ярко накрась губы и соберись», — говорила когда-то Элизабет Тейлор, и именно сейчас я решила последовать ее совету. И неважно, что скоро в школу. Надежда, что тонкие, почти совсем прозрачные колготки «двадцать ден» скроют оставшиеся синяки, не оправдалась, и я, вздохнув, аккуратно размазала тональник по самым темным кровоподтекам: еще не хватало, чтобы кто-нибудь подумал, что меня дома избивают.

Ну не могу же я без косяков, в этом вся я: пока тайком от бабушки наливала себе коньяк, пропустила, наверное, весь транспорт. До ближайшего метро довольно долго идти, неужели придется ждать? Ну уж нет, не опоздаю: это ведь первый день, поэтому я пулей вылетела из дома и рванула на остановку. Туфли были жутко неудобными; я поняла это после нескольких шагов за калиткой, поэтому сняла обувь и побежала босиком. Только выпив, пусть и всего глоток, я могла до такого додуматься, а колготки и вовсе не порвала только чудом, зато добралась, кажется, вовремя.

Быстро всунув ноги обратно в ненавистные километровые каблуки, я посмотрела расписание на остановке. Вот черт! Я действительно не опоздала, нет. Гораздо хуже: опоздал автобус, и я еле втиснулась между людьми. Поездочка обещает быть веселой, однако. Я улыбнулась, вспомнив цитату из маминого любимого фильма. Да, это вам не Англия, это Россия! Я не могла объективно сравнить сейчас, ведь за неделю всего только два раза покинула дом, и то отчаянно сопротивлялась, но мне все равно нравилось искать различия и схожести. Это хоть как-то… отвлекало. Психологи, будь они неладны, говорили, что отвлекаться от навязчивых мыслей просто необходимо.

Первые две остановки меня никто не трогал, и я проехала их почти с комфортом, но на третьей мне пришлось выпустить из автобуса какую-то почтенную бабульку, а запрыгнув в транспорт во второй раз, я оказалась прижатой к незнакомому парню. На каблуках, да еще и в такой давке, я оказалась абсолютно неустойчивой, да мне даже держаться было не за что.

— Бл… — мой выкрик, когда весь автобус подскочил на кочке или «лежачем полицейском», потонул в гомоне пассажиров.

На белой рубашке незнакомца, с которым я тесно соседствовала в этой поездке, остался след от моей алой помады, которую я когда-то давно одолжила у мамы, да так и не успела вернуть. Надо бы извиниться — черт, еще один. Что за водитель, ей-богу, ну не дрова же везет, мог бы и поаккуратнее. Мой рюкзак находился приблизительно там-не знаю-где, и пока что вытащить его не представлялось возможным — слишком уж сильно он был зажат между другими пассажирами — и я могла только со всей силы вцепиться в широкую кожаную лямку. Если бы была поумнее, вообще не снимала бы его с плеча.

На следующей остановке людей поубавилось, и я, со всей силы рванув на себя рюкзак, переместилась поближе к двери. Хоть к юбке больше подходила бы сумка, я и представить себя с ней не могла, поэтому сейчас обнимала рюкзак как спасательный круг, как будто он помог бы мне не утонуть в толпе.

А через остановку был университет. Оказалось, что господа студенты пешком пройти, к моему глубокому сожалению, не могут, нет: им надо проехать именно на автобусе, именно по Москве, именно в час пик, именно одну эту долбаную остановку. Меня подхватила волна людей, оттоптав мне все ноги, и вот я опять к кому-то прижата.

Кто же на этот раз? Очень красивая помада, у его девушки явно хороший вкус. Явно ночевал не дома, ведь тогда переодел бы рубашку на чистую: слишком уж вульгарно ходить со следами от женских губ под воротником. А цвет шикарный, у меня есть точно такая же… Стоп, это ведь и есть моя! Забавно, что меня оба раза придавило к одному и тому же человеку. Оставалось лишь мысленно попросить у незнакомца прощения — я ведь и правда не хотела портить ему рубашку — и на очередной кочке вновь абсолютно случайно припечататься к когда-то чистой белой ткани.

Отпечатков на рубашке стало три.

Так. Невежливо слишком сильно жаться к незнакомцу, я все-таки приличная девушка, хотя в этом, вспоминая рассказы Талины, я уже не была уверена на все сто процентов. В любом случае, такое поведение можно было бы даже посчитать за домогательство, если бы не жуткая давка в транспорте. Попыталась развернуться и протиснуться к дверям, но автобус снова подпрыгнул. Черт бы побрал эти каблуки и российские дороги! Я покачнулась и совсем упала на многострадального парня, не удержавшись на ногах, хотя вряд ли он сильно из-за этого страдал. Меня опять прижало к нему, только уже спиной, а точнее, задом, и ни вправо, ни влево, ни в какую еще другую сторону не отодвинуться: я честно попыталась, даже по несколько раз. Да как они вообще выживают в общественном транспорте?

Следующая попытка отойти подальше тоже не удалась.

— Да стой ты уже, — в эту минуту я прокляла все на свете за то, что не додумалась взять с собой наушники, тогда бы я просто этого не услышала, но нельзя не признать, голос у него удивительно приятный. Чтобы закрепить свои слова, незнакомец положил руку мне на талию, окончательно прилепив к себе, что переходило уже всякие границы. Он решил взять меня в заложники? Может, если предложить ему оплатить химчистку, он отстанет?

— Какого черта? — прошипела я, пытаясь выбраться.