Горят огни
Шрифт:
— А я пешком шла, Константин Леонидович, — с вызовом ответила я, подчеркивая обращение к нему. — Что-то перестало вериться в надежность местного транспорта на предмет маньяков-извращенцев, — теперь я сделала жалобную мордашку и начала: — Вчера вот, представляете…
— Все, достаточно. Хватит, Снегирева, пожалуйста, избавь меня от подробностей своей бурной личной жизни, — довольно резко перебил меня учитель. — Иди в класс, — конечно же, я сделала вид, что не услышала его слов из-за внезапно зазвеневшего звонка. Было, вообще-то, обидно, как будто не он вчера мне эту самую «бурную личную жизнь» устроил прямо в автобусе. Гордо тряхнув головой, я отправилась на занятия.
Первым уроком был русский. Пожилая учительница Зинаида Павловна то и дело вызывала меня к доске: не могла, наверное, поверить, что я говорю правильно, без акцента, пишу грамотно,
Весь день я вовсю общалась с одноклассниками, ведь мне все-таки предстояло проучиться здесь больше года, и я наконец приняла эту неизбежность. Даже не было пока угрызений совести: сегодня с утра мне так дико захотелось и жить, и танцевать, и петь — делать все то, чего я так упорно не замечала последние два месяца. Я смеялась, ненавязчиво строила глазки сразу нескольким парням из нашего класса и в итоге все же начала вливаться в коллектив, пусть и с тональником на ногах, даже под колготками. Я ведь все равно не обязана кому-то что-то доказывать.
Последним уроком сегодня был английский, и за какие-то жалкие сорок пять минут занятие превратилось в Ледовое побоище. А все потому, что меня, как и на остальных уроках, вызвали к доске, чтобы проверить уровень знаний, и не щадя гоняли по всей программе. Ответив весь материал, я уже собиралась садиться, но меня остановил мой горячо нелюбимый мучитель.
— Постой-ка, Снегирева. Что-то ты тут темнишь… Объясни мне, что вот это такое? — и он повторил одну из сказанных мной фраз.
Я с радостью стала рассказывать об особенностях своего родного языка. И если половину предметов, таких как химия, физика, математика, я не понимала и в старой школе, то английский я действительно знала, а не учила. Все то, что здесь только начинают проходить в школе, я знала еще до того, как пошла в детский сад. Одноклассники смотрели на меня со смесью удивления и, похоже, восхищения, и мне на самом деле стало приятно: я ведь не совсем тупая, в конце-то концов. Но моей заслуги в безупречном ответе было мало: прожив всю жизнь в Англии, сложно не говорить на своем языке. Мне повезло, что в русских школах учат именно британский английский, потому что американский диалект я и в самом деле не знала, да и понимала не очень-то хорошо.
— Нет, Снегирева, школьная программа нацелена на успешную сдачу экзаменов! Поэтому в учебнике нет твоих разговорных сокращений! — учитель начинал выходить из себя.
— Вы не правы, даже в книгах так пишут! — хорошо, что доказательства лежат прямо в классе. Талина еще неделю назад попросила меня дать ей почитать пару книг на английском, а сегодня принесла в школу, чтобы вернуть, поэтому сейчас у меня есть стопроцентная возможность его уделать. — Таля, дай сюда книги! — сестра испуганно протянула мне одну из частей «Гарри Поттера» и «Джейн Эйр», купленные мной когда-то давно в любимом книжном. — Вот, смотрите! Это не разговорный, это литературный язык!
— Мы тут, — англичанин перешел на крик, — не литературу изучаем! Тем более в этих книгах у тебя сплошной подростковый сленг!
— Это где тут подростковый сленг?! У Джоан Роулинг? Или может, его использует Шарлотта Бронте?! В девятнадцатом веке, вы хотите сказать, подростковый сленг?! — моему возмущению не было предела, и я не могла дать разумного объяснения, что же именно так вывело меня из себя.
Никогда не думала, что буду так страшно спорить с учителем: будь он хоть сто раз придурком и другом моего брата, мы все еще на уроке, но ведь он сам меня вывел. Пожалуй, после урока выпью дополнительную таблетку, а то и правда начинаю вести себя, как психованная. Я подозревала, конечно, что англичанин твердолобый, но не думала, что настолько: мои аргументы были простыми и понятными для всех, кроме него, да и у меня не было сомнений в своей правоте. В конце концов, я носитель языка, а он — нет, значит, мне виднее. Продумывая ответ мне, Костик нервно крутил в руках ручку и слегка постукивал ногой по полу. Шумно выдохнув, он завязал светлые волосы в хвост.
«Красивый, черт бы его побрал», — неожиданно для себя самой подумалось мне.Учитель посмотрел на меня уже гораздо спокойнее, без металлического блеска в глазах:
— Ладно, сленг в «Гарри Поттере». У Шарлотты Бронте староанглийский язык, многие выражения устарели, и вообще неясно, как можно в этой книге что-то понимать! — он снова перешел на крик. И кому из нас еще нужны успокоительные?
— Нет, Константин Леонидович! Это вы не хотите понимать! Староанглийский язык — это, простите, Шекспир! «Джейн Эйр» продается во всех книжных магазинах. Нет, вы серьезно думаете, что люди будут покупать ту книгу, которую даже не смогут прочитать?! Это не староанглийский язык, это — средневековые методы преподавания! — я грозно, как мне показалось, нависла над учителем и в сердцах даже стукнула многострадальной книгой по учительскому столу. Черт, надеюсь, он не нажалуется директору: только этого мне не хватало сейчас. Хотя о чем я, что и кому он может рассказать?
— Ладно, Снегирева, — абсолютно ровным тоном произнес классный. — Не срывай мне занятие, будь добра, садись на место. После урока останешься, попробуешь исправить свою двойку.
Так, а вот это мне уже не нравится. Исправить двойку — ладно, да плевала я на оценки, все равно учеба никогда не была моей сильной стороной, за исключением нескольких предметов. Меня больше напрягает то, что остаться надо после урока, а урок, насколько я помню, последний; после него час перерыва, и только потом приходит вторая смена. Целый, мать его, час. Мама, роди меня обратно, я ведь знаю, ты не можешь меня сейчас не слышать. Нервно дожидаясь звонка за своей партой, я вдруг поняла, что оставаться мне вовсе не обязательно: пусть учитель-мучитель спокойно рисует мне «пару», и я свободна, словно птица в небесах,? или, как любит добавлять Таля, как сопля в полете. Одна оценка ни на что не повлияет, тем более, что это даже не выпускной класс.
Надеюсь, после урока он меня оставил исключительно ради того, чтобы я исправила двойку? Тут вообще не должно быть ничего личного, мы же в школе. «Но ты ведь и сама не лучше, Снегирева, вспомни вчерашнее», — участливо подсказал внутренний голос. После двух школьных дней я уже и сама стала называть себя маминой фамилией, что очень меня удивило: я не думала, что так быстро привыкну, да и что вообще когда-нибудь смогу. А то, что было вчера, остается вчера. Если бы я знала, что рядом со мной в автобусе ехал мой учитель, то я бы, не задумываясь, послала его подальше от греха, кто знает, чем это все могло бы закончиться. Хотя господи, кому ты, Снегирева, врешь? Конечно, все было бы точно так же, за исключением того, что к своей ученице — да и к сестре друга — он и сам бы ни за что не полез.
Невесть откуда появилось желание морально уничтожить не только Костика, который оставил меня после урока, но вообще всех и каждого, и я в страхе проглотила еще одну таблетку успокоительного: скоро должна подействовать. Я ведь совсем не такая, я терпеть не могу конфликты, но зато люблю ромашки и одуванчики, танцевать под дождем и ездить на пикники с родителями. Впрочем, последнего уже никогда не будет, но мне до сих пор сложно смириться.
— Снегирева, помнится, я попросил тебя остаться, — послышался голос прямо за моей спиной.
— Ставьте два, Константин Леонидович, мне надо идти, — сказала я, даже не оборачиваясь, пока мысленно молилась, чтобы мой план сработал.
— Нет, ты останешься, — спокойно ответил он. — Я твой учитель, поэтому мне решать, — значит, теперь вот так?
Я резко развернулась, демонстративно прошла мимо мучителя, уселась на парту и закинула ногу за ногу. Да уж, в коротком платье сидеть в таком положении оказалось жутко неудобно: мягкая ткань задралась чуть ли не до трусов, и и мне пришлось подавить удушающую неловкость. Ладно на стуле, когда под партой все равно ничего не видно, а тут — просто ужас, но мое природное упрямство не разрешало мне сесть по-человечески куда положено. А этот гад сидит и смотрит, и зачем только он так открыто пялится? Хоть бы постеснялся, мерзавец. Блин, а если… Черт, нет, надо гнать прочь такие мысли. Надеюсь, Костик не подумает, что я решила его соблазнить, это ведь невозможно, хотя, признаться, очень хочется. Вообще-то, мой план был именно таким, но вчера вечером я не подозревала, что мне будет настолько неловко. Я даже подумать не могла, что парень не станет отводить взгляд: я планировала довести его до заикания. Таля рассказывала, что раньше я легко проворачивала подобные трюки.