Господь хранит любящих
Шрифт:
— А если я не смогу вам помочь?
Господин Ян грустно покачал головой:
— У нас так много фабрик, фрейлейн Венд. Вы консультант по костюмам? Профессия, не имеющая военного значения. Я слышал, что на «Сименс и Хальске» еще требуются работницы на конвейер. Вы знаете, где расположена эта фабрика?
— На севере.
— Да, а в северной части города бомбы падают особенно часто, фрейлейн Венд. И рабочий день на «Сименс и Хальске» начинается в шесть часов утра…
Петра ничего не ответила.
— А может случиться, — он впервые мило улыбнулся, — что вас распределят
11
Со времени того разговора в комнате 314 на втором этаже Ведомства иностранных дел на Вильгельмштрассе до этой зимней ночи в отеле «Питтер» в Зальцбурге прошло двенадцать лет. Дойдя в своем рассказе до этого места, Петра Венд — сама повзрослевшая на двенадцать лет — опустила голову и замолчала. Я подумал, что за эти годы с лица земли исчезло Ведомство иностранных дел на Вильгельмштрассе, и сама Вильгельмштрассе, и, возможно, тот господин Ян, и спросил:
— Заказать что-нибудь выпить?
Она молча кивнула.
— Еще шампанского?
— Да, пожалуйста.
Я пошел к телефону и заказал шампанское и виски. Потом снова сел напротив и посмотрел на нее. Она глухо сказала:
— Мне все равно, что вы обо мне думаете.
Я промолчал.
— Я была так молода, — воскликнула она. — Я не хотела попасть на «Сименс и Хальске»! Я боялась бомб! Все мои близкие умерли. На кого мне было опереться?
— Итак, вы приняли предложение господина Яна?
— Да, и мне все равно, что вы обо мне думаете!
— Я ничего не думаю, — ответил я. — Рассказывайте, пожалуйста, дальше. Расскажите о Сибилле. Пожалуйста, госпожа Венд!
Она подобрала под себя ноги, ее знобило.
— Так вот, я поехала в Рим. По приглашению итальянцев и с заданием от Ведомства иностранных дел держать в Риме ухо востро. Мне хорошо заплатили.
Я молчал.
— Мне за это очень хорошо заплатили! — крикнула она.
— Я рад, — сказал я.
Мне было плевать на то, чем занималась Петра Венд. Это меня не касалось. Я хотел услышать о Сибилле. Меня интересовала только она.
Я подумал: «Может, Петра Венд лжет?»
Я подумал: «Но она действительно знает Сибиллу. Она знает о маленьком родимом пятнышке под левой подмышкой».
Я подумал: «Я должен выслушать дальше. Может быть, она говорит правду…»
— Посланник забронировал для меня купе в спальном вагоне, — рассказывала Петра Венд. — Перрон был забит женщинами и детьми. Все хотели уехать из города. Они штурмовали поезда. Множество детей было затоптано, многие потерялись. Снова завыли сирены. Для меня двое полицейских расчистили проход. Они оттесняли женщин и детей, чтобы доставить меня в мой спальный вагон. Я ехала одна, это было купе в вагоне первого класса. Весь остальной поезд был забит настолько, что стояли даже в туалетах, а выйти можно было только через окна.
— Рассказывайте дальше, — поторопил я. — Итак, вы прибыли в Рим.
— Да, господин Голланд.
— И жили в доме на Виа Аппиа.
— Да, господин Голланд.
— Дальше.
— Из Берлина приехал атташе по культуре и ввел меня в салоны римского светского
общества. Я познакомилась со многими людьми.— Дальше.
— Я сама устраивала приемы. У меня было положение, деньги, прекрасный дом. Все оплачивалось ведомством иностранных дел.
— Дальше.
— Один человек влюбился в меня.
— Это меня не интересует.
— Сейчас вам станет интересно, — возразила она с дрожью. — Этого человека звали Тонио Тренти. Он был сыном того человека, которого сегодня застрелили на Акациеналле.
12
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул я.
Вошел улыбающийся молодой официант с напитками. Он выразил надежду, что шампанское охладилось достаточно. «Но если нет, — посоветовал он, — подержите его еще в холодильнике». Затем он исчез. Я налил содовой в свое виски, Петра пригубила свой бокал шампанского.
— Достаточно холодное? — спросил я.
— Да, спасибо.
— Хотите соломинку?
— Спасибо, нет.
— Кем был этот Тонио Тренти?
— Куратором посольств в Министерстве иностранных дел.
— Куратором посольств? Значит, он был не так уж молод?
— Он был очень одарен, господин Голланд. Ему прочили сенсационную карьеру. Ему было двадцать восемь лет, он был высокий и стройный, смуглый, с серыми глазами. Когда он улыбался…
Петра оборвала свой рассказ, уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Она лежала в неестественно изогнутой позе и плакала навзрыд. Подол ее платья задрался, и было видно сорочку. Я сидел, пил свое виски и ждал, когда она выплачется. Ждал я довольно долго.
Наконец она села, вытерла рукой слезы и сказала:
— Простите, пожалуйста.
— Вы очень любили этого молодого человека?
— Очень, господин Голланд.
Я сказал:
— Мне жаль, что я тогда был с вами так груб.
Эти слова она пропустила мимо ушей.
— Мы полюбили друг друга с первого взгляда, — потерянно сказала она. — Нас познакомил атташе по культуре, и мы… и я… в тот же вечер я стала его любовницей. Это произошло в моем доме. Он оставался у меня до утра.
Я подумал, что все это как-то нереально: этот вечер, эта комната, эта женщина, которую еще несколько часов назад я вообще не знал, а теперь она рассказывает мне целую главу из своей жизни. И я подумал, что буду слушать главу за главой, каждую интимную подробность, лишь бы они привели меня к Сибилле…
Между тем женщина на кровати продолжала:
— Из общения с Тонио Тренти мне стало ясно, что приглашение посла было не такой уж безобидной прихотью, как это показалось вначале.
— Он заставлял вас работать на итальянское Министерство иностранных дел?
— Как вы догадались?
— Ну, это было несложно, к тому же это их обычный метод.
— Обычный метод, да? — Она с тоской посмотрела на меня, потом пожала плечами. — Ладно. Тонио полагал, что я часто встречаюсь с людьми из немецкого посольства. Он хотел получить сведения и планы. Он доверился мне. Он рассказал, что группа итальянских дипломатов, к которой принадлежал и он, уже вела переговоры с американцами о заключении сепаратного мира.