Господин следователь
Шрифт:
– Вот как? – заинтересовалась хозяйка. – Надо будет сестре написать, не слышала ли чего о новом романе? – Подумав, хозяйка махнула рукой. – Роман господина Мопассана называется «Une vie».
– А если по-русски? – попросил я. Стыдно признаваться в своем незнании французского языка, но изображать знание перед женщиной, читающей Мопассана в подлиннике, еще глупее. Решил соврать. – Я в гимназии английский учил и немного немецкий.
– В гимназии не учили французского?
Наверное, если бы я признался в том, что не верю в бога, удивление хозяйки было бы куда меньше. Атеизм нынче входит в моду, наслышан от коллег, но чтобы выпускник гимназии не знал французского языка, в ее понимание не укладывалось.
Я
– Наталья Никифоровна, а вы не можете меня научить французскому? Вечера у меня свободные. И за работу я вам платить стану.
– Да какая же из меня учительница? – захлопала глазами квартирная хозяйка. – Меня с сестрицей французскому языку пленный француз учил – ему уж, почитай, лет сто было. Если не сто, то восемьдесят, уж точно. Целых четыре года мосье Жерар нас учил, пока не помер. Он в восемьсот двенадцатом году в плен попал. Неподалеку от Устюжны сосновая аллея есть, которую пленные французы сажали. Его сотоварищи вернулись, а этот остался. Женился, в Устюжне теперь дети живут, внуки. Фамилию им дали – Французовы.
Пока Наталья Никифоровна рассказывала о своем домашнем учителе, я «вычислил», что за роман был опубликован в журнале. Коль скоро это не «Милый друг», а название «Монт-Ориоль» я бы понял без перевода, то остается только один. У французского писателя было написано лишь три романа, а остальное – либо рассказы, либо повести. Наверное, если бы Мопассан не умер в расцвете лет, то написал бы больше.
Подождав, пока хозяйка сделает паузу, я торжественно заявил:
– Я понял, что за роман вы читали. «Жизнь». Только не понял – что в нем такого неприличного? Девушка выходит замуж, узнает, что муж изменяет…
– Эх, все мужчины одинаковые, – вздохнула хозяйка, вытаскивая носовой платок.
Нет, ну чего это она? Читал я этот роман, ни разу плакать не захотелось.
– Так что, возьметесь за мое обучение?
Глава семнадцатая
Самоубийство фельдшера
Мой письменный стол никогда не пустует. Лежат на нем и книги, и брошюры, и газеты. Со стороны это производи
Ум за разум заходит, когда начинаю думать, что многие классики не просто живы, а не родились. Товарищ Ленин пока Володя Ульянов. Смотаться, что ли, в Симбирск, отговорить его старшего брата от покушения на царя? Талантливый же человек был Александр Ильич! Его бы таланты, да в мирных целях.
Нет, пусть пока все идет своим чередом. Если госпоже истории угодно, чтобы я сделал нечто важное, мне такой шанс обязательно представится. Важно вовремя понять – где он. И не допустить ошибки. Про раздавленную бабочку я не забыл.
А еще важно постоянно загружать себя делом, чтобы не свихнуться.
Учить французский язык на рабочем месте я не стал. Не потому, что кто-то мог заподозрить неладное, из принципа. Материалы по ситуации в империи и губернии – это одно, а иностранные языки совсем другое. Это, скажем так, мои личные заботы, не имеющие отношения к служебным обязанностям.
Поэтому третий вечер беру уроки у своей квартирной хозяйки. И уже три раза ходил к Мариинской гимназии, высматривал – где же кареглазая красавица с косой? Вру.
Ходил раз пять, а то и шесть, потому что женская гимназия недалеко от окружного суда. Так, как бы между прочим, отправился на обед, отчего бы не сделать небольшой крюк…Гимназистку пока не увидел, а вот Наталья Никифоровна заподозрила что-то неладное. Уже и вопросы задает – не повстречал ли кого? Пока отнекиваюсь.
Кажется, потихоньку начинаю врастать в свою новую среду обитания.
Банкет, устроенный молодым начинающим следователем для коллег, сыграл свою роль. Сослуживцы перестали кривить морды, здоровались, начали заходить ко мне в кабинет выкурить папироску и побеседовать о разных вещах, от погоды до перспектив нашей внешней политики на Балканах. О погоде я говорил охотно, о политике сдержанно.
Что я мог сказать о правителе Болгарии Александре Баттенберге, возведенном на трон покойным императором Александром Освободителем? Незнаком я с этим человеком, поэтому личных впечатлений нет. Соглашусь с товарищем председателя суда, надворным советником Остолоповым (с ним за одну фамилию соглашаться можно!) о том, что сидел бы себе князюшка на престоле смирненько и Россию слушался. А он вдруг принялся играть в самостоятельность, избавляться от «русской опеки», отчего министры его правительства (почти все русские) начали дружно подавать в отставку. Совсем обнаглел князь, кусает руку, что его кормит.
Остолопов, а с ним и другие коллеги, убеждены, что достаточно нашему государю цыкнуть, как болгарский князь возьмется за ум. Поддакиваю. Не стану же я рассказывать сослуживцам, что Александр Баттенберг объединит обе Болгарии и разгромит армию Сербии? А уж про то, что в итоге князь Болгарии потеряет престол, тем более следует молчать.
На самом деле внешняя политика, уже случившаяся в моей истории, мне не очень интересна. Другое дело – ситуация и расклады в Новгородской губернии. Недавно совершил для себя очередное «открытие». Оказывается, в Череповце имеется свой жандарм – капитан Потулов [11] . Правда, сидит он в Новгороде, но числится помощником начальника губернского жандармского управления по Череповцу.
11
Странно, что Потулов имел звание капитана, а не ротмистра. Но так указано в «Памятной книжке Новгородской губернии на 1883 год».
Понятно, что Отдельному корпусу жандармов упускать из виду Череповец, где около тысячи учащейся молодежи, где оживленный речной порт и промышленные предприятия, никак нельзя. Необходимо следить за умонастроениями, за потенциальными террористами и всем прочим. Но как можно делать это, находясь от Череповца за триста с лишним верст? Опираться на доклады исправника и отчеты чиновников? Или на статистические отчеты?
Предположим, в реальном училище возникнет антиправительственный кружок. Мальчишки пожелают отомстить за казненного Рысакова – бывшего «реалиста», изготовят бомбы и отправятся взрывать государя императора.
Глупо? Согласен. Я просто размышляю вслух, пытаясь придумать нечто такое, революционное, на что требуется немедленная реакция властей.
Ладно, «бомбистов» мы в расчет не берем, слишком уж они радикальны, не для уездного города. Но прокламации, в которых пересказываются идеи Лаврова или Бакунина, появиться могут.
Историк, который во мне сидит, забил тревогу. А не имеет ли капитан Потулов собственной агентуры в городе? Как же жандармерии без агентуры?
Если возникнет нечто срочное – есть телеграф. Жандармский начальник имеет право по тому же телеграфу отдать приказ уездному исправнику, который и пошлет городовых задерживать хоть пропагандистов, хоть и «бомбистов».