Госпожа попаданка

— А зачем ему я? — спросила Кэт.

— Ты? А причем тут ты?

Кэт пересказала Влайку разговор в тронном зале и князь Бората понимающе кивнул.

— Да, теперь я припоминаю. Два дня назад самозванец приходил сюда с Марозией — им нравится сходиться прямо здесь, причиняя мне еще большие муки. Тогда он обмолвился, что высмотрел в Торговишце двух жриц Триморфы, что станут особым развлечением на предстоящем торжестве.

— Он бывает в Торговишце?

— Он много где бывает, — хмыкнул Влайку, — и не всегда в обличье человека. Иногда цмок принимает вид твари, что вылупилась из яйца, которое я носил под мышкой — свое истинное обличье. В нем ему особенно удобно вынюхивать нужные сведения — когда баларкань еще делал вид, что слушался меня, он был отличным лазутчиком. Теперь лже-Влайку использовал это обличье, чтобы высмотреть особенных пленниц для жертвоприношения и сделать свое торжество еще более изысканным.

— Посмотрим, кому будет веселее, — буркнула Кэт, — один раз я уже напугала эту парочку. Змей он или нет, но, надеюсь, что и у него есть кишки, которые я смогу выпустить.

Влайку криво усмехнулся, но спорить не стал. Утомившись от потери крови, он отошел к грязной лежанке и вскоре заснул. Кэт продолжила осматривать свою камеру, хотя уже поняла, что выбраться отсюда не получится. В конце концов, она свернулась в комочек на куче соломы в углу и провалилась в глубокий сон без сновидений.

В узилище они провели два или три дня — в мрачном подземелье, куда не проникал свет ни Луны, ни Черного Солнца, нельзя было сказать точнее. Единственное, что позволяло Кэт отмерять время — это терзавшее ее чувство голода. Тюремщики кормить ее не собирались, не приносили даже воды. Впрочем, в последнем как раз и не было особой нужды: на стенах, видимо из-за близости реки, обильно выступала влага и Кэт, слизывая с камней крупные капли, легко утоляла жажду.

Из очередного сна-забытья ее вырвал лязг засовов и бьющий в глаза свет. Когда ее глаза привыкли к факелам, Кэт увидела в коридоре множество вооруженных мужчин. Впереди них стоял Дирканей, с огнедышащим псом Орфом на цепи и с посохом в руке. Несколько тюремщиков открывали дверь напротив, вытаскивая из камеры свергнутого владыку Бората, подслеповато щурившегося на факелы.

— Время вышло, — сказал жрец, — готовься к встрече с предками, князь Влайку.

«На каждого мудреца довольно красоты…»

— Думаю, будет символично, если я явлюсь на церемонию в красном!

Марозия, облаченная в полупрозрачное одеяние из алого шелка, раскинулась на ложе, приняв свою самую соблазнительную позу. Черные волосы охватывала золотая диадема с алыми рубинами, такие же рубины украшали и ожерелье на изящной шее. Она подняла бокал из алого стекла, наполненный до краев красным же вином и, пригубив немного, томно посмотрела на своего любовника. Тот, приняв вид высокого красавца, с черными волосами и синими глазами, лег рядом с княгиней Бората, заключая ее в кольцо мускулистых рук.

— Ты моя Алая Женщина, — прошептал ей на ухо оборотень. Гросканка простонала, когда пальцы лже-князя проникли в ее увлажнившееся междуножье.

— Аааххх, — Марозия развернулась, впиваясь в губы любовника жадным поцелуем, — я не могу больше ждать. Жертвоприношение подождет — возьми меня прямо здесь.

— Тебе не стоит сейчас менять обличье князя, — послышался негромкий голос от двери, — в замке слишком много посторонних. Они не готовы пока знать правду.

Недовольная Марозия вскинула очаровательную головку, гневно смотря на стоявшего в дверях Дирканея.

— Пришли трое вождей кланов, — продолжал жрец, — они хотят видеть князя.

— Пусть подождут, — раздраженно сказала Марозия, — не видишь, князь занят?

— К сожалению, это не может ждать, — лже-Влайку встал с кровати, вновь принимая облик князя, — не волнуйся дорогая, на церемонии у нас будет масса времени, чтобы насладиться друг другом. Пойдем, Дирканей.

Он улыбнулся надувшейся супруге и вышел из спальни вместе со жрецом.

— Я так понимаю, что никаких вождей? — спросил лже-князь, шагая рядом с отшельником, — тебе нужно было поговорить со мной наедине?

— Ты быстро учишься, — одобрительно кивнул Дирканей, — да, хотел. Марозия не должна слышать этот разговор, хотя бы потому, что речь пойдет о ней.

— О моей жене, — вскинул брови оборотень, — а что с ней не так?

— Ее легкомыслие опасно, — покачал головой отшельник, — и она слишком много мнит о себе. Думаю, женщина выполнила свою роль.

— Считаешь, от нее пора избавляться? — оборотень искоса глянул на отшельника.

— Уверен, — кивнул Дирканей, — сейчас она только мешает. Будет лучше, если ты совершишь не двойное, а тройное жертвоприношение. Она мнит себя Алой Женщиной — что же, в Гроскании такие часто заканчивали жизнь на алтарях Асмодея.

— А как же Таскулат? — спросил лже-Влайку.

— У герцога хватает других проблем, — пожал плечами Дирканей, — к тому же Марозия никогда не была его любимой дочерью. Если мы придумаем правдивую причину ее смерти, заодно пообещав Тускулату, что все наши договоренности останутся в силе…думаю, он не будет искать мести. К императору он точно не сунется — слишком многое может вскрыться, что в Гроскании хотели бы сохранить в тайне.

— Сказать по правде, — самозванец вдруг широко улыбнулся, — мне и самому уже наскучила эта сучка. Может и правда пора заменить ее на более покладистую любовницу.

— Думаю, ты недолго останешься в одиночестве, — усмехнулся Дирканей, — пусть княгиня последует в Лимб вместе с супругом, как в старые времена.

— Так и будет, — кивнул лже-князь, — уже сегодня ночью.

Дирканей молча кивнул в ответ, пряча довольную улыбку. Жрец, считавший себя подлинным создателем баларканя, не мог допустить, чтобы кто бы то ни было оспаривал его власть над крылатым змеем — а значит и над всем Боратом. Хотя он, в свое время и содействовал заключению этого брака, сейчас он считал, что зря подпустил эту развратную девку так близко к власти. Избавившись от Марозии, служитель Вельзевула станет единственным владыкой княжества.

Голаскайра возвышалась над Боратом, видная из любой точки горного княжества — как незыблемый символ власти ее правителей. Это была даже не одна, а несколько скалистых вершин, окруживших небольшое плато. Подобраться к нему постороннему человеку считалось невозможным — слишком крутыми были скалистые склоны, обрывавшиеся в глубокие пропасти, на дне которых шумели бурные реки. Лишь несколько тайных проходов, защищенных множеством заклятий, вели сквозь пещеры, пронизывавшие величайшую вершину Бората, словно огромные червоточины. В этих пещерах пребывали и усыпальницы прежних князей, что и сейчас ворочались в своих склепах, мучимые вечным голодом. Однако путь на плато пролегал в стороне от этих гробниц — владыки Бората слишком хорошо знали, чего можно ждать от своих мертвых предков и старались лишний раз не пересекаться с ними.

Однако сейчас в священном месте собрались те, кто не боялся князей-збураторов, но напротив — отчаянно жаждал встречи с ними. В центре плато стоял идол — Крылатый Пес, изваянный из глыбы зеленого камня, в три человеческих роста. Перед изваянием стоял алтарь — черный камень, изрезанный магическими знаками и желобками для стока крови. С трех сторон вокруг алтаря полыхали костры сине-зеленого пламени, вырывавшегося прямо из трещин в камне. Они горели без дров или иного видимого топлива. На самом же алтаре извивалась, отчаянно пытаясь вырваться из пут, голая Кэт. Сейчас она пребывала в своем «истинном» обличье, почти человеческом — если не считать кошачьих ушей, заостренных зубов и вертикальных зрачков. Как не старалась кошкодевка, ей так и не удавалось сейчас превратиться в огромную кошку.