Госпожа Шестого Дома

На лбу Сорнтрана выступили капельки пота. А лицо… Инстра никогда прежде не видела такого выражения на его лице. Обычно сдержанный и бесстрастный, теперь он казался каким-то… смятенным, уязвимым и одновременно предельно возбужденным. Инстра вдруг поняла, что ей доставляло огромное удовольствие видеть эмоции на его лице и наблюдать за тем, как тело — мощное, но одновременно такое уязвимое — реагировало на прикосновения.

Чуть переместившись, она стянула трусы, все еще мокрые, вниз, под мошонку, освободив напряженный член. Легонько провела ногтями по стволу. Не получив желаемой реакции, усилила нажим, царапая нежную кожу ствола. Вот теперь он весь напрягся, слегка выгнулся. Стон, в котором и боль, и удовольствие. Она удовлетворенно улыбнулась, подвинулась ближе, прижалась уже набухшим клитором к члену, придерживая его рукой, склонилась и вновь впилась зубами в его шею. Пальцы второй руки прошлись по груди и сжали сосок. Более протяжный стон. Его бедра чуть дернулись ей навстречу. О, она прекрасно знала, чего ему хотелось. И охотно заставила бы его терпеть и мучила бы целую вечность. Если бы ей сейчас не хотелось того же — так сильно, что сопротивляться было почти невозможно.

Инстра чуть приподнялась и, устроившись поудобнее, насадилась на член. Мышцы сжались вокруг него, и она с удовольствием вздохнула, прикрыв глаза. Казалось, будто она не ощущала этого… годами. А то и дольше. Начала двигаться медленно, неспешно, оставляя дорожки царапин на его животе, груди, плечах, руках. От каждого прикосновения он вздрагивал, то тянулся навстречу, то будто пытался отпрянуть, защититься.

Интересно, что же сейчас происходит у тебя в голове…

Впрочем, ей вовсе не обязательно было слышать его мысли — жадный, голодный взгляд уже говорил о многом. И Инстра, видя этот взгляд, кажется, впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему желанной.

Оставив его расцарапанную, покрасневшую кожу, она начала поглаживать свои груди, играясь с сосками и с удовольствием наблюдая за выражением лица Сорнтрана, слушая его дыхание, которое он, вопреки своей привычке, сейчас не пытался контролировать. Зато отлично контролировал тело. Оно явно хотело большего — скорости, движения, прикосновений, мышцы то и дело напрягались и расслаблялись, но он не делал ничего лишнего.

— Нравится? Хочешь коснуться меня?

— Хочу, — выдохнул он.

— Нельзя, — она усмехнулась. — Держи руки над головой и не двигайся.

Разочарованный вздох. И все же его руки остались там, где им положено быть, лишь ладонь сильнее сжала запястье. Тонкий ручеек пота потек по виску.

Усмехнувшись, она вдруг резко подалась вперед, схватила его руки, приблизила пальцы к своим грудям и остановила так близко, что аж кожей почувствовала исходящее от них тепло. Подождала несколько мгновений, потом осторожно провела кончиками его пальцев по своим соскам. Необычное ощущение, но — приятно. Еще немного — и его ладони, кажущиеся неестественно горячими, полностью легли на ее груди, осторожно поглаживая их.

От этих прикосновений ей становилось все жарче, напряжение внизу живота возрастало. Отняв одну из его рук от груди, она направила ее к своей промежности. Его бедра вдруг с силой качнулись ей навстречу — несколько мощных толчков, кончики пальцев надавили на самую чувствительную точку — и дыхание перехватило от интенсивной пульсации, распространившейся по всему телу. Сквозь собственные стоны она услышала, как застонал и Сорнтран, впервые не сдерживаясь.

Еще долго Инстра лежала на нем, чувствуя грудью бешеное биение сердца, которому потребовалось немало времени, чтобы вернуться к обычному ритму. Все тело дрожало от удовольствия, в голове не было ни единой мысли, а от напряжения, гнева и раздражения не осталось и следа.

— Это было очень приятно, — прошептала она у его уха. — Но только посмей снова сдерживаться и строить каменное лицо, когда мы наедине. Пока не знаю, что с тобой сделаю, но тебе это вряд ли понравится.

— Как скажете, госпожа, — прошептал он все еще недостаточно хорошо подчиняющимся губами.

***

Никогда прежде Сорнтрану не приходилось подобное испытывать. Он хорошо помнил галлюцинации во время общения с таинственной сущностью в руинах на болотах, но там ощущения были другие, да и продлилось все недолго — он быстро понял, что то, что ему виделось, было ненастоящим. В этом же озере все было иначе. Ему казалось, будто он и правда вновь стал ребенком и тонул, как когда-то, потом отбивался от щупалец морского чудовища. И физические ощущения, и дикий страх, овладевший им, казались такими реальными… А потом ему и вовсе привиделось, будто матрона полезла за ним в воду и спасла его. Впрочем, последнее, кажется, произошло наяву?

Сорнтран не мог перестать думать об этом, шагая по густому, мягкому мху, покрывающему и почву, и стены туннелей, которые следовали за пещерой, в которой они отдыхали. Проходы были просторные, приятно прохладные, и довольно скоро голова окончательно прояснилась.

Помощи и спасения он никогда ни от кого не ждал. Не сомневался, что тогда, в детстве, взрослые воины бы тоже не стали его вытаскивать, если бы он действительно начал тонуть. Если слабак и не можешь о себе позаботиться, значит, и не заслуживаешь жизни. Все ведь именно так думают. И теперь, раз оказался так слаб, что не смог противостоять действию каких-то галлюциногенных семян, не сумел самостоятельно выбраться, то вполне заслуживал смерти. Но… стоило представить себе такую нелепую и болезненную смерть, — сердце замирает от страха, безумно хочется дышать, но вода забивает дыхательные пути, а воздуха так отчаянно не хватает, — по всему телу пробежали мурашки. Он не хотел умирать. И точно не хотел умирать так.

Но женщина, да к тому же матрона, спасающая из озера бойца — это же просто уму непостижимо. Матрона, подвергающая при этом серьезному риску себя и своего ребенка, — тем более.

Он не совсем понимал, какие чувства у него вызывало произошедшее. Удивление, стыд, страх, благодарность? Все сразу?

Наверное, нужно было что-то сказать, хотя бы поблагодарить матрону за спасение… Но когда Сорнтран, замедлив шаг, оглянулся на нее, перед взором вновь предстали ее обнаженные груди, тело сразу вспомнило прикосновения, от которых горела кожа и кровь в жилах закипала… Воздуха в туннеле внезапно начало не хватать, и дышать стало трудно. Резко отвернувшись, он ускорил шаг.

И спросил Ксаланта, уверен ли тот, что ведет их по правильному пути. Туннель, по которому они шли уже несколько часов, расширялся и, по ощущениям Сорнтрана, спускался куда-то вниз, хотя им нужно было наверх.

— Наверх, путь, единственный, — уверенно сказал паук.

Мох под ногами и на стенах через какое-то время исчез, обнажив очень темный, почти черный камень, а воздух стал суше и как будто теплее.

Вскоре они пришли к развилке. Более узкий проход справа явно поднимался куда-то вверх, но паук сказал, что им нужен второй проход, ведущий дальше вниз. Поскольку лгать и хитрить Ксалант просто не мог — Сорнтран это интуитивно знал, переспрашивать не было смысла — он просто последовал за ним.

С каждым шагом становилось все жарче и жарче. Когда они вышли в необъятных размеров пещеру, пот уже ручьями тек по лбу и шее Сорнтрана, и он уже почти всерьез задумался о том, что, возможно, кожаный нагрудник стоит снять. И наверняка сделал бы это, если бы не риск наткнуться на каких-нибудь монстров.

Несмотря на размеры пещеры, воздух здесь казался каким-то затхлым, неподвижным, будто ветры сюда никогда не заглядывали. Правда, еще через несколько десятков шагов в лицо Сорнтрану все же внезапно ударил ветер. Такой горячий, что показалось, будто ему обожгло кожу. Освещение тут было необычное, будто красноватое, и источника этого освещения он не видел: тусклый свет как будто был просто рассеян в воздухе.

— Ты уверен, что мы идем в правильном направлении? — спросила госпожа. Ее кожа блестела от пота.

— Паук говорит, что это единственный путь.

Пещера казалась воистину огромной, будто бесконечно тянулась вширь и вдаль, и стен нигде, кроме тех, что остались за спиной, не было видно. Высокие своды покрыты черными матовыми наростами, похожими на сталактиты.

Ксалант, в туннелях и небольших пещерах передвигавшийся по стенам или сводам, теперь переместился на землю. Совершенно черную, покрытую трещинами. Ни единой травинки, ни одного гриба, что, впрочем, не удивительно — мало каким растениям было бы тут комфортно. Жар, исходящий из земли, ощущался даже сквозь довольно толстую подошву сапог.