Гость из мира Death Note

Но перед ней был Эл. И несмотря на то, что он не сделал ничего плохого – скорее наоборот, не стоило себе врать, это было желанно и похлеще, чем ушат прохладной воды посреди сводящей с ума от зноя пустыни, – вызывало какие угодно мысли, но не те, которые обычно бывают, когда тебя целует тот, кто тебе не безразличен. Ладно, надежда и обогретое самолюбие всплыли где-то в глубине души, но Катя не спешила давать им волю и обольщаться раньше времени. Но они были, а как же иначе?

Мда. Глупая ситуация. Она вроде как радоваться должна, а вместо этого пытается понять скрытые мотивы. А может, их и нет. Но тогда она уж совсем не понимала, с чего вдруг такое внимание к ней, простой смертной?

– Зачем ты это сделал, Эл? – наконец устало спросила Катя в открытую. Пытаться разгадать Великого детектива ей не по зубам, да и к чему? Ей не хотелось заниматься распутыванием его мыслей, желаний и поступков. Пусть этим занимается кто-нибудь поумнее, кто-нибудь вроде Киры или...

Она не успела закончить мысль.

– Если я скажу, что ты мне нравишься, это простое объяснение устроит тебя? – сказал он спокойно и открыто без тени насмешки или подначивания. – Или мотивы L должны быть более запутанными и непонятными?

Что-то в его словах заставило сердце пропустить удар, а потом заколотилось, как бешенное. Он что вправду, он что, серьезно?..” – пронеслось в голове. А затем, она, не отдавая себе отчета, пробормотала, внутренне почему-то леденея от страха:

– Тогда поцелуй меня. Снова.

Она боялась, что он откажется. Что что-нибудь обязательно случится. Что не может быть всё так хорошо. Очнулась она лишь тогда, когда снова почувствовала неуверенное прикосновение его губ. И вдруг поняла, что он смущен и растерян. И сам волнуется не меньше. И это как будто заставило её осознать очевидную истину, простую до нелепости, что казалось невероятным, как она раньше об этом не думала. Он просто мужчина. Пусть невероятно гениальный и великий детектив, но сейчас он был таким человечным, что всё сразу стало на свои места. Зачем вообще нужно искать сложные объяснения?

У неё закружилась голова от этих мыслей, а когда они встретились взглядами, и она заметила у него в глазах и растерянность, и нежность, и страсть одновременно. Вот бы он всегда так смотрел на неё, лишь на неё одну.

Его глаза – всегда непроницаемые и словно стеклянные, сейчас такие живые и полные какого-то скрытого отчаяния, которое, казалось, он больше был не в силах держать внутри. Этого было достаточно, чтобы забыть все сомнения, и обняв его, запуская пальцы в его черные волосы, наконец ощутить жар его тела. Она целовала его губы, лицо, шею. Он тихо стонет, откидывая голову назад и подставляя шею для поцелуев. Эта его податливость сводит с ума. Ему хорошо с ней, и от этого сносит крышу. Хочется прижаться к нему посильнее, обнять покрепче, чтобы никогда больше не отпускать.

Мой, наконец-то ты мой, думала она, теряя голову от счастья. Он, всегда отстраненный, далекий, чужой всем, сейчас принадлежит ей.

Она и не представляла, сколько в нем огня. Словно все чувства, все время сдерживаемые, находящиеся под контролем, вырвались наружу. Они задыхались в объятиях друг друга, и она именно сейчас как никогда раньше понимала, как ждала его всё этого время.

Сейчас, глядя на спящего рядом Эла, его строгое лицо с тонкими чертами, и вспоминая его ласки, она не могла поверить, что он раскрылся перед ней. Перед Ней. Это казалось немыслимым, но было именно так. Нет, он не сказал ей своего настоящего имени, не посвятил в тайны своей жизни. Они вообще почти не разговаривали. Но это было и ненужно.

Эл пошевелился и медленно открыл глаза. Такой сонный, расслабленный, взъерошенный больше обычного, с еще расфокусированным взглядом, он был невероятно милым. Катя почувствовала. Как её переполняет любовь и нежность, настолько сильные, что она не помнила, чтобы испытывала когда-либо хоть что-то подобное. Она не думала, что такое вообще возможно.

Эл зажмурился, моргнул, окончательно избавляясь от остатков сна. Наверное, стоило сказать что-то вроде: “Здравствуй, милый. Как спалось?” и подарить легкий волшебный поцелуй. Вместо этого Кате подумалось, как было бы смешно сейчас столкнуть его ногой с кровати, вопя «Доброе утро, любимый!!!» и посмотреть на его охеревшую физиономию. Но решив всё же оставить это на другой раз, она лишь приподнявшись на локте и подперев рукой голову, прищурившись, посмотрела на детектива сверху вниз.

– Ты храпел. Очень громко, – с грустью и укоризной произнесла Катя и драматично добавила: – И разбудил меня.

Эл посмотрел на неё, слегка прищурившись. Затем внезапно засмеялся. В голос. Негромко, словно пытаясь сдержаться. Катя смотрела на него с удивлением, затем фыркнула. Ну надо же. Она поистине невероятный удивительный человек, если смогла не только затащить детектива L в постель, но еще и заставить его смеяться.

* *

В субботу утром Алина проснулась почти за целый час до начала зачета, что, наверное, было самым непонятным, загадочным, необъяснимым и удивительным явлением на Земле за последнюю сотню лет, так как обычно ей удавалось расстаться с кроватью приблизительно лишь в то время, когда до начала сдачи экзамена оставалось минут двадцать. Лишь тогда Алина осторожно выползала из-под одеяла и принималась вяло собираться в университет, так как предпочитала радовать преподавателя своим появлением в самом конце, когда у последнего уже не оставалось сил и терпения на тупость студентов. После того, как ответят самые безнадёжные, и препод сидит без сил, прежней бодрости и стремления дотошно мучить всех и каждого, подползала к его столу Алина Шухрай, скромно держа в руках зачетку, билет и листок с пометками и неспеша отвечала, глядя на него невинными добрыми глазами, в которых читалось: “Мне бы это... хоть что-нибудь бы... Только не пересдачу”.

Поэтому сегодня, глянув на стрелки будильника, Аля ужаснулась и в благоговейном трепете тут же снова уткнулась носом в подушку. Однако снова заснуть никак не удавалось. Она была слишком возбуждена для этого, в голове роились тысячи мыслей: начиная от зачета, заканчивая предстоящей встречей с Элом и друзьями, по которым она уже успела немного соскучиться за время своего добровольного заточения. Поэтому, повалявшись в кровати ещё минут двадцать, разглядывая то потолок, то бежевые шторы, через которые пробивалось яркое утреннее солнце, она сдалась и принялась одеваться. Вопреки раннему подъему бодрости и энергии хватало на троих, а настроение было отличное. Даже несмотря на то, что к зачету по английскому она была готова слабовато, но это её не сильно беспокоило. Разве она не более-менее хорошо владеет этим языком в отличие от той же самой Кати? Пусть и не так отлично, как Маруся, но все же. Да и англичанка вроде бы её не ненавидит так уж сильно. А на крайний случай всегда можно пересдать. Впервой что ли? Одним зачетом больше пересдавать, одним меньше...

Погруженная в такие оптимистические мысли, Алина не спеша собиралась в университет, напевая себе под нос какую-то популярную мелодию и радуясь тому, что вся эта история с потерей листа из Тетради Смерти стоила её такой малой крови: ну, пары седых прядок, убитых нейронов, часов сетования на судьбу, вытья с выдиранием волосин и пары лужиц из натуральных слез собственного производства.

Прошла даже злость на мать, в принципе Алина никогда не умела долго держать негативные эмоции, и всегда с легкостью прощала обиды, особенно маме. Теперь, когда всё обошлось благополучно, в этом тем более не было нужды. Поэтому глядя на мать, готовящую завтрак, Аля не испытывала чувство раздражения, как на протяжении всего последнего времени при одном лишь взгляде на неё. А та после несчастной кончины сумки (как в общем-то и после кончины многих Алининых вещей, которых постигла печальная участь быть выброшенными без суда и следствия и возможности сказать что-либо в свою защиту) вела себя как ни в чем не бывало, вызывая желание устроить разборки вселенского масштаба. За всю свою короткую, но столь трагичную жизнь Аля что только не перепробовала для спасения своих вещей, но всё было тщетно. Ибо вряд ли даже Всевышний мог угадать, что из них мама, руководствуясь какими-то своими неведомыми простым смертным расчетами, излучениями из Космоса или советами из потустороннего мира, сочтет ненужным и подлежащим скорейшему выбрасыванию. Без предупреждения о том самой хозяйки, разумеется. И Алина закатывала истерики и скандалы. И прощала мать. И та её. Они ссорились и мирились. И так год за годом.

Нацепив на лоб солнцезащитные очки, Аля неторопливо спустилась вниз по лестнице, и наконец, открыв тяжелую кодовую дверь, оказалась на улице. Солнечно и почти безветренно. В лицо ударил свежий весенний воздух, вдохнув который полной грудью, Алина испытала просто сказочное блаженство, щурясь от ярких теплых лучей. Настроение было просто великолепное, теперь чувство счастья усилилось троекратно, словно вместе с весенним ветерком она вдохнула в себя энергию мая. Алину посетило то чувство, когда несмотря на проблемы, прошедшие и грядущие, ты понимаешь, что на самом деле жизнь прекрасна. И пошло всё то, что портит настроение и нервы, к чертям собачьим!

Довольно улыбнувшись, Алина надвинула на глаза очки – сегодня они были черными в тонкой оправе – и неспешной походкой направилась прочь от подъезда: сегодня коварному автобусу не удастся сбежать перед самым её носом. Но успев сделать лишь несколько шагов, она остановилась. Прямо к ней шел её дядя.

Надо же, какие люди. Алина улыбнулась и поспешила ему на встречу.

– Приветик, – весело поздоровалась она. – Какими судьбами?

Дядя остановился в полуметре от неё. Выглядел он очень серьезно.