Государь

– Мне незачем знать, как называется этот проклятый корабль! – закричал Деджанус.

Он подписал приказ о реквизиции угля и бросил его обратно Оркиду.

– Ты спросил…

– Сколько еще проклятых бумажек я должен подписать?

– Несколько.

Деджанус накренился над столом.

– А зачем тебе вообще нужна моя подпись на них? – прошипел он. – В конце концов, я же не состою в вашем проклятом комитете.

– Конечно же, потому, что ты командующий армией, – ответил Оркид. И, тяжело вздохнув, положил ладони на бумаги. – Мы уже говорили об этом. Ты всегда хотел именно этого, Деджанус, и теперь ты этого добился. Всего почета и славы, которые дает пребывание во главе самой большой армии, когда-либо создававшейся в Гренде-Лир. Однако вместе с почетом и славой достаются все эти мелочи и скука. Именно их ты сейчас и получаешь.

Деджанус откинулся на спинку кресла и презрительно улыбнулся.

– Тебе доставляет огромное удовольствие выводить меня из себя, не так ли?

Оркид вернулся к бумагам. Выбрав одну, он протянул ее Деджанусу.

– Список достойных повышения офицеров из местных полков и одного-двух из Стории.

– Не притворяйся, будто не расслышал меня, аманская пиявка. Оркид протянул второй документ.

– И противоположный ему, список арестованных за происшествие в доках три дня назад, из-за которого пострадали двое рабочих и за которое пришлось заплатить из бюджета армии… – он повернул документ, чтобы прочесть написанную внизу цифру, – весьма существенную сумму.

Их взгляды на мгновение встретились. Оркид глядел равнодушно, даже глазом не моргнул. Деджанус взял документы, поставил свою подпись и отдал их.

– Не могу дождаться, когда наконец уберусь из этого города, – промолвил Деджанус голосом, в котором так и сквозила жалость к себе. – Почему я торчу здесь, когда моя армия уже собирается в южной Чандре?

– Большая часть армии в Чандру еще не прибыла, а сейчас в Кендре есть многое, требующее твоего внимания.

Деджанус встал, ножки его кресла заскрежетали по каменному полу.

– Ничего здесь не требует моего внимания! Нужна лишь моя подпись. Если бы требовалось мое внимание, я бы по-прежнему состоял в комитете.

– Если б ты по-прежнему состоял в комитете, – ровным тоном ответил Оркид, – то все королевство восстало бы сейчас против королевы и ты командовал бы разве что похоронным нарядом.

Канцлер заворожено наблюдал за тем, как лицо Деджануса сделалось белым, как снег, а брови ощетинились, словно кусты-проволочники.

– Мне следовало бы убить тебя за это, – обычный рев Деджануса упал до придушенного шепота.

– Ты всегда исходишь из того, что я против тебя, что когда я говорю тебе что-то, то пытаюсь оскорбить тебя. Ввиду нашего общего… прошлого… тебе следовало бы знать, что я не могу себе этого позволить. Мне совершенно невдомек, почему ты упорно считаешь, будто я готов горло себе перерезать, лишь бы помешать твоей карьере.

– Ты не хотел видеть меня командующим армией. Не хотел даже, чтоб я был коннетаблем.

– Да и нет. Я не хотел, чтобы ты командовал армией, так как эта задача, на мой взгляд, тебе не по плечу. Но хотел добиться для тебя должности коннетабля после того, как взойдет на трон Арива, так как считал, что эта задача тебе по плечу.

Деджанус моргнул, озадаченый откровенностью канцлера. Она не сильно уменьшила его гнев, но он оказался лишенным всяких оснований для этого гнева, помимо негодования из-за мнения Оркида насчет его способности командовать Великой Армией и из-за внезапной пугающей мысли, что Оркид, возможно, прав.

«Я не испугаюсь вновь! – неистово твердил он себе. – Я не испугаюсь вновь!»

– Я оставлю эти бумаги здесь, хорошо? – спросил Оркид, похлопав по стопке. – Можешь изучить их на досуге и вернуть мне, когда подпишешь.

– Ты же знаешь, что я не стану их читать.

– Да, знаю. Но ради королевства, Деджанус, по крайней мере, сделай вид, будто ты умеешь командовать. Так я смогу делать вид вместе с тобой.

Прежде чем Деджанус сумел придумать ответ, Оркид уже исчез.

Арива обнаружила, что одиночество тяжелее всего ночью, и теперь, когда погода становилась холоднее, оно парило над ней, словно призрак. Она обложилась подушками и стегаными одеялами, и все же постель ощущалась такой пустой, как если бы Арива была листочком в неохватном море. В иные ночи проходил не один час, пока ей удавалось заснуть, а просыпалась она, едва светало – и удивлялась, как вообще уснула. Днем она отгораживалась от одиночества просто усердной работой, но когда оставалась одна, когда слишком уставала для чтения записок Харнана, или докладов Оркида, или королевской корреспонденции, оно снова поднималось и окружало ее. В каком-то смысле одиночество это было даже хуже страшного горя, которое она пережила после смерти Сендаруса и ребенка; горе потонуло под валом грандиозных катастроф, обрушившихся на ее королевство, и выплывая вместе. с ним, Арива нашла силу, которую не ожидала.

Но теперь Гренда-Лир приспосабливалась к новому положению вещей, и Ариве пришлось наконец встретиться лицом к лицу с истинным одиночеством собственной жизни. Как королева она и так уже была отделена от большинства людей; когда же она стала вдовой, изоляция ее стала полной. В наихудшие минуты она без труда могла вообразить себе, что ее никто не любит, что она никому не нужна, всеми отвергнута – но долго жалеть себя было не в ее характере, и она вспоминала про любовь и поддержку со стороны Олио, про преданность Оркида Грейвспира и Харнана Бересарда.

По иронии судьбы, Арива понимала, как можно оказаться одинокой из-за того, что она была королевой – и все же как королеве ей чаще приходилось с кем-то общаться, чем как женщине.

И венчая все это, голова у нее была забита подробностями войны против Линана. Она наизусть знала численность каждого подразделения войск, прибывающих к Великой Армии, и откуда оно поступило; знала число кораблей, военных и торговых, занятых перевозкой и снабжением этой армии, знала, сколько все это будет стоить ее королевству. Экономике понадобится целое десятилетие на восстановление. А сама корона будет в долгу большую часть ее царствования.

«Но Гренда-Лир выживет», – говорила она себе. Как ни странно, из-за мятежа Линана оно станет более сильным и единым. В некотором смысле он оказал ей услугу, низведя Хаксус – самого давнего врага Гренды-Лир – до положения всего лишь провинции, готовой к аннексии по завершении военных действий. Весь континент Тиир окажется под властью ее Дома. Пустельга Розетемов будет развеваться над каждым городом, каждым портом, каждым кораблем, бороздящим моря этого континента.

Она постепенно осознала растущий у нее где-то между грудей тяжелый вес. На мгновение она подумала, что в сердце ее поселился страх, но почти сразу же сообразила, что ощущение вызвано Ключом Скипетра. Она в удивлении приподняла стеганое одеяло. Ключ выглядел так же, как и всегда. Она осторожно коснулась его и ахнула, когда между Ключом и ее пальцем проскочила искра. Такое уже случалось, когда она впервые коснулась его после убийства Береймы.

Что происходит?

Когда сердцебиение и дыхание ее участились от волнения и страха, она почувствовала, как на ее разум постепенно наползает тяжелое и темное беспамятство.

– Нет! – выкрикнула она, но голос у нее оказался тихим и слабым.

Ключ стал теперь таким тяжелым, что давил на нее, как огромная каменная гиря.

А затем она оказалась уже не в Кендре.

Перед ее мысленным взором промелькнуло лицо, женское, одновременно древнее и прекрасное, манящее и ужасающее. Потом другое лицо – какой-то четтки, не юной девушки, но и не намного старше, сильной, могущественной и решительной. «Как я», – подумала Арива. Лицо Эйджера Пармера, одноглазое и серьезное. Лицо еще одной женщины, тоже молодой, но несомненно кендрийки; ее окружала огромная аура силы. Наверное, та магичка, которая сбежала вместе с Линаном – но уже не школярка.