Готовься к войне
Шрифт:
– Ладно, - ответил господин Резинкин, слегка озадаченный, и отключился.
Вот так, - подумал банкир.
– Будешь знать, жлоб, как платить в кабаке за мою девочку.
…Очень быстро проехав вдоль внушительной очереди, метко загнал машину в ворота. Подмигнул мальчишке-мойщику. Тот узнал, кивнул с достоинством, нередко встречаемым среди подобных - грубых и простых - мальчишек.
Вышел на воздух. Хотел обойти здание, прищуриться хозяйским прищуром - передумал. Надоело прищуриваться. Незачем прищуриваться - и так видно, что все в порядке.
Стараясь
Он подошел.
– Смотрите-ка, - произнесла Маруся, - Знайка!
– Рад тебя видеть, - ответил банкир, подумав, что именно сейчас, именно ее он действительно рад видеть. Оставалось понять, почему, но не хотелось напрягать голову, внутри которой мысли шевелились с трудом, словно песок сыпался из емкости в емкость.
– Хорошо выглядишь, - сказал он.
– Вчера тебя видели, - сообщила старая подруга, изящно игнорируя комплимент.
– Одновременно в двух местах. В яхт-клубе на Истре и в здании «Мегион-нефтегаза».
– Врут, - ответил Знаев.
– Вчера я весь день просидел в «Джи-кью-баре». Что ты тут делаешь?
– Заехала помыть машину. Ты же сам обещал мне скидку.
Действительно, - вспомнил Знаев.
– Мойка же моя. Собственная. Вот и обещал. Зачем обещал? Может, эта женщина мне до сих пор интересна? Или не интересна, а нужна? Или сейчас не нужна, но на всякий случай переведена в запас? Я никогда ее не любил, снисходительно использовал, держал за дежурную сопостельницу, вел себя как скотина; однако вот удивительная штука: всякий раз, когда я ее встречаю, мы рады друг другу.
– Жаров разбился, - сообщил он.
Маруся ахнула. Банкир тут же пожалел, что расстроил женщину. Она в это утро была свежа, соблазнительна, шикарно и замысловато одета, в некие лиловато-розоватые, плотно облегающие тряпочки, беспредельное декольте и спереди, и сзади, и везде, где можно и нельзя, - таким изящным существам в начале приятного летнего дня нельзя сообщать дурные новости. Впрочем - сейчас или чуть позже, но она все равно спросила бы про электроторговца.
Знаев поспешил добавить, что пока все не так страшно, уклончиво и коротко ответил на неизбежные вопросы - как, почему, не нужна ли помощь. Удовлетворив любопытство, Маруся вдруг сверкнула глазами.
– Это ты виноват.
– Почему - я?
– Это ведь ты придумал ваше идиотское развлечение. Гонять по ночам на переделанных «Жигулях» и искать приключений па свою жопу.
– Откуда тебе…
– Брось. Какая разница, откуда…
– Маруся, - спросил всерьез озадаченный банкир, - может, я не все про тебя знаю?
– Ты вообще ничего не знаешь, Знайка. Ты вот кто, - старая подруга (ее лицо стало серьезным) поднесла кулачок ко лбу, потом выставила вперед мизинец и указательный.
– Ты смотришь только на то, на что хочешь. А ведь иногда полезно и по сторонам поглядывать.
– Спасибо, что учишь меня жизни.
– Дурак, - с большим чувством ответила женщина.
– Сходи в храм,
– Насчет храма - это ты правильно сказала.
– Я тебе плохого не посоветую.
– Ценю.
– Пошел ты!
– запальчиво воскликнула Маруся и поудобнее подхватила сумочку, имитируя готовность врезать по физиономии финансиста.
– Ничего ты не ценишь. Если бы ценил - давно бы женился, Кстати, как твоя рыжая малолетка?
– Отлично.
– Еще не сбежала?
– Нет. Мы друг от друга в восторге.
– Врешь. По глазам вижу.
Знаев вздохнул.
– Смотрела бы ты… на что-нибудь другое.
– А мне нравится в твои глаза смотреть… - Маруся сделала полшага в его сторону.
– Не хочешь, кстати, продолжить разговор в другом месте? Например, у меня дома?
– Прости, дорогая. Хочу, конечно… Но не могу. У меня в конторе сидит милиция. У меня стройка под угрозой. У меня друг в реанимации.
– Именно в такие моменты и нужна женщина настоящему мужчине.
– Много ты понимаешь в настоящих мужчинах.
– Побольше твоего.
Вдруг опять, второй раз за утро, мир со всей его жестокой любовью разом вошел в Знаева, как входит армия в захваченный город: небо приобрело твердость, налегло на темя, звуки стали грубее, запахи - отчетливее и больше числом, прилетели даже самые слабые: вот собачка описала столбик на детской площадке, вот мясо пригорает в доме напротив, вот в том же доме, этажом выше, запалили косяк с марихуаной, а в стороне, у крайнего подъезда, тлеет в мусорном баке какая-то гадость, тряпки лежалые; потом вдруг порыв ветра снес в сторону скучные человеческие смрады, и от Москвы-реки явился дух большой воды. Знаев вздохнул, обрадованный тем, что его тело освобождается от последствий контузии. Даже шею как будто ослабило.
– Послушай, Маруся, - сказал он, - почему правильным людям так тяжело живется?
– Ты имеешь в виду себя?
– иронично осведомилась бывшая подруга.
– Ну… Да. И себя тоже.
– Спроси у него, - Маруся быстро показала пальцем на грязного парнишку, выбежавшего из клубов пара, чтоб затянуться сигаретой.
– Расскажи ему, как тяжело тебе живется.
– Я серьезно.
– Я тоже. Не расстраивайся, Знайка. От тебя ушла девочка - подумаешь, беда… Ты слишком гордый, это тебя губит. Твоя гордость ужасна, она не имеет пределов. Конечно, бабы любят гордецов… Но жить с ними не умеют. Потому что это тяжело. Поедем ко мне, я тебя успокою…
– Извини. Как-нибудь в другой раз. Мне не до удовольствий.
– А кто говорит об удовольствии?
– тихо возразила Маруся.
– Я, может быть, от тебя ребенка хочу.
Знаев очень удивился.
– Ребенка? Ты не похожа на охотницу за алиментами.
Женщина некрасиво усмехнулась.
– Как это ужасно. Мир катится к черту. Богатые мужики не хотят делать детей, потому что боятся, что их разведут на деньги.