Говори и ты

На уровне рта

На уровне рта, ощутимо: заросли тьмы. (Незачем, свет, тебе их искать, ты лежишь силками в снегу, держишь добычу. Одновременно: Тронута и Нетронута. И то, и другое говорит с виной о любви и хочет остаться и умереть.) Шрамы на листьях, бутоны, реснички. Виднеется, чуждое дню. Присемянник^{7}, вскрыт и правдив. Губа знала. Губа знает. Губа вымолчит до конца.

Стретто {8}

* Вывезен в местность безошибочной колеёй: Трава, написанная раздельно. Камни, белые, с тенями стеблей: не читай больше, смотри! не смотри больше, иди! Иди, нет братьев твоему часу, ты уже — уже дома. Колесо, медленно, выкатывается из себя, спицы взбираются, взбираются по черноватому полю, ночь не нуждается в звёздах, нигде не спросят тебя. * Нигде не спросят тебя — У места, где лежали они, есть имя — у него нет имени. Они не лежали там. Что-то между ними лежало. Они не видели насквозь. Нет, не видели, говорили о словах. Ни одно не проснулось, сон на них нашёл. * Шёл, шёл. Нигде не спросят — Я это, я, я лежал между вами, я был открыт, был слышим, тикал вам, ваше дыхание слушалось, это всё ещё я, ведь вы спите. * Всё ещё я — Гoды. Годы, годы, палец что-то нащупывает то тут, то там, то вокруг: швы, ощутимо, здесь разошлось, здесь снова срослось — кто прикрыл? * Прикрыл — кто? Шло, шло. Шло слово, шло, шло через ночь, хотело светиться, хотело светиться. Пепел. Пепел, пепел. Ночь. Ночь-и-ночь. — К влажному глазу иди. * К влажному глазу иди — Ураганы. Ураганы, древние, вихри частиц, другое, ты знаешь, мы это в книге прочли, было мнением^{9}. Было, было мнение. Как мы дотронулись друг до друга этими — этими руками? И было написано, что. Где? Мы протянули над этим молчание, огромное, ядом вспоенное, зелёного цвета молчание, чашелистник, за что-то растительное мысль цеплялась — зелёное, да, цеплялось, да, к злорадному небу. За что-то, да, растительное. Да. Ураганы, час — тиц вихри, оставалось время, оставалось попытать счастья у камня — он был радушен, он не встревал в речь. Как было нам хорошо: Зернистое, зернистое и волокнистое. Стебельчатое, плотное; гроздевое, лучистое; почковидное, плиточное и комковатое; рыхлое, раз — ветвлённое —: он, оно не встревало, оно говорило, с готовностью говорило сухим глазам, пока не закрыло их. Говорило, говорило. Было, было. Мы не отступились, стояли и были сердцевиной, строением с порами, и о но пришло. Приблизилось к нам, прошло, штопало незаметно, заштопало последнюю мембрану, и мир, тысячекристалл, затвердел, затвердел. * Затвердел, затвердел. Потом — Ночи, отслоённые. Круги, зелёные или синие, красные квадраты: мир самое сокровенное вводит в игру с новыми временами. — Круги, красные или чёрные, светлые квадраты, ни тени полёта, ни измерительного стола, ни дымной души, чтобы взлетела и вступила в игру. * Взлетела и вступила в игру — В час, когда вылетает сова, около окаменелой проказы, около наших спасшихся бегством рук, в последнем сдвиге, над заслонкой от пуль возле осыпавшейся стены: стали видны, снова: борозды, хоры, тогдашние, псалмы. О, о- санна. Значит, храмы ещё стоят. У одной звезды есть ещё свет. Ничто, ничто не потеряно. О- санна. В полёте сов, здесь, разговоры серых как день следов от грунтовых вод. * (— — серых как день следов от грунтовых вод — Вывезен в местность безошибочной колеёй: Трава. Трава, написанная раздельно.)

'

Из книги Die Niemandsrose Роза никому

* * *

В них была земля, и они рыли. Они рыли, и рыли, и так проходил их день и их ночь. И они не хвалили бога, он, слыхали они, так хотел, он, слыхали они, это знал. Они рыли и слыхом не слыхивали; не мудрели и песен не знали, не слагали наречия. Рыли. И спустилось затишье, и сменилось бураном, и все моря пришли. Я и ты и червяк роем в грунте песчаном, и спетое скажет: роют. О кто, о некто, никто, ты — куда же, если некуда было податься? О, ты роешь, я рою, я к тебе, и пусть наше кольцо пробудится на пальцах.

* * *

С вином и с потерянностью, с их убыванием: я гнал верхом через снег, слышишь, я бога гнал вдаль — вблизь, он пел, последней была эта езда через человеко-плетни. Они сгибались, когда слышали нас над собой, и писали, и перевирали наше ржание на одно из своих ображённых наречий.

* * *

У обеих рук, там, где у меня росли звёзды, всем небесам далеки, близки всем небесам: Какая там явь! Как раскрывается мир перед нами, сквозь и через нас! Ты там, где твой глаз, ты там, вверху, там, внизу, я найду выход. О, эта блуждающая, пустая, гостеприимная середина. Отделившись, я выпаду на долю тебе, ты на мою долю выпадешь, друг другу выпав из рук, мы видим насквозь: Одно и то же нас потеряло, одно и то же нас позабыло, одно и то же нас — —

* * *

Немые запахи осени. Астра, без надлома, прошла между родиной и бездной сквозь твою память. Чужая потерянность, став фигурой, была рядом, и ты почти жил.

Псалом

Кто нас вылепит снова из земли и из глины — никто, отпоёт наш прах. Никто. Хвала тебе наша, Никто. Для тебя мы станем цвести. Прямо напротив тебя. Ничто были, есть мы и будем, и будем цвести: ничему, ни- кому роза. С пестиком души светлей и пустынною тычинкой, с венчиком багровым от пурпурного слова, слово мы пели над, о над тёрном.

Химия

Молчание, как варёное золото, в обугленных руках. Серый, большой, как любая потеря, близкий образ сестры: Все имена, все вместе со- жжённые имена. Сколько золы для благословения. Сколько обретённой земли над лёгкими, такими лёгкими кольцами душ. Большие. Серые. Бес- примесные. Ты, тогда. Ты с бледной, раскушенной завязью. Ты в потоке вина. (Не так ли — и нас отпустил ход этих часов? Пусть, хорошо, что мимо умерло твоё слово.) Молчанье, как варёное золото, в обугленных, обугленных руках. Пальцы, тоньше дыма. Как венцы, венцы воздуха на — — Большие. Серые. Следов не имущие. Цар- ские.

* * *

Это уже не та на время опущенная с тобою в твой час тяжесть. Эта другая. Это вес, отстраняющий пустоту, что ушла бы с тобой. У него, как у тебя, нет имени. Может быть, вы — одно. Может быть, и меня ты однажды назовёшь так.

* * *

Тому, кто встал перед дверью, однажды вечером: ему я открыл своё слово —: я видел, как он засеменил к подменышу- полу- мерку, к брату, рождённому в измаранном сапоге пехотинца, брату с кровавым бого- удом, к щебетуну. Рабби, проскрежетал я, рабби Лёв^{10}: Этому обрежь слово, этому впиши живое Ничто в душу, этому раздвинь два увечных пальца в спаси- тельное благословение. Этому. . . . . . . . . . . . . И захлопни дверь заката, рабби. . . . . . . . . . . . . И распахни дверь рассвета, ра- —

Мандорла {11}

В миндалине — что ждёт в миндалине? Ничто. Ничто ждёт в миндалине. И ждёт там, и ждёт. В ничто — кто ждёт там? Царь. Там царь ждёт, царь. И ждёт там, и ждёт. Прядь у еврея не поседеет. И твой глаз — куда ждёт твой глаз? Твой глаз у миндалины ждёт. Твой глаз, он ждёт у ничто. Ждёт у царя. И ждёт так, и ждёт. Прядь людей не поседеет. Пустая миндалина царски синеет.

* * *

Прильнув щекой к Никому — к тебе, жизнь. К тебе, обретённая обрубком руки. Вы, пальцы. Далеко, в пути, на перекрёстках, нечасто, отдых на освобождённых фалангах, на пылевой подушке Однажды. Одеревеневший сердечный запас: едва тлеющий любви, лампады служитель. Малое пламя половинчатой лжи пока ещё есть в той или этой скоротавшей в бессоннице ночь п'oре, к которой вы прикасаетесь. Наверху звон ключей, в дереве дыханья над вами: последнее слово, на вас поглядевшее, теперь должно остаться и быть наедине. . . . . . . . . . . . . Прильнув щекою к тебе, обрубком руки обретённая жизнь.

* * *

Двудомный^{12}, ты вечен, ты не- обживаем. Потому мы строим и строим. И потому оно продолжает стоять, это жалкое ложе, — под ливнем оно стоит. Иди, любимая. То, что мы ляжем здесь, станет перегородкой —: Ему тогда достанет себя самого, вдвойне. Позволь ему, он станет цел из половины и сноважды половины. Мы, мы постель в ливне, да придёт он и насухо нас переложит. . . . . . . . . . . . . Он не придёт и насухо нас не переложит.

Le Menhir {13}

Растущая серость камня. Серый, без- глазый, ты, каменный взгляд, с тобой к нам вышла земля в человеческом образе на дорогах тёмно- и белопустынных, вечером, перед тобой, расщелина неба. Отвергнутое, свезённое погрузилось за сердечную спину. Морская мельница стала молоть. Светлокрылая, ты висела, утром, между дроком и камнем, малая пяденица^{14}. Черны, цвета филактерий^{15}, таковы были вы, вы, вторящие молитве стручки^{16}.