Грабь награбленное

Во время моего исследования наполеоновских хором сам хозяин смотрел на меня с изумлением.

— А ты наглая! — протянул он, когда я наконец соизволила посмотреть в его сторону.

— Как ты! — парировала я. — Думаю, по этой причине мы найдем общий язык.

В разговоре с Подольским я перескакивала с «ты» на «вы», в зависимости от его поведения. Вообще, я стараюсь всегда придерживаться в беседах правил этикета, но когда тыканьем унижают мое достоинство, я реагирую адекватно. Тем более люди такого типа, как Подольский, в интеллигентной обстановке чувствуют себя, наверно, не в своей тарелке.

— Итак, — я уселась в кресло и, поманивая пальцем, дала понять, что пора вернуть мою лицензию, — лагерь на сегодняшний день является вашей собственностью?

— Ты же знаешь. Кстати, а откуда?

— Служебных тайн не выдаю. Так вот, мне сделка, совершенная между вами и Сурковой, кажется весьма сомнительной.

— Кажется — крестись! — ухмыльнулся Наполеон.

— Давай не будем шутить. После подачи заявления об исчезновении человека менты не могут бездействовать, а если за дело возьмутся они, то тебе, насколько я понимаю, несдобровать. Они на тебя зуб имеют, сам знаешь, а некоторые из них тоже, между прочим, метят в Наполеоны, а заодно на генеральские погоны.

Подольский насупился, он явно не любил, когда его загоняли в тупик.

— Так вот, Суркова исчезла, куда — неизвестно. Живая она или труп — тоже. Ты владеешь по этому поводу какой-нибудь информацией?

— Понятия не имею! — с ухмылкой ответил Подольский.

— Почему она решила продать лагерь тебе?

— А я откуда знаю? Это у нее надо спрашивать. Решила и решила. Я хотел его приобрести, она — продать. Какие проблемы?!

Я поняла, что Подольский пока стоит на довольно твердых позициях, поэтому решила потребовать документальное подтверждение его слов.

— Покажи документы!

— Ради бога! — Наполеон вышел в другую комнату и через две минуты вернулся с документами в руках.

Я взяла бумаги в руки и внимательно стала их рассматривать. Среди договоров купли-продажи и прочих листков находилась та самая расписка, которую я благополучно извлекла из мусорницы. Я перечитала еще раз знакомые строчки и отложила расписку в сторону, чтобы посмотреть все остальное.

Везде имелись все необходимые печати, подписи, справки и прочее, в общем, придраться было не к чему. Подольский смотрел на меня самодовольно, с откровенным вызовом, считая, будто он в этом «бою» победитель. Однако, ведя себя таким образом, он глубоко ошибался, так как возбуждал во мне еще большую подозрительность. Ведь человек, не причастный к исчезновению Инны Георгиевны, вел бы себя совершенно иначе. Я решила, что не зря «кинула» здесь жучки, потратив на них, между прочим, солидную сумму.

— Ладно, адью, Бонапарт, — сказала я, поднимаясь с кресла.

Подольский сидел выпучив глаза, которые постепенно наливались кровью, и, по всей видимости, предполагал, будто я его таким образом морально опустила. Остерегаясь быть переброшенной через забор, я пояснила:

— До свиданья, говорю, до сви-да-ни-я! — Я поспешила направиться к двери.

— Назад так же полезешь или через дверь? — иронизировал Подольский, очевидно, желая, чтобы его слово было последним.

Я не стала отвечать — пусть радуется. Пока.

* * *

Время близилось к полуночи, когда я приехала домой, но спать не хотелось, наверное, потому, что выспалась перед визитом к Наполеону. Гарика и Кэт уже не было, на столе вверх дном лежала перемытая посуда — Кэт позаботилась. Я расставила все по местам и закурила. Эта процедура помогала мне думать. Но мысли как-то не хотели слушаться, разбегались в разные стороны, все-таки сказывалась усталость: лазанье по заборам не прошло даром. Я ощутила голод и, в надежде найти хоть кроху съестного, заглянула в холодильник. На верхней полке мирно покоились приготовленные мною на обед щи, но, несмотря на то, что я недавно просто мечтала о них, идея отведать хотя бы полполовника сейчас меня не прельщала.

Гарик имел завидный аппетит, судя по тому, как тщательно были уничтожены яства, приготовленные Кэт.

Оглядев содержимое холодильника, я протянула:

— У-у-у…

Как бы в унисон моему мычанию прозвучал заунывный звонок в дверь. Он, казалось, «голосил» как-то иначе, чем всегда, как будто его оторвали от ночного сна.

— Кого это принесло так поздно? — недовольно пробурчала я.

На цыпочках подкравшись к двери, я осторожно посмотрела в глазок. Свет в прихожей не горел, поэтому мое приближение к нему вряд ли кто-то мог заметить. Вообще, я не имею привычки знакомиться с гостем посредством глазка, но сейчас такая конспирация нужна была потому, что я предположила факт навязчивого продолжения ухаживаний Гарика.

За дверью, судя по длине волос и силуэту одежды, стояла женщина. В подъезде, конечно, царила темнота, но нос Гарика даже в ней весьма сложно было перепутать с чьим-то другим, а Папазян мне сейчас казался самым нежелательным гостем. Я бесстрашно открыла дверь и обнаружила за ней Курбанову.

— Добрый вечер, Таня.

— Вы хотели сказать: «Добрая ночь, Таня»? — съязвила я, возмущаясь столь поздним визитом клиентки; в конце концов, я имела право на нормальный сон.

Успокоив себя тем, что я все равно бодрствовала, я стала более мягко разговаривать с Екатериной, тем более появилась веская причина для этого.

— Вот, это вам, — она стала вынимать из пакета свертки с чем-то вкусным — судя по запаху, распространяющемуся по кухне.

Я жадно смотрела на них.

— Я названиваю вам весь вечер. Переживаю — что и как. Потом подумала, что вы занимаетесь рассле…

— Правильно подумала, — перебила я ее, жуя кусок копченой курицы, — дальше что?

— Решила, что раз вас так долго нет, значит, вы проголо…

— Правильно решила, — вновь перебила я, — дальше что?

— Дальше — ваша очередь. Рассказывайте, что нового. Я не могу сидеть в безвестности.

Я подумала, не стоит так резко разговаривать с клиенткой, она все-таки деньги платит, и стала, периодически сглатывая прожеванную пищу, рассказывать о событиях минувшего дня. Катерина становилась все мрачнее и мрачнее, так как теперь ей было ясно, что лагерь действительно Сурковой уже не принадлежит. Это для нее означало прежде всего необходимость поисков нового места жительства в Тарасове, поскольку домой, в Самару, уехать она не могла, так как нужно было дожидаться результатов расследования по факту исчезновения матери, да и, насколько я понимаю, без ведома мужа она не смела покинуть город, а ее Алик пока никаких вестей о себе не давал.

— Что же мне, начинать себе что-то подыскивать? — советовалась со мной Курбанова.

— Не думаю. Кто вас поставил в известность о том, что лагерь продан?

— Вы.

— До этого вы не знали о продаже?

— Нет.

— Будем считать, что не знаете и сейчас. К тому же дело с этой продажей — темное. И раз новый хозяин не торопится вас оттуда выселять, живите себе на здоровье.

— Какое уж там здоровье?! Ночей не сплю. А теперь — тем более, зная, что это чужой дом. Почему все так?