Грабители
Шрифт:
Солдат было семеро. Они исчезли в изуродованном зеве, и потянулись мучительные минуты ожидания. Одна, две, три… Ласкер то и дело посматривал на часы. Однако старший сержант держал в руках рацию и вел переговоры со своими бойцами. Пока что он выглядел спокойным.
Ласкер был благодарен таким вот старым служакам, на которых можно было положиться в трудную минуту.
Наконец солдаты появились. Они тащили обнаженное тело, больше при них не было ничего.
Положив тело на брусчатку, солдаты тут же сорвали маски. Их лица были красными и распаренными.
— Остальные тоже раздетые? — спросил
— Мы не знаем, сэр, — ответил один из бойцов. — Их там вообще нет. Ни тел, ни артефактов.
— Да ты что говоришь? Ты что мелешь? — Майор понимал, что солдат говорит правду, но ему не хотелось этой правды. Да — трагедия, да — случайность. Но только не эти пропажи.
«Я же не перешел черту. Я ведь еще не перешел эту проклятую черту. Двенадцать вскрытых пирамид — именно столько осталось после Вильямса. А я вскрыл только одну…» — мысленно рассуждал майор Ласкер, и вдруг до него дошло, что он оправдывается. Перед кем?
«Наверное, эта черта одна для всех», — пришел к выводу майор. И перевел взгляд на остановившийся неподалеку грузовик.
— Мы прибыли, чтобы забрать их сэр, — доложил подошедший к майору капрал. За его спиной стояли еще несколько человек. Они напряженно всматривались в лица погибших.
— Забирайте, — разрешил Ласкер и достал рацию, чтобы связаться с орбитой.
52
Созвонившись с мистером Филсбергом, Михель Царик и Фредди Чингис уговорились встретиться на нейтральной территории. Поначалу Филсберг уговаривал их снова прийти к нему в агентство, уверяя, что для их безопасности это будет самое лучшее, однако Царик и Чингис думали иначе. Они были убеждены, что прежде всего опасность исходила от самого мистера Филсберга.
— Склад на Лейденбанк-стрит знаете? — кричал в трубку уличного автомата Царик. Он разговаривал по бесплатному каналу, и слышимость была отвратительная.
— Знаю, — отвечал Филсберг, прикидывая, как лучше подвести туда своих людей.
— Ну вот и отлично! Подъезжайте туда к пяти часам.
Там все и прослушаете!
— Да не ори ты так, — оглядываясь по сторонам попросил Фредди. — На нас уже оборачиваются.
— Только смотрите! Чтобы никаких бандитов с собой не приводили!
— Что? — переспросил Филсберг, не понимая, откуда звонят его «партнеры». Судя по звуку и плохой связи, это был какой-то канализационный коллектор.
«Шифруются, сволочи», — подумал он.
— Так что вам не привозить, я не понял?
— Никаких бандитов с автоматами и ножами!!! — что было силы проорал Царик, и на противоположной стороне улицы, в доме на втором этаже, открылось окно. В окне появилась пышная дама, которая уложила на подоконник свой бюст и приготовилась внимательно слушать, о чем орал Царик.
Наконец он повесил трубку и, повернувшись к Фредди, спросил:
— Ты чего меня дергал?
— Да ты орал так, что люди оборачивались. Нельзя разве монетку бросить, чтобы по нормальному каналу говорить?
— Пользование халявой — это мое жизненное кредо, Фредди. Тут я ничего не могу поделать. А если кто-то стуканет в полицию, скажу, что я продюсер фильма и обговаривал трудные моменты сценария.
Тут Царик посмотрел на противоположную сторону
улицы и увидел пышную даму, которая разглядывала его в бинокль.— О, и правда — вон какая-то баба смотрит.
— Наверное, она подумала, что ты продюсер, — обронил Фредди и поежился. Несмотря на теплую погоду его немного трясло, хотелось жевнуть травки. — Сколько у нас времени?
— Времени пропасть. Сейчас половина третьего, а встречаться будем в пять. Ехать на такси туда минут пятнадцать… У нас больше двух часов неконтролируемой свободы.
Царик не отводил глаз от толстухи с биноклем и даже пробовал ей улыбаться.
— Слушай, а она, кажется, на меня запала, — сказал он и одернул куртку.
— О чем ты говоришь, Михель? В прошлую субботу ей стукнуло шестьдесят.
— Откуда ты знаешь? — насторожился Царик.
— Я это отсюда вижу, — без энтузиазма ответил Фредди. Он смотрел на проносившиеся мимо автомобили, и его начинало подташнивать. Травки хотелось все сильнее, но денег не было. Денег не было совсем, а попросить у Михеля он пока стеснялся. Хотя что для Михеля пара кредитов — пустяк. Тем более что он без пяти минут миллионер.
— Да нет, — сказал Царик, продолжая рассматривать наблюдательницу, — ей не шестьдесят. Никак не шестьдесят… Ну, может, сорок.
— Слушай, давай пойдем куда-нибудь, попьем кофейку… — издалека начал Фредди.
— Есть, что ли, хочешь? — уточнил Михель, прикованный взглядом к лежавшему на подоконнике бюсту.
— Да просто горло промочить.
Фредди видел, что Михель увлечен толстухой в окне, и очень хотел ему нагрубить. Хотел, но боялся, поскольку по-прежнему жил у Царика на квартире. К тому же существовала вероятность, что тот выделит Фредди долю от продажи трека.
Наконец толстухе самой наскучило смотреть на уличного идиота, и она захлопнула окно, на прощанье покрутив у виска пальцем.
— Хм, она и правда уже старуха, — независимым тоном произнес Царик. — Ну ладно, куда пойдем? Кофейку дерябнем или травки щипнем?
Внутри у Фредди все взыграло.
— Тра… травки не мешало бы… — прошелестел он онемевшими губами.
— Окей, косячник, держи, — и Царик вложил в слабую ладонь Фредди завернутую в бумажку дозу.
Чингис трясущимися руками развернул драгоценный подарок и быстро забросил его рот. Зелье сразу обожгло десны, но это означало, что товар качественный. Через минуту-другую дряблое тело Чингиса стало набирать прочность. Его дыхание окрепло, а кровь быстрее побежала по венам.
— М-м-м, — протянул он, — кажется, пахнет цветами.
— Ну вот, ожил, — прокомментировал Царик. — Предлагаю прогуляться к зданию Академии наук.
— Это еще зачем? — спросил Фредди, улыбаясь. Его глаза лучились светом и радостью.
— Там сегодня форум, а это означает, что будет шведский стол. Ты можешь себе представить, какой шведский стол делают для академиков?
— Наверное, манная каша, а сверху котлеты из… полосатых лошадей. Как их?
— Из зебр?
— Слушай, пойдем куда угодно, — сказал Фредди и поднял голову. Он посмотрел на небо, и ему показалось, что на него светят сразу два солнца. Они очень здорово грели и шептали: Фредди, Фредди. То, что было слева, шептало громче, зато правое было доброжелательнее.