Грач - птица весенняя

Открыл доктор в белом халате. Шпик шмыгнул в прихожую и, к неистовой радости своей, увидел много шуб на вешалке, и среди них — ватная куртка рабочего и пальто Коровьей Смерти, подвешенное, очень заметно, прямо за воротник, потому что у него была явно оборвана вешалка.

В приемной прислушивались к завязавшемуся в прихожей разговору. Доктор говорил особо повышенным голосом, визгливо, с явным расчетом предупредить.

Григорий Васильевич прошептал озабоченно:

— Спорят… Слышите?.. Может быть, он привел полицию?.. Надо принять меры.

Но меры уже были приняты: все расселись цепочкой от дверей врачебного кабинета, вдоль стены, кресло за креслом, в очередь. И у всех в руках опять газеты и журналы.

Бауман остался за столом, наклонившись над развернутой полосой "Русского слова".

Доктор в прихожей спорил все громче и громче. Затем голоса смолкли.

Бауман увидел, как потянулись испуганно вверх густылевские брови, портьера отодвинулась чуть-чуть и в приемную ввернулась, бочком, невзрачная фигура в пиджачке и поношенных, с бахромкой, но проутюженных брючках. Медников требовал от своих филеров ухода за платьем; любимая поговорка его была: "Филер должен быть, как жених".

Придерживая ручкою повязанную грязным платком щеку, шпик присел на золоченый тонконогий стул, ближний от двери в прихожую.

Наступило молчание. Все, казалось, погружены были в чтение, кроме Козубы, развалившегося на диванчике и смотревшего без стеснения на шпика: "Вот нахал выискался! Что б такое с ним учинить?"

Об этом же думал и Бауман. Он как будто очень внимательно читал объявления на первой странице "Русского слова".

Объявлениями действительно можно было увлечься. Они касались самых важных, жизненных дел.

"Сваха нужна для интеллигентного господина. Предложения письменно, в Главный почтамт, предъявителю сторублевого кредитного билета за № 146 588".

"Требуется врач-ХРИСТИАНИН в Конотопское коммерческое училище".

"Христианин" напечатано аршинными буквами: знает свое дело метранпаж!

А ниже, в рамочке:

Грудные панцыри, обеспечивающие возможно большую безопасность против пуль и колотых ран. доставленные уже многим высокопоставленным лицам…"

Так — точно — напечатано: "многим высокопоставленным лицам…"

"…приготовляет Н. Рейсер, б. директор школы ткачей в Аахене…"

Но, читая поучительные объявления эти, Бауман следил за шпиком. Шпик чувствовал на себе его взгляд; он не выдержал, заерзал на стуле и охнул. Бауман тотчас поднял глаза от газеты:

— Очень болит?

Голос был участливый и спокойный. Шпик ответил стоном:

— не сказать… Третью ночь не сплю… С ума сойти!

Бауман окликнул через комнату Григория Васильевича, сидевшего у самой двери докторского кабинет (за дверью жужжало колесо бормашины: доктор изображал, очевидно, что у него пациент):

— Простите, милостивый государь… Ваша первая очередь? Может быть, вы не откажетесь уступить? Вот господин, который ужасно страдает…

Григорий Васильевич отозвался, быть может, даже слишком быстро:

— Конечно, с удовольствием. Тем более, что у меня- три пломбы. Это займет много времени… Если остальные господа не возражают…

— Ради бога! — выкрикнул в совершенном ужасе шпик и даже приложил обе ладони просительно к мятой своей манишке: такой оборот его никак не устраивал. — Зачем вы будете себя утруждать?..

— По христианству, — отозвался не свойственным ему басом с дивана Козуба. — Отчего человеку не помочь?..

В прихожей стукнула дверь. Наверно, доктор проводил пациента. Так и есть. Дверь кабинета открылась: Фохт пригласил жестом очередного. Григорий Васильевич привстал. Он хотел сказать, но его опередил Бауман:

— Доктор, по общему согласию ожидающих мы уступили очередь вот… господину… — он указал на шпика, — поскольку ему, очевидно, нужна срочная помощь.

Он смотрел пристально на доктора-глаза в глаза; чуть заметно подморгнуло, знаком неуловимым, левое веко. Доктор кивнул. Около глаз заиграли лучики смешливых морщинок: он понял. И обратился к шпику:

— В таком случае, пожалуйте…

Шпик привстал и сел снова:

— Благодарствую… Я подожду… Я могу подождать, честное слово… Мне что-то легче.

— Пожалуйте! — строго сказал доктор и даже пристукнул ногой. — Вы задерживаете больных.

Медников учил хорошим манерам. Филер должен быть всегда, как жених. Шпик повел ладошками в стороны, точно готовясь пуститься в пляс, как, по словам Медникова, делают люди самого лучшего общества. Но французское слово, которое полагается в таких случаях говорить, вспомнить не мог: кушэ, тушэ, фушэ…

— Шэ… — пробормотал он и поплелся к двери.

Доктор пропустил его вперед и оглянулся. Козуба губами одними проговорил:

— Шпик.

А Бауман даже пальцем показал дополнительно, как именно выполняет свои обязанности эта профессия. Доктор усмехнулся, блеснул розоватой глянцевой лысиной и вышел следом за шпиком.

Густылев поднялся:

— Надо немедленно разойтись. Использовать время, пока доктор его задержит. Я надеюсь, что доктор догадается его задержать.

Козуба возразил:

— Ну это брось… Разойтись — наверняка явку провалить. Шубы он в прихожей, наверное, видал. Не может быть, чтобы не взял на примету. Такой шпик способный — скажи на милость! — под самый комитет подкатился. Выйдет от доктора: шуб, вместо семи, ни одной. Тут дурак — и тот поймет, в чем дело.

Студент поддержал Козубу:

— Верно. Надо переждать. Потом будем по одному расходиться, когда его доктор спровадит. А пока — продолжим.

Это была первая фраза, которую студент произнес. Бауман посмотрел на него и улыбнулся. И тотчас на лице студента зажглась ответная улыбка.

Филер, по знаку врача, вдвинулся в зубоврачебное кресло. Медников учил: никогда не теряться. И после первого перепуга, когда ему показалось, что все поняли, кто он, и вот-вот сгребут за ворот, — сейчас, с глазу на глаз с доктором, ему стало не только легко, но даже почти весело. В конце концов, может быть даже так и лучше. Сколько было — он сосчитал и лица запомнил: по карточкам, наверное, сможет опознать. И для доклада о том, что у зубного врача было тайное собрание, оснований достаточно; можно было дальше и не дожидаться.