Град огненный
Шрифт:
Раз…
— Я сказала: на землю! — рявкает Майра и отступает от края ямы. Ее пальцы уверенно сжимают короткоствол: если я ошибусь, она не промажет.
Два…
Подгибаю колени, делая вид, что готов опуститься на землю, но вместо этого переношу вес тела вправо.
Три!
Падаю, перекатываюсь кубарем. Пуля выбивает из бетона крошево. Ныряю за блок и слышу, как громыхает второй выстрел и, судя по лязгу, пробивает жестянку. Успел Франц сбежать или нет? Осторожно выглядываю с другой стороны блока, и тут же третий выстрел сминает край кабины.
— Сопротивление бесполезно! — кричит Майра. — Сдавайтесь!
Ее голос теряется за гулким стуком моего сердца. Сколько осталось патронов?
Я не успеваю додумать мысль, как над свалкой вспыхивает солнце. Белый луч обжигают роговицу, я слепну на миг, прикрываюсь рукавом. Выстрелы возобновляются — еще две пули ввинчиваются в опрокинутый экскаваторный ковш, но стреляют почему-то справа. Слышу яростный вскрик: 'Не стрелять! Полиция!', и новый выстрел — на этот раз спереди и слева, откуда до этого стреляла Майра. Я приоткрываю веки и вижу, как в ярком свете зажженного прожектора несутся четыре человеческих силуэта. Мне не нужно вглядываться в них, чтобы понять: это не полиция. Полиция не будет палить по своим, и не станет включать прожекторы на свалке, где зарыт труп неперерожденного васпы.
Я кидаюсь влево, перебегаю дорогу. Если Франц успел сбежать, успею и я. Сгибаясь под перекрестным огнем, мчусь мимо выкопанной ямы. Пульс молотом колотит внутри черепа, адреналин зашкаливает, и краем глаза замечаю, как Майра, скорчившись за пирамидой покрышек, перезаряжает револьвер, повторяя негромкое:
— Черт! Черт!
Пуля отрывает от верхней покрышки лоскут. Майра пригибается, щелкает барабаном. И я решаюсь. Ныряю за покрышки, цежу негромко:
— Бежим!
— Ах ты! — она поднимает яростный взгляд, в глубине ее глаз вспыхивают зеленые искры. Ее руки на автомате довершают манипуляции, перезаряжая барабан, взводят курок. Знакомый щелчок порождает волну электричества, прокатывающуюся по моему телу и оставляющую после себя приятное покалывание.
— Я не с ними, — проговариваю быстро, на счету каждая секунда. — Они убьют. Тебя и меня. Подкрепления нет?
Майра тяжело дышит, и я ощущаю ее отчаяние, ее страх. Это обволакивает, будоражит, как и чувство опасности, и запах нагретого металла и пороха.
— Значит, нет, — делаю вывод. — Объясню позже, — указываю во тьму, за груды железного хлама. — Дорога выходит к переезду. Должны успеть.
Она не отвечает, только стискивает зубы и решительно кивает, а тень от фуражки падает на лицо, скрывая ее сверкающие лисьи глаза.
Враг моего врага — мой друг? Так, кажется, говорят люди? Хорошая поговорка.
Незнакомцы приближаются, но не спешат выскакивать на дорогу. Двое засели за трактором, где несколько минут назад прятался и я. Остальных не вижу, и это совсем не хорошо: похоже, нас пытаются взять в оцепление.
По нам палят снова, теперь уже сбоку.
— Ходу, ходу! — шиплю Майре, и она срывается с места. Несется широким скользящим шагом, уходит из-под луча прожектора, растворяется во тьме, и уже оттуда палит в ответ. Несусь следом. Внутренности скручивает жар. Спотыкаюсь о покореженную жестянку, падаю, что-то цепляет рукав куртки. Дергаю из всех сил и слышу треск разрываемой ткани. Пытаясь подняться, упираюсь ладонью во что-то острое. Болью пронзает, как током. Волоски на коже встают дыбом.
Воздух вспарывает отчаянный крик. Я не оборачиваюсь, продолжаю бежать, и без того понимая: кто-то из преследователей ранен. Правая ладонь зудит, в голове пульсирует мысль: успеем или нет?
Перепрыгиваю ржавое колесо, под ногами в лепешку сминаются пластиковые контейнеры. Впереди, за грудой щебня, сереет дорожная петля. Несусь туда и поздно замечаю человека, выпрыгивающего из тени. Болезненный
толчок в грудь. Словно в сердце с размаху втыкают раскаленную спицу. Под ногу подворачивается тракторная цепь. Я спотыкаюсь, балансирую, пытаясь удержать равновесие. Потом из-за спины доносится хлопок — и человек напротив меня вскидывает руки и заваливается на спину. Мы падаем почти одновременно. Я бьюсь затылком обо что-то твердое, и свет прожектора тускнеет. В последний момент вижу перевернутую тень и чьи-то запыленные ботинки в сажени от меня. Свет мигает и сжимается в белую точку. Затем пропадает и она.Сначала возвращается ощущение жжения. Саднит и чешется под ребрами, там, где вошла невидимая раскаленная спица. Выстрелы грохочут, пробиваясь через плотную вату, над ухом слышится мерное 'шу-у…'
Приоткрываю веки.
Свет — белая полоса. Тень — черная. Они сменяют друг друга, чередуясь, как в калейдоскопе. Появляется ощущение движения, словно кто-то тащит меня по гравию.
Шу-у-ух…
— Тяжел ты, босс! — насмешливый, с хрипотцой, голос прорывает окутавшее голову ватное облако.
— Ф… ран… — вместе с именем на подбородок выплескивается горячая слюна, на языке железистый привкус.
— Так точно! — пыхтит сержант и подхватывает меня под руки. — А ну-ка! Сам!
Реальность возвращается. Ладони упираются в коробку кузова. Пахнет от кузова специфически, и я инстинктивно морщусь.
— А что ж, не фиалки вожу! — пыхтит Франц и помогает добраться до кабины. — Давай-ка, соберись!
Из кабины высовывается Майра, подхватывает меня и тянет наверх. Грудь обливает жаром и болью, я стискиваю зубы, но все-таки забираюсь в кабину и уже там, расслабившись, дрожащими пальцами ощупываю куртку. Ткань мокрая и липкая. В подкладке что-то похрустывает. Франц, усевшись на водительское место, косится исподлобья, резюмирует:
— Бывало и хуже.
Мусоровоз тарахтит, как летящий на свет хрущ, прет мимо завалов мусора. Майра кричит в рацию:
— Да! Именно на свалке!.. Что? Откуда мне знать? Тут раненый! Да, везу в госпиталь! Впереди в свете фар вырастает полосатый шлагбаум, на наше счастье, поднятый. Семафор молчит. А, значит, мы скоро минуем переезд и окажемся в населенной части города. В боковом окне ни черта не видно: все сглатывает тьма. Но вскоре в зеркале я замечаю проблеск точек.
— За… нами… — тычу в стекло.
Франц глядит в зеркало и чертыхается.
— Сворачивай на Песочную! — отрывисто говорит Майра. — Я предупредила постовых.
— Тогда держитесь!
Франц выжимает из своего монстра все, что может. Колеса грохочут, переезд остается позади.
— Спасибо… что прикрыли, — говорю я.
Майра глядит неприязненно, зло.
— Мы еще поговорим об этом, — сухо обещает она. — Позже. Когда очухаешься.
— Я почти в порядке, — сажусь ровнее, игнорируя обжигающую боль. Опускаю руку в карман, нащупываю пробирку и шприц. Выдыхаю расслабленно: не потерял. Голова постепенно проясняется, хотя сердце все еще выстукивает гулкие ритмы. Майра снова включает рацию, говорит в нее отрывисто:
— Приближаемся к посту Двести четыре. Пост Двести четыре, как слышно?
Рация квакает, из динамика доносится искаженный помехами голос:
— Прием. Вас понял. Ожидаем.
Фары выхватывают черные коробки домов. По бокам дороги вспыхивают пятна фонарей, сливаясь в сплошную белесую линию. Я больше не вижу преследователя — он уходит влево, но слышу, как Майра инструктирует постовых:
— Серебристый "Аксис". Седан. Номер… кажется, Р…47…8…
Навстречу несутся легковушки. Мелькают рекламные щиты. С одного из них улыбается конопатая девчонка, из ее рта вылетает белое облако, на котором написано: 'Что такое счастье?'