Град разящих мыслей
Шрифт:
Научился ты чему или нет, можешь судить по своему отношению к родным детям.
Сюсюкание уродует обоих.
Новорождённый – это непроявленная фотография.
Святейшее, что есть у человека, – это его мама.
Моему слову не подчиняется одно-единственное – ненависть, ненависть к отцу.
Почему глаза смотрят в глаза?
Руки, их движения рассказывают о своём хозяине куда больше, нежели очи.
Снимая с человека одежду, мы снимаем с него и лицо.
Человек шёл, шёл, шёл и ушёл.
К авторитету присоединяются, чтобы примерить на себе его власть. Страх
Один человек – уже империя.
Человечеством правит больше .
Сильный презирает сильного, но превозносит слабого.
Сила неотвратимо навлекает на себя другую силу. В данном контексте сильнейший означает самый живучий.
Если у силы нет соперника, она превращается в слабость.
Избалованность человека проявляется в наличии выбора: преодолевать или нет. Раньше, в не столь уж и далёком прошлом, человек обязан был преодолевать. Иначе он гибнул. Да, всё так просто.
Сила – это превосходство. Стать сильнее значит превзойти.
Демонстрация силы порождает великие знакомства.
Каждый выбор есть завуалированный один: сила… или слабость. Успех зависит от умения различать.
Дыхание – сила, сердцебиение – сила, движение… Кто безрассудно пытается исповедовать слабость – противоречит своему же бытию.
Кто взгромоздит на себя бремя нести убогих, тот вскоре прогнётся под ними.
Беспомощность одного человека приводит к трагедии другого.
Необходимо иметь талант к тщеславию, чтобы оно стало достоинством. Бездарность же обрекает на посмешище.
Наивное тщеславие ребёнка безобидно, но и необычайно плодотворно, если находит понимание и поддержку.
Трусливые нередко реабилитируются в тщеславии.
Даже жертвы стремятся к славе.
Раздутое Эго легче проколоть.
Корова с гривой?.. (о снобах?)
Почему, когда кто-то произносит слово «аристократ», я сразу чую вонь?
Умилительное зрелище – бодание умников!
Знает ли баран, что является бараном? Может ли возомнить себя львом?
«Мы» – это стог сена, в котором прячут своё Я.
Когда говорят: «Он не такой человек, чтобы обижаться», – имеют в виду, что он вовсе не человек.
Люди полагают: раз он не улыбается, он несчастен. На самом деле думают: он портит мне настроение.
С приходом счастья мы замираем.
Проявить власть над счастьем, скажу я вам, – огненной силой разморозить стрелу циферблата.
– Но для чего! – негодующе вы встрепенётесь. – Во имя чего такая жертва?
Слова ваши сольются в отдалённый гул. Но скоро я догоню вас, застану на том же холодном месте, что и прежде… нет, ещё более холодном, остыну немного и снова в путь. Замёрзшие губы прошевелят мне вслед – каков глупец! – и навсегда.Счастье – удел бессильных.
Людей следует принуждать к счастью, чтобы они не болтали лишнего.
Станет ли счастливец прославлять несчастье?.. А несчастный?
Для некоторых людей несчастье означает вовсе не отсутствие счастья, а независимое состояние, иное состояние, иной способ бытия и взгляда на ценность жизненных аспектов.
Как можно любить жизнь, если не испытываешь страданий и горя?
И он воскликнул: «За что?!» Глубоки в нём были
корни рабства.Лицемерие стало признаком хорошего тона. Поэтому всюду скалятся.
Сколько желчи и коварства может таить в себе с виду невинный юморок. По-настоящему добрый избегает шуток.
Чтобы почувствовать себя лучше, достаточно кого-нибудь унизить.
«Незаменимых людей нет», – утверждает животное.
Некоторые превращают свои неудачи и поражения в предмет гордости.
Ещё хуже – хвастаются.
Ещё хуже – соревнуются!Человек станет хвалиться даже собственным дерьмом, если большего не имеет.
Чужое хвастовство потому нестерпимо, что примельчает нас самих.
Жажда справедливости – это жажда мести, с которой согласятся остальные.
Вымогать обещание – это отчаянная форма заставления. Дающий обещание сжаливается над бессилием его требующего.
Быть нормальным значит быть угодным.
Близорукий почти у цели; дальнозоркий прошёл мимо; слепой не знает, за что ухватился; дальтоник всё перепутал; а у косого разбежались глаза. У кого же проблем со зрением нет – безнадёжно заплутал (среди целей).
«Чем самоотверженней работаешь, тем большего достигаешь», – говорят, забывая о самом главном: о направлении . Кто-то приближается, а кто-то уходит всё дальше и дальше, пока не умирает прожжённым впустую. Среди таких же слепых работяг.
Что такое направление? Это тропа – проложенная или ещё только прокладываемая. Куда ведёт, куда приведёт тропа? Теперь вы понимаете всю важность направления?
Сколько ни трудись, без фундамента талант не построишь.
Люди почему-то несравненно больше боятся потерять то, что у них уже есть, нежели то, что ещё может быть.
Грубость создаёт иллюзию овладения.
Они говорят: «Он молод, ещё поймёт…» Он отвечает: «Да, но вы уже не поймёте!»
Ссылаться на свой возраст как на гарантию понимания, могут себе позволить лишь ничтожества, которые только и сумели, что прожить. Чем выше их цифра, тем они и умнее. Такой феномен есть анахронизм глубокой древности, когда для доказательства своей учёности всего-то и требовалось, что протянуть подольше.
Поглаживая бороду, напоминаешь окружающим о своей мудрости.
Даже бровями цепляются за власть одряхлевшие. Поскольку ничто боле не отделяет их от смерти.
Молодость не стареет. Каждый старец должен задаться вопросом: а был ли молодым? И каждый юноша – а не стар ли я?
Слагаемые молодости: буйство ума, поиск и претензия.
Если молодость будет питаться старостью, то непременно отравится. Так всякая молодость страдает подпорченностью.
Он наслаждался своей молодостью… теперь же старость наслаждается им.
Старость – это нескончаемый пересмотр отснятого за жизнь фильма.
Немощные, если на то в состоянии, должны признать факт необходимости собственной смерти, сбережения времени и бодрости окружающих, чтобы не тащиться никчёмными годами прикованной гирей. Если же не в состоянии – решение принимается нами, каким бы тягостным оно ни казалось.
Сочувствие не есть акт жалости, есть акт вовлечения.
Жалости не заслуживает даже тот, кому ищешь только вреда.
Жестокость – добродетель, если соседствует с великодушием.