Граф Рейхард

Рыцарь содрогнулся, любовный пыл его мгновенно угас. Краем оцепеневшего сознания он успел подумать, что если он поддастся уговорам ведьмы и без венчания лишит невинности юную Леонору, то уже ничем нельзя будет вызволить её из сетей нечистой силы. Он, граф Рейхард, поддаваясь чарам вселившейся в Леонору дьяволицы, не приближает вызволение девушки, а наоборот, отдаляет его! С горечью он вынужден был признать, что не в состоянии освободить Леонору от сатанинских чар, а это значило, что пробил его последний час. Песку в верхней чаше почти не осталось, демоны приблизились к ложу и голая ведьма корчилась от истерического хохота, радуясь тому, что так ловко отняла у графа отпущенные ему минуты.

Что он мог сделать в последние мгновения своей жизни? Ничего! Единственное, что ещё оставалось в его власти - это покончить с собой прежде, чем безжалостные секиры обрушатся на его голову.

Проклятая игла!
– вскричал граф, нащупывая её еле заметный конец, торчавший там, где билось его сердце.

– Это ты привела меня сюда, в этот замок и в эту залу, посулив надежду освободить Леонору, а на деле заманив в западню, где я должен бесславно умереть от лап нечисти, не в силах помочь моей несчастной госпоже!... Коварный сарацинский колдун!... Ты мстишь мне и после смерти!...

И с этими словами граф, застонав от отчаяния, вырвал из своего сердца иглу чародея. Из раны струёй брызнула кровь.

Ты наш, граф!
– восторженно завопила ведьма.
– И после смерти - наш навсегда!

"Я совершу благодеяние, если убью её..." - промелькнуло в затухающем сознании Рейхарда. Силы оставляли его. "Несчастная Леонора... Ей лучше умереть, чем оставаться ведьмой..."

И он, застонав от неимоверного напряжения последних сил, всадил сарацинскую иглу прямо в сердце красавицы. И в тот же миг в ней произошла удивительная перемена: она откинулась навзничь и замерла. Лицо её словно бы просветлело. Возле графа непробудным сном спало юное, невинное создание, с чистотой которого могла бы поспорить разве что синь безоблачного неба.

Глядя на неё стекленеющими глазами, граф Рейхард несказанно поразился.

Богиня...
– шепнули его пересохшие губы.
– О светлая, чистая богиня... Слышишь ли ты меня?...

Но Леонора не шелохнулась. Вселившаяся в неё ведьма сгинула и для девушки наступил вечный сон. Графу Рейхарду так и не удалось вернуть к жизни прекрасную дочь герцога фон Гензау.

Твоё время кончилось, несчастный!
– проревели великаны и взмахнули секирами.

Рёв их слился с криком умирающего рыцаря:

Прощай, Леонора! Знай, что никто в мире не любил тебя так, как я!

Он уронил голову на лицо спящей девушки и губы его, запечатлевая прощальный поцелуй, припали к её нежным губам за миг до того, как его шеи коснулись кровавые орудия демонов...

И тотчас замок содрогнулся, как от удара, стены его с ужасающим грохотом раскололись и рыцарь лишился сознания.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на мягком ложе, под золотым балдахином. Его ложе стояло посреди просторной, роскошно убранной залы, залитой светом множества свечей, лившихся из хрустальных люстр. Вдруг зазвучала чарующая музыка, раскрылись двери и в окружении стайки прелестных нимф в залу вошла девушка неземной красоты. Граф мгновенно узнал в ней ту, что мёртвым сном спала на заколдованном ложе в страшном замке. Пробуждённая его поцелуем Леонора казалась прекраснее стократ! В белоснежном платье она приблизилась к рыцарю и опустилась перед ним на колени, благодаря как своего спасителя. Граф Рейхард привстал в изумлении. На его теле не было ни единой царапины, оно было стройным и сильным, как в пору его молодости. Нимфы помогли ему облачиться в пурпурную льняную тунику, украшенную золотой вышивкой, затем Леонора взяла его за руку и повела в залу, где кипело празднество. Она усадила его во главе длиннейшего, уставленного яствами стола и сама села рядом. Гости приветствовали их дружными криками, поднимая в их честь наполненные кубки, и двинулась бесконечная вереница слуг, внося всё новые и новые блюда. Громче заиграла музыка, грянул хор во славу венчающихся. Гости встали, повернувшись к молодым, встала и Леонора, и бесконечно изумлённому графу Рейхарду ничего не оставалось, как тоже подняться. Юная герцогиня приникла к его груди и запечатлела на его устах ответный поцелуй, исполненный самого искреннего чувства. Граф Рейхард безмолвствовал от счастья и удивления, и лишь нежным пожатием руки мог выказать невесте всю переполнявшую его любовь к ней.

Журнал "Метагалактика", 3, 1994 г.

Отредактировано автором в апреле 2009 года

НОВАЯ ФЕДРА, ИЛИ ЖАРКОЕ ИЗ ЧЕТЫРЁХ СЕРДЕЦ

Старая графиня Мелисинда вышла за ворота, объявив слугам, что идёт в часовню помолиться Богоматери, и, опираясь о палку, побрела вниз с пологого холма, на котором высился её замок.

Графиня ввела слуг в заблуждение: никогда не отличавшаяся набожностью, сегодня она и вовсе не помышляла о молитве. Спустившись на равнину, она направилась не налево, к часовне со старинной, почитаемой окрестными жителями иконой Божьей Матери, а направо, в лес. Вечерняя темнота заставляла её торопиться. Старуху мучила одышка, она то и дело останавливалась, чтобы перевести дыхание, подслеповатые глаза с трудом вглядывались в сгущающиеся сумерки.

Вскоре тропа совсем потерялась в буйных зарослях. У Мелисинды дрожали руки, когда она отводила ветви, хлеставшие её по лицу. С её сухих губ срывался хриплый вопль: "Бильда!", "Бильда!". Это было имя старой колдуньи, которая обитала где-то в этой чащобе.

Словно в ответ на её призыв вдали заметался синий огонёк, какие иногда мерещатся запоздалым путникам на заброшенных кладбищах. Завидев его, Мелисинда радостно вскрикнула. В уверенности, что это колдунья подаёт ей знак, она двинулась в ту сторону. Огонёк несколько раз гас, повергая путницу в растерянность, но потом разгорался так, что освещал лес перед ней. А вскоре она заметила, что впереди с ветки на ветку перелетает ворона, как будто показывая ей путь. Графиня ещё больше воспрянула духом, предчувствуя появление той, встречи с которой она так упорно искала. И вот наконец показалась скала, поросшая можжевеловыми кустами; синее пламя, служившее графине маяком, тускло сияло у её подножия, где чернел низкий вход в пещеру. Ворона, коротко каркнув, уселась на ветку слева от входа. Как только графиня, замирая, приблизилась к пещере, пламя погасло и лес со скалой погрузились в ночной полумрак.

Любезная Мелисинда, я давно поджидаю тебя, - раздался за её левым плечом старческий голос, и графиня, обернувшись, увидела сгорбленную старуху в длинном чёрном одеянии, с головой, накрытой капюшоном, с посохом в одной руке и горящим свечным огарком в другой.

Свеча озаряла мертвенно-бледное лицо с впалыми, как у мертвеца, глазами и длинным крючковатым носом. Впадины глаз были обращены прямо на графиню, и та различила в их глубине красные огоньки. С испуганным криком она отшатнулась, но колдунья повела посохом, и на душу Мелисинды снизошёл покой. Повинуясь приглашающему жесту, она вошла вслед за ведьмой в просторную пещеру, сумеречно освещённую багровым пламенем очага. Световые пятна колыхались на стенах и потолке, выхватывая из темноты подвешенные человеческие скелеты, которые, как показалось Мелисинде, зашевелились при её появлении, задвигали костями рук и сгнившими челюстями. На шестах встрепенулись совы и уставились на вошедших круглыми горящими глазами; под высокими сводами с шелестом вспорхнули летучие мыши.

На очаге стоял котёл, в котором кипело какое-то варево; посреди пещеры громоздились грубо сколоченные стол и скамьи.

Тебе следует отдохнуть после долгого пути, - колдунья показала гостье на скамью.

Мелисинда села. Пот струями стекал с её лица, оставляя в густом слое пудры серые полосы.

Знаю, зачем ты пришла, - сказала колдунья, зажигая свечи на столе.
– Я всегда знаю, зачем ко мне приходят люди.

О достопочтенная Бильда, я в полном отчаянии...

Молчи, ничего не говори, - ведьма простёрла над столом руки, и перед затаившей дыхание Мелисиндой возникло круглое зеркало, отразившее её набелённое и нарумяненное лицо с подкрашенными бровями.
– Смотри в это зеркало и оно всё скажет за тебя.

Мелисинда не любила смотреться в зеркала. Ей было под пятьдесят, к тому же перенесённая болезнь изуродовала её лицо, покрыв его нарывами и язвами, которых не мог скрыть даже обильный слой пудры. Морщась в досаде, она отодвинулась от зеркала, но тут его поверхность подёрнулась рябью и в ней одна за другой начали возникать картины последних месяцев жизни графини. Это были картины, обличавшие её неистовую, преступную страсть...

Мелисинда увидела самое себя в одной из зал своего замка. Напротив неё стоит юный Вивенцио. Мелисинда пытается разговориться с ним, но юноша ни на что не обращает внимание, кроме прекрасной Аурелии. Он отвечает невпопад и смотрит только на девушку...

Любовь к Вивенцио с первых дней его пребывания в замке раскалённым клинком пронзила сердце старой графини, и не было никаких сил извлечь его оттуда. Герцог Вивенцио был родом из Италии. Находясь в свите императора Генриха Шестого, совершавшего поездку по германским землям, он увидел белокурую Аурелию, пленявшую всех своей красотой, и тотчас, не медля ни единого дня, объявил государю о своём намерении посвататься к ней. Генрих отнёсся к его просьбе благосклонно. Отец Аурелии - граф Ашенбах, тоже не возражал против этого брака, поскольку Вивенцио происходил из очень знатной семьи, владевшей в Италии многими городами и землями. Правда, сейчас Вивенцио был лишён всего этого злокозненными соседями, изгнавшими его из родных мест; император, который замышлял большой поход в Италию, приблизил изгнанника к себе и обещал оказать помощь в возвращении утраченных владений, видя в нём будущего преданного вассала. Дала согласие на брак и мачеха Аурелии - графиня Мелисинда. Мать девушки умерла рано, и граф Ашенбах женился на Мелисинде вторым браком. Прожили они с тех пор без малого пятнадцать лет. У графа от Мелисинды детей не было, и его земли и имущество должны были отойти Аурелии, считавшейся богатой наследницей. Её расположения искали многие знатные рыцари. Девушка относилась к их притязаниям равнодушно, только один Вивенцио пленил её сердце. Все радовались столь удачному союзу, скреплённому обоюдной любовью, лишь старая графиня, которая и прежде не особенно жаловала падчерицу, завидуя её красоте, возревновала её к Вивенцио и возненавидела всей душой. Однако ей пришлось смириться, ведь союзу Вивенцио и Аурелии покровительствовал сам император.